Полукровка

Глава 16 Все время, пока они добирались до корабля, а затем и до Олмании, Урджин молчал. И даже после того, как Эста проводила его в свой домик, он не проронил ни слова. Она понимала, что виновата перед ним, но заставить себя извиниться за все эти неприятности не могла. Наконец, приняв душ и переодевшись, она постучалась в его комнату, и, не дождавшись ответа, вошла без приглашения. Урджин сидел в кресле, спиной к ней. Эста почувствовала себя маленькой девочкой, которая вынуждена была просить прощения перед старшими за свои проделки. — Урджин, я хотела поговорить с тобой. Он молчал. Она обошла кресло вокруг и остановилась перед ним. — Понимаешь, мне необходимо было встретиться с Викешей и Аликеном. Ты ведь видел Викешу, она прилетела вместе с нами. Я хотела уже улетать, когда им удалось перехватить сообщение о зачистке. Времени не было, я должна была им помочь. И послание отправить я не могла, ведь разведгруппа была где-то рядом. Перехвати они его, это поставило бы под удар всех остальных. Она говорила все это, не останавливаясь, как заученное наизусть стихотворение, и с каждым глотком воздуха, который она набирала в грудь, чтобы продолжить, обида и разочарование все больше овладевали ей. — Я понимаю, что вы могли погибнуть из-за меня. Но это же — дети, Урджин, они ни в чем не виноваты. В этот момент безразличие на его лице сменилось чем-то другим. Яростью, очевидно, потому что Урджин почувствовал, что больше не может слушать весь этот сострадальческий бред. Он вскочил с кресла, и, двинувшись на нее, заставил Эсту прислониться к стене. Урджин схватил Эсту за плечи и стал трясти. — Ты хотя бы понимаешь, что чудом осталась в живых? Ты осознаешь, что твое присутствие там могло стать причиной военного конфликта? Ты знаешь, кто ты и в чем заключаются твои обязанности по отношению к своей Родине? Ты моя жена, ты понимаешь, что такими поступками подставляешь меня и мой народ под удар? Ты подвергла опасности не только свою жизнь, ты чуть не угробила своих близких, Эста! Она знала, что он прав, и от чувства внутреннего противоречия, которое возникло в ней при выборе между беззащитными детьми, такими же, как и она, полукровками, и не существующем на самом деле долгом перед своей наполовину родной планетой, ей стало жалко саму себя. — Почему ты так жесток? — закричала она и толкнула его в грудь. Непрошенные слезы застлали ей глаза. — Отпусти меня, отпусти, сейчас же! — ее голос дрогнул. Урджин не отпустил ее, наоборот, двинулся вперед, придавив своим телом к стене. Эста задохнулась, почувствовав, как желание близости с этим человеком вновь зарождается в ней. — Ты знаешь, что я прав. И эти слезы тебе ничем не помогут. — Отпусти меня, — снова попросила она. — Нет, не отпущу, — тихо ответил он. Она почувствовала, как он целует ее лоб, затем висок, щеку, все ниже и ниже, направляясь к губам. Эста вдохнула полной грудью, сжав его рубашку в своих ладонях, и повернула лицо навстречу его поцелую. — Малыш... — Урджин... — промурлыкала она. Он раскрыл ее губы и с жадностью впился в них. Его руки заскользили ее шее, плечам, нежной груди, скрытой от него тонким слоем хлопчатобумажной ткани. Секунда, и она была уже без майки, еще секунда — и прекрасные округлости легли в его ладони. Он склонился и прикоснулся своими теплыми губами к ее соску, пощекотал его языком и втянул в рот. — Урджин, — простонала Эста и рванула с него рубашку. Пуговицы разлетелись в разные стороны, полы рубашки разошлись, обнажив самую красивую на Свете мужскую грудь. Он снова прижался к ней, расстегнул ее штаны и одним ловким движением сорвал их с Эсты. Она только и смогла, что потянуть застежку его брюк, высвободив ту часть тела, которую хотела сейчас больше всего. Немного опасаясь причинить ему боль, она дотронулась до его набухшего естества, проведя по нему