Солдатам не потребовалось особого подстрекательства, чтобы побудить их совершить всё, о чем говорилось в письме, так как в сентябре вице-король предупредил их, что срок действия договора вот-вот истечет и война начнется снова. Сразу после получения этих сведений капитан-генерал отправил в лагерь приказ, чтобы никто из находившихся там не говорил о войне или военных делах; любой офицер, услышавший такой разговор, должен был убить нарушителя, и тот, кто проявит свое небрежение в отношении исполнения его приказа, должен подвергнуться наказанию как за измену. Это было сделано, вероятно, с целью помешать голландцам узнать, что мы были осведомлены о происходящем.

Он также назначил капитан-майором лагеря своего зятя, фидалгу по имени Лопо Баррига, человека деятельного и бдительного, но не пользовавшегося любовью, так как его считали шпионом губернатора и исполнителем его желаний, и неподходящим для столь высокой должности; он получил инструкцию каждую ночь совершать обход казарм, в которых были размещены солдаты. Он делал эти обходы с нерегулярными промежутками, пересчитывая всех, кто был внутри; каковых хлопот вполне можно было избежать, ибо солдаты в лагере, так как они находились среди сингальцев и язычников, не отделялись от своих рот и доверяли только друг другу. Раньше на Цейлоне не практиковалось никаких такого рода проверок, и не издавалось столь странных приказов против обсуждения военных дел; все солдаты были раздражены (этим), и поэтому они с легкостью приняли на веру и сочли правдой всё то, о чем им написали жители Коломбо.

Письмо было адресовано двум братьям, также уроженцам Коломбо, чтобы его содержание было доведено до сведения первых лиц в армии. В нем они умоляли армию сжалиться над бедой, которая угрожала городу, и не позволить еретикам осквернить его храмы, и, прежде всего, помнить о том, что этот остров был наследием короля, нашего господина, который вверил им его защиту, и не было ни одной пяди земли на нем, которая не была бы обагрена кровью португальцев; от быстроты или промедления ныне зависит их спасение или гибель. В таком состоянии дел солдаты ожидали со своим багажом семи выстрелов, которые должны были дать им сигнал к возвращению в город; так как они видели также, что в лагерь из города было прислано в двойном размере необходимое количество продовольствия, тогда как у них оно в изобилии имелось из округа; как я уже сказал, все они находились в состоянии отчаяния. Каждый в той степени, в какой это его касалось, был противником правительства; не только местные жители и солдаты, но также духовенство и монахи, высокопоставленные и незначительные, все придерживались одного и того же мнения.

Двух братьев, которым было отправлено письмо, звали Гашпар и Антониу да Коста. Это были молодые люди, пользовавшиеся уважением и отличавшиеся хорошим поведением, подчинявшиеся обязанностям людей, родившихся на острове, и пригодных к тому, чтобы вести дело со всей осмотрительностью. Они поделились полученными сведениями с несколькими друзьями, опытными солдатами, которые казались им способными хранить тайну и взяться за дело такого рода. Эти, в свою очередь, уведомили других, которым они доверяли, и в целом (в лагере) было до 50 рядовых солдат, которые хранили глубокую тайну.

Два дня спустя, на рассвете, они вышли из казарм во всеоружии, неся перед собой распятие, и громко крича: "Да здравствует вера Христова, и смерть дурному правительству!" (Viva a FИ de Christo, morra o mАo governo) Все остальные, кто был там в своих казармах, поспешно высыпали наружу, услышав выстрелы, и присоединились к ним со своим оружием. Из-за фактов, которые я изложил, все придерживались единого мнения, и никто не спрашивал, какова была причина этого восстания: ибо тем, кто их знал, основания для сопротивления правительству казались вполне достаточными. Всякий раз, когда кто-либо отправлялся в свои казармы, чтобы взять оружие, два его соседа присоединялись к нему, и так они следовали друг за другом. В короткое время в лагере не осталось ни единого солдата, который не примкнул бы к бунту; если бы кто и пожелал остаться в стороне, он