рукой. — Эста! — закричал Урджин. — Больно? — Нет, малыш, невыносимо. Он раздвинул рукой ее бедра и прильнул пальцами к ее лону. Ощутив ее влагу на своих руках, Урджин застонал. Она хотела его так же сильно, как и он ее. И одна только мысль об этом казалась ему самой сладостной. Он аккуратно нащупал набухший бугорок ее тела и стал ласкать его пальцами. Ноги Эсты подкосились, и она повисла на муже. — Тебе нравится, как я тебя трогаю? — Да, — выдавила из себя Эста. — Хочешь, я буду делать то же самое языком, как тогда, ночью? Очень нежно, пока ты не закричишь? В ответ на это Эста положила руки ему на плечи и приникла к его телу. — Эста, — прохрипел Урджин, приподнял ее бедра и медленно погрузился в нее настолько глубоко, насколько мог. Она закричала и впилась пальцами в его плечи. — Больно? — Нет, — ответила она и через мгновение погрузилась в глубокое забытье. Ее разбудил солнечный луч, тайком проникший через окно и беспощадно слепящий ей глаза. Она хотела было отвернуться от него, но абсолютно потеряв ориентацию в пространстве, перекатилась на самый край кровати и упала вниз. Эста произнесла нечто не членораздельное, пытаясь понять, что произошло и почему она лежит на полу. Мужественные руки одним движением подхватили ее и вернули в теплую постель. — Тебе не удастся так просто скрыться отсюда, — совершенно серьезно сказал Урджин и подмял ее под себя. — Я подумала, что Вы утомились за сегодняшнюю ночь, Ваша Светлость, — парировала Эста. — Вы ошиблись, супруга, — ответил Урджин и поцеловал вершинку ее груди. Когда Эста поняла, что Урджин собирается повторить то же самое, что он вытворял с ней в ванной ночью, она зажмурилась и напряглась. — Малыш, тебе не нравится, когда я целую тебя здесь? Она почувствовала, как его горячее дыхание обжигает ее, и нежные губы прикасаются там, где находилось самое сердце ее чувственности. — А может, ты не хочешь, чтобы я трогал тебя вот так? Урджин стал играть с ней языком, и Эста закричала, выгнувшись на кровати. Она попыталась свести ноги вместе и ускользнуть от него, но Урджин руками развел их и, не обращая внимания на ее телодвижения, продолжил свои ласки. Эсте было стыдно лежать перед ним обнаженной, когда он рассматривал ее тело, нежно поглаживая рукой шелковистую кожу и нашептывая приятные слова на ушко. Но сейчас острое чувство стыда смешивалось с чем-то другим: желанием, чтобы он не останавливался и продолжал, продолжал до тех пор, пока не сможет больше ждать и со стоном возьмет ее снова. Урджину доставляло удовольствие наблюдать за ее нелепыми движениями, когда она, совершенно не стесняясь, просила его не прекращать. Ему безумно нравилось ее тело, все тело, и та его часть, от ласк которой Эста взрывалась на глазах, притягивала его не меньше, чем мягкие припухшие от поцелуев губы или округлая набухшая грудь. И сейчас, ощущая ее аромат, мягкость шелковистой кожи ее бедер, влагу ее желания и теплоту ее плоти, он сходил с ума от ощущения того, что безраздельно владеет ей, и она вся без остатка принадлежит ему. — Урджин, — наконец, закричала Эста. Он тоже не мог больше ждать. Он хотел слиться с ней, почувствовать, как она принимает его. — Я здесь, малыш. Он приподнялся, положил ее ноги себе на плечи и слился с ней. Новые ощущения затопили Эсту. Его движения были настойчивыми и плавными одновременно. Эста невольно подавала бедра ему навстречу и он, прижимая их к себе, распалялся еще сильнее. Через несколько минут они оба освободились. Эста открыла глаза и в беспамятстве наблюдала, как вопреки всем законам, которые она знала, голубая жизненная энергия сливалась с зеленой, погружая окружающее пространство в бирюзовый светящийся поток. Урджину же не было нужды этого видеть, он чувствовал, как нечто теплое, исходящее от нее, проникает во все клеточки его тела. И ощущение всего происходящего только усиливало и продлевало и без того сильнейший оргазм. Наконец, он упал на нее, и, откатившись набок, увлек ее за собой. Потребовалось немного времени, чтобы вернуться в реальный мир. — Эста, если я скажу тебе, что чувствую энергию, исходящую от тебя, ты мне поверишь? Эста приподняла голову, чтобы встретиться с ним глазами. — Ты ее видишь или ощущаешь? — Я не знаю, как это объяснить. Я чувствую тебя, твое тепло, оно усиливается, когда ты рядом, когда у тебя хорошее настроение, и пропадает, превращаясь в холод, если происходит что-то плохое. А иногда, когда тебя переполняют эмоции, я будто вижу какие-то волны, которые немного искажают окружающее пространство и обдают все тело, наплывая на него. — А себя, свою энергию ты ощущаешь? — Вообще-то, нет. Но когда мы близки, вот как сейчас, я чувствую, что проникаю в тебя и заполняю собой твое тело, точно так же, как и ты наполняешь мое. — Когда ты впервые это ощутил? — Отголоски, если так можно сказать, я почувствовал сразу после нашей встречи. Но кардинальным образом все изменилось после нашего первого раза. Урджин улыбнулся ей и поцеловал в шею. — Если бы ты был олманцем, меня твои слова не удивили бы. Однако ты — доннариец, а значит эти способности далеко не простая вещь. Думаю, нам стоит повидать моего учителя. Он прекрасно разбирается в подобных вещах. Возможно, он сможет открыть в тебе еще что-нибудь, например возможность управлять тем, что ты чувствуешь. — Ты считаешь — это реально? — Урджин, — заулыбалась Эста, — если ты не можешь, как олманцы, пропускать энергию сквозь себя, это еще не значит, что ты не можешь ее чувствовать и управлять ею. Эста положила голову ему на грудь и засмеялась. — Что тебя так веселит? — Никогда не думала, что стану "ключом" для кого-то, и уж тем более, для собственного мужа. — А ты? Как думаешь, где твой "ключ"? Улыбка моментально сошла с ее губ. Он был тем, о ком ее спрашивал. Однако она не могла открыть ему правду. Туннеля и энергетической капсулы итак было достаточно, чтобы предположить, что ее талант расцветает. Сердце он ее уже забрал — разум она отдавать не имела права. — Не знаю, Урджин. Может, и нет никакого "ключа". — Думаю есть. И потенциал мне кажется у тебя очень большой. Ты нам обоим жизнь спасла вчера, наверняка это лишь вершина айсберга. — Возможно, — ответила Эста и прикрыла уставшие глаза. Он нежно водил пальцами по ее волосам, пока не понял, что она спит. Притянув свою соню к себе поближе и окунувшись носом в прекрасный аромат ее волос, он долго думал о том, что с ней произошло за эти дни и почему ему кажется, что она что-то скрывает от него. Конечно, всегда между ними будут существовать определенные секреты, и от этого им никуда не уйти. Но тогда почему принять это ему настолько тяжело? Он не пытался разобраться в себе и в том, что чувствует по отношению к ней, кроме изнуряющей страсти. Но будучи не глупым мужчиной, он прекрасно знал, что рано или поздно ему предстоит спросить себя об этом.

Глава 17 Камилли как раз направлялся в столовую, когда за углом услышал знакомый голос Стефана. Он хотел было пройти дальше, когда разговор на повышенных тонах заставил его остановиться и прислушаться. — Назефри, вчера я ничего тебе не сказал, потому что время выдалось не подходящее. — Позволь спросить, сколько еще ты будешь ставить меня в известность в самый последний момент? — Я за тебя отвечаю и поступаю так, как считаю нужным. — Да что ты говоришь! — Если Зафир "умыл руки", у меня терпение еще есть. — Не нужно впутывать сюда Зафира. — Он твой брат, Назефри. — Ошибаешься! — Не знаю, что между вами произошло, но в любом случае, меня это не касается. — Ты знаешь, какой он. — Не поднимай эту тему снова. Надоело слушать. — Слушать, не значит слышать. — Таини прилетит на следующей неделе. Я хочу, чтобы ты встретила его, как подобает. Ты меня поняла? — Я не собираюсь бегать перед этим щеголем на задних лапках, чтобы ты в очередной раз мог сосватать меня. — Позволь напомнить, что тебе двадцать два! Приличная олманская девушка должна быть обещана уже к двадцати годам. Ты же знаешь, что мы обязаны жить в согласии с традициями своего народа. — Глупости. — У тебя яркая внешность, Назефри, и мужчины обращают на это внимание, но твой язык... Ты распугала всех, кого могла. И благодари Бога, что остался еще такой Таини, который согласен на брак с женщиной, совершенно не уважающей мужчин. — Запомни, Стефан, в своей жизни я буду все решать сама. И если мой путь окажется сопряженным с участью старой девы, я без особого сожаления приму его. И ничто не заставит меня связать свою судьбу с мужчиной, не способного принять меня такой, какая я есть. — Я прошу тебя только об одном: будь учтива с нашим гостем. Остальное пусть идет своим чередом. — Главное, чтобы Таини учтивость не спутал с заинтересованностью. Разговор был окончен и Камилли услышал, как кто-то из них быстро приближается к нему по коридору за углом. Единственное, что он мог предпринять, это бесшумно вернуться на несколько шагов назад и сделать вид, что только что появился здесь. Они с Назефри столкнулись как раз на пересечении двух проходов. — Эй, смотри куда идешь! — вспылила Назефри. Камилли бросил взгляд в пространство за ее спиной. Стефана не было видно. Очевидно, он ушел другим путем. — Прости, я не знал, что ты выскочишь из-за угла. — Да неужели? Камилли посмотрел на Назефри и выражение ее глаз, в которых читалось разоблачение, немного смутило его. — Я знаю, что ты подслушивал. И не смей мне врать. — У тебя паранойя, Назефри. — Ты ведь знаешь, что у олманцев бывают особые способности. Так вот, дружочек, я знала с самого начала, что ты прячешься за углом. У тебя слишком сильное поле, чтобы не почувствовать его. — Выходит, ты хотела, чтобы я стал свидетелем вашего разговора? — Просто, мне все равно, Камилли. Она хотела обойти его, но одним движением руки он схватил ее за запястье, притянул к себе и, протолкнув вглубь прохода, прижал к стене. — Знаешь, я думаю, что ты бросила мне вызов. Так вот, я его принимаю. Он наклонился и поцеловал ее в губы. Ощутив, как Назефри напряглась, он отпрянул и посмотрел на нее. — Почему ты меня так боишься? Я никогда не стану принуждать женщину к чему-либо. — Ты поцеловал меня вчера без моего разрешения. Сегодня ты повторил свой подвиг. Как я должна реагировать? — Ну, и что? Ну, поцеловал! Подумаешь, я же не первый такой! — засмеялся было Камилли, но когда по ее лицу прошла тень и бледные щечки залились краской, он понял, что оказался полнейшим идиотом. Это была чужая планета, другая культура, и он своим невежеством не просто оскорбил Назефри, он превратил что-то важное для любой девушки в нечто грубое и не совсем приличное. С другой стороны, что толку сейчас об этом сожалеть? — Прости, я не думал... Может, ты позволишь мне загладить свою вину? — Каким образом, доннариец? Сотрешь мою память или совершишь путешествие во времени? Он медленно наклонился к ней и прошептал в маленькие набухшие губки: — Закрой глаза и я покажу тебе. — А если мне не понравится? — каким-то неестественно хриплым голосом спросила она. — Тогда можешь снова ударить меня. Назефри закрыла глаза, и Камилли поцеловал ее, только на этот раз нежно, ненавязчиво, едва касаясь вожделенных губ. Ей было приятно такое прикосновение. С минуту она просто наслаждалась, а затем приоткрыла рот, позволив ему превратить поцелуй в настоящий. Назефри не могла пошевелиться, мысли спутались. Она чувствовала, как тонет в омуте захлестнувших ее эмоций, и это оказалось настолько приятным, что все тело ее содрогнулось в предвкушении чего-то большего, чего-то совсем иного. Руки, которые гладили ее по спине, спускаясь все ниже, обхватили бедра, сильная мужская грудь оказалась очень теплой, а волшебный язык, который играл с ней, получил такие же ласки в ответ. В голове едва успела проскочить одна мысль, но этого было достаточно, чтобы вернуть Назефри из мира чудесных эмоций в реальную жизнь, и первое, что она испытала здесь, в настоящем, был страх. Она раскрыла глаза и замерла на месте. Он мгновенно ощутил перемену и, отстранившись, посмотрел на нее. Это была не та воинственная, независимая девушка, которую он знал. Перед ним престала другая Назефри: хрупкая, испуганная, и в то же время окутанная туманом вожделения. — Оставь меня в покое,— сказала она так тихо и с таким отчаянием, что по телу Камилли пробежала дрожь. Он ничего не сделал, когда она оттолкнула его, только смотрел вслед той, которая, испугавшись собственной страсти, бежала от него со всех ног. Почему? Он решил потому, что это — единственное чувство, которое она была не в состоянии контролировать. Однако, теперь он точно знал, что она, как и любая другая женщина, нуждалась в заботе и нежности, пусть и скрывала это весьма своеобразным способом. В столовую последними вошли Эста и Урджин. — Просим прощения за опоздание, — извинилась Эста и заняла свое место за столом. — Эста, как ты относишься к попыткам своего брата стать профессиональной свахой? — начала Назефри, пристально глядя в глаза кузена. — И кто к нам приедет на этот раз? — усмехнулась Эста. — Представляешь, сам Таини, — ответила сестра. — Этот симпатичный угрюмый мужчина, которому ты отказала в прошлый раз? — Он самый. — Что же ему сейчас нужно? — Он надеется, что она повзрослела и изменила свое мнение, — вступил в разговор Стефан. — То есть, он считает, что если ей пока не встретился настоящий мужчина, он может попытать счастье еще раз? — Не говори ерунды, Эста. — Я говорю правду, Стефан! Зачем ты торопишь ее? Придет время и она встретит человека, способного раскрыть в ней то, что никому не удалось до сих пор. — Пусть время идет, я ведь не заставляю ее принимать предложение Таини. — Я хочу сказать, Стефан, что и тебе пора оставить ее в покое, как это сделал Зафир. — Зафир? — удивился Урджин. — Да, тот самый неотразимый Зафир — мой брат, правда, не кровный, — не без сарказма в голосе заметила Назефри. — Так он ваш кузен? — Урджин с удивлением взглянул на жену и ее брата. — Да, — пожала плечами Эста и с непроницаемым видом продолжила ковырять омлет вилкой в тарелке. — Кстати, — спохватилась Назефри, — а Аликен когда прилетит за Викешей и детьми? — Как только выяснит что-нибудь о пропавших кораблях, — ответила Эста. — Ты за этим к нему летала? Чтобы он раздобыл информацию о кораблях? — поинтересовался Урджин. — Именно. — И у него есть новости, — ответил приятный женский голос. Все обернулись и увидели стоящую в дверях Викешу. — Он уже здесь? — подскочила Эста. — Да. Пойдемте, Аликен ждет нас на корабле. Внешне Аликен был похож на навернийца. Однако сияющие темно-синие глаза выдавали происхождение полукровки. "Поразительно, — подумал Урджин, — они с Эстой словно брат с сестрой". Бледная кожа, темные волосы и гипнотический взгляд, — все в их телах было построено из ярких контрастов, придавая облику необычную привлекательность. После официального знакомства и обмена рукопожатиями, беседа резко приняла серьезный оборот. — Аликен, — обратилась Эста к своему другу, — тебе что-нибудь удалось узнать о кораблях? — Вся информация по этому вопросу засекречена. Возможно, через несколько недель у меня получится что-нибудь разузнать, но сейчас такой возможности нет. Могу утверждать со своей стороны, что никаких ракет в олманкие суда повстанцы не пускали. Более того, у нас вообще нет оружия такой дальности действия. Что касается каких-либо энергетических колебаний или аномальных всплесков — наши приборы ничего не зафиксировали. — А силовые поля, что тебе удалось выяснить о них? — Мне тяжело об этом говорить, Эста. Не столько потому, что твоя теория оказалась верна, сколько потому, что наши дети пропадают в горах ежедневно, а мы только сейчас узнали одну из причин этих исчезновений. Ребенок после воздействия силового поля не способен найти дорогу домой в системе замкнутых туннелей. — Мне очень жаль, Аликен, — ответила Эста. — Мне тоже. — Аликен, — обратилась к нему Назефри, — почему навернийцы так ненавидят нас? Этот вопрос удивил всех, включая самого Аликена. Известно, что вражда эта длится с тех самых пор, как технический прогресс позволил совершать перелеты с одной планеты на другую. Желание поглотить чужой Мир и присвоить все его богатства теплилось в сердцах у правителей обоих планет, однако, силы были равны. Никто не решился напасть первым, и на этом завоевательский пыл поутих. И если олманцы никогда не насаждали своим согражданам националистические взгляды против ближайших соседей по галактике, то навернийцы делали это постоянно, зарождая в сердце своего народа ненависть ко всему олманскому. Это случилось около трех тысяч лет назад. А затем стали возможны перемещения в гиперпространстве на космических кораблях, и оба народа осознали, что они далеко не так одиноки во Вселенной, как полагали всю свою жизнь. Это было время открытий и время войн. Сильные нападали на слабых, в результате чего погибали целые планеты. Единственной нацией, с которой никто не связывался, оставались суиряне. Когда-то они населяли пять планет. Технологии, которыми они владели, заставляли других содрогаться, а сверхестественные способности делали непобедимыми в глазах остальной Вселенной. Около четырех тысяч лет назад суиряне истребили друг друга, превратив четыре своих планеты в каменные глыбы, безжизненно существующие и по сей день. Они не выходили на контакт с остальными мирами, и казалось, что суиряне и вовсе прекратили свое существование. Однако, четыреста лет назад что-то произошло. Оставшиеся в живых представители этой расы предложили Вселенной создать Межгалактический Совет, в который бы вошли правители всех заселенных планет. Эта идея была не нова, однако до тех пор никому не удавалось претворить ее в жизнь. Суиряне понимали это, и тогда впервые на сцене появился Совет Всевидящих. Это была группа из двенадцати человек, предположительно суирян, которые правили единственной оставшейся в живых от их народа планетой Суей. Этот Совет выдвинул условие: если устав Межгалактического Совета будет утвержден в течение трех ближайших месяцев и подписан всеми его членами, Всевидящие не станут прибегать к принудительным мерам воздействия. Однако, если этого не произойдет, они обязуются уничтожить одну из планет, выбранную ими случайно, вместе со всеми жителями. Естественно, что волна протеста разошлась по Вселенной незамедлительно. Нации стали объединяться против могущественного врага, дабы усмирить его пыл и поставить на место. Но они даже не представляли, с чем столкнутся. Корабли, окружившие Сую, перестали выходить на связь, и вскоре стало понятно, что их экипажи мертвы. На каждой из планет заговорщиков спонтанно стали погибать люди. Они не мучились, просто жители целых городов и поселений в один миг падали замертво. Вселенную обуяла паника. Кто-то был согласен на поставленные условия, кто-то предлагал уничтожить любым способом суирян. Как бы там ни было, к назначенному сроку Межгалактический Совет не принял устав. В тот же день планета Ори с населением в восемь миллиардов жителей взорвалась на окраине Вселенной. Ответ Всевидящих был прост: если устав не будет принят в течение недели, погибнут еще две планеты. Вот так жители этого необъятного мира преклонили колени перед загадочным суирским народом и Советом Всевидящих, который, хоть и не провозглашал себя главой Межгалактического Совета, но все же управлял им. Наверния и Олмания так же вступили в эту организацию. Но время не сделало их союзниками. Наоборот. Навернийцы за все эти столетия стали считать себя особой расой, которой было предназначенного жить и главенствовать в их галактике. И когда между планетами началась война, Всевидящие не проронили и слова. Они созерцали за происходящим со стороны. Война длилась около шести лет, пока к власти не пришел новый император Парис, который женился на олманке знатного происхождения, как поговаривали, по воле все того же Совета Всевидящих. Как бы там ни было, войну остановил этот союз. Две планеты, пришедшие к упадку за долгие годы вражды, были вынуждены зализывать свои раны. Перемирие длилось не долго. Брат Париса Полок, занял свое место на навернийском троне после смерти Императора и его жены. Как они погибли, точно не знал никто. По официальной версии, их корабль разбился, заходя на посадку. Другие считали, что их убили в резиденции. Тем не менее, Полак пришел к власти и своими действиями спровоцировал начало новой войны. Что заставило его изменить свою позицию и подписать мирный договор с Олманией, Аликен не знал. Ходили слухи, что олманцам удалось уничтожить все стратегические объекты навернийцев, подорвав тем самым их оборону, что и вынудило Полака принять срочные меры и подписать мирное соглашение. Почему его удивил вопрос Назефри? Потому что спрашивать об очевидном, том, что является догмой для всех — глупо, а Назефри никогда не была глупой девочкой. — Если честно, Назефри, то навернийцы ненавидят все олманское потому, что оно олманское. — Блестящий ответ, Аликен, — рассмеялась она, и, бросив через плечо что-то вроде "счастливого пути", покинула корабль. — Кто испортил ей настроение? — улыбнулся Аликен. — Таини, метритский посол, прилетает на следующей неделе, — ответила Эста. — Даже не знаю, кого пожалеть: Таини или Назефри? — расхохотался Аликен. — Пожалей меня, — устало бросила Эста и глубоко вздохнула. Через час практически все покинули корабль. Осталась только Эста, которая собиралась передать Аликену новые позывные для связи с ней. — Что ты думаешь об этих повстанцах? Почему Эста так с ними возится? — рассуждал Камилли, пока они с Урджином возвращались в столовую. — Помнишь, я рассказывал тебе, какой номер устроил Зафир во время приема на Доннаре, когда стал показывать Эсте и мне свои дурные воспоминания? — Помню. — Так вот, те изуродованные тела, которые валялись в грязи вокруг того побоища, на которое он прилетел, были, очевидно, повстанцами. — С чего ты взял? — Я только сейчас об этом подумал. Помнишь тех людей в горах? На них были лохмотья. Одежду они изнашивали до дыр. Кто из нормальных людей станет напяливать на себя такое безобразие, если только у него нет возможности одеть что-нибудь другое? На тех людях в деревне были такие же лохмотья. — Выходит, это была повстанческая деревня? Но что она там делала? — Не знаю, но предполагаю, что в этот период времени она познакомилась с Викешей и Аликеном. Помнишь, что говорил Стефан? — Что эти загадочные друзья спасли в свое время ей жизнь? — Именно. — Логично, но окончательно развеять все сомнения может лишь Эста. — Или Назефри, — задумчиво произнес Урджин. — Неужели ты думаешь, что я смогу справиться с этой бестией и разузнать все у нее? — Справишься ли ты, я не знаю, однако то, что попытаться захочешь — это точно. — С чего это вдруг? — С того, что ты ее хочешь. — Это простая мужская похоть, — рассмеялся Камилли. — Помни, что цена за победу твоей похоти над разумом — холостятская свобода. У олманцев такие традиции. — Ты хочешь сказать, что Эста, как и Назефри, была девственницей? — А откуда тебе известно, что Назефри — девственница? Камилли тут же прикусил язык. — Значит, я все правильно понял. Жаль только, что такой умник, как ты, уже успел что-то натворить. Займись делом, Камилли. Разузнай у Назефри все, что только сможешь. — Я попробую, но гарантий не даю. — Достаточно того, что ты попытаешься. Когда Урджин и Камилли вошли в столовую, первый, кого они увидели, был Стефан, замерший в неестественной позе с тарелкой в руках. Возле него стояла Назефри и пыталась говорить с ним. — Где я, Стефан? — В яме с грязной водой. У тебя больше нет сил, поэтому ты даже не пытаешься подняться. — Там кто-нибудь еще есть? — Идет сильный дождь, и вода в яме все время поднимается. — Кто-нибудь есть рядом, Стефан? — Ты не боишься больше, только ждешь, когда же наступит конец. — Что еще? — И ты ни о чем не жалеешь, потому что знаешь наверняка, что все они выживут. Если бы ты не помогла, осталась бы вместе с ними. Но разве можно жить, зная, что не помогла сестре? Ты пытаешься выплевывать воду, которая набегает тебе в рот, но ее так много, слишком много. Поднимись, Назефри, пожалуйста. Поднимись, черт тебя возьми! Назефри! — Стефан только и успел, что прокричать ее имя, когда видение закончилось, и он пришел в себя. — Что здесь происходит? — не без эмоций спросил Камилли. — У Стефана было видение, — промямлила Назефри и присела на стул за своей спиной. — Его предсказание, как всегда, отличается оптимизмом. Только на этот раз в центре внимания оказалась я. — Но ведь будущее — понятие относительное. Его всегда можно изменить, — возразила Сафелия. — Стефан не видел, как утонула Назефри. — Не видел, но беды все равно не избежать, — ответил Стефан. — Я уже ощущаю волнение энергии вокруг, значит, в ближайшее время что-то произойдет. И тут Урджин со всей ясностью ощутил, как на него накатила волна пронзительного холода. Тело дрогнуло и стало так неприятно, что он невольно скорчил гримасу на лице. — Если никто не хочет навлечь на себя мой гнев, не вздумайте рассказать об этом Эсте, — отрезала Назефри. — И что же ты творишь в гневе? — спросил Камилли. — Заставляю людей страдать. — То есть как? — не поняла Сафелия. — А вот так, — отрезала Назефри и покинула помещение. — Она очень талантлива, однако ее дара я не пожелал бы никому, — подытожил Стефан. — О чем ты говоришь? — удивилась Сафелия. — Вы ведь знаете, что у каждого из нас есть своя собственная жизненная энергия. Среди олманцев встречаются обладатели очень редкого дара — лицезрения. Эти люди способны видеть энергетическую оболочку окружающих. Дар Назефри похож на лицезрение, однако вместо того, чтобы видеть, она ощущает. Такое восприятие открыло другую способность: Назефри может испытывать физические и эмоциональные проявления чужой энергетики. Она словно ставит себя на место другого человека, позволяя его энергии воздействовать на себя. По собственному желанию Назефри может забрать "жизнь", как ее иногда называют, из тела человека. — Но это ведь замечательный дар, — удивилась Сафелия. — Да, за исключением одного "но", — перебила их Эста, которая только сейчас вошла в столовую и стала невольной свидетельницей их разговора. — Если Стефан, также как и Назефри, способен забирать энергию, то взамен он наполняет тело другой "жизнью" из космоса или окружающего мира, а от того, что изъял, может без труда избавиться. Назефри же способна только обмениваться энергией: забрав чужое, она должна взамен отдать свое. — И это опасно для нее? — предположил Камилли. — Совершенно верно, — подтвердила Эста. — Представь, что тебе перелили зараженную кровь. Так же и здесь, вместе с эмоциями переходят физические страдания. — Но ведь никто не захочет мучиться по собственному желанию, — возразила Сафелия. — Когда умирала тетя Лили, ее мать, от смерти Назефри спас Зафир. Он способен лицезреть и увидел, что творит сестра. В столовой воцарилась гробовая тишина. И одна только Эста посчитала, что это просто реакция на ее признание. Но Урджин, глядя на жену, уже знал, что в ближайшем будущем Назефри повторит свой подвиг, и возможно, поплатится за это жизнью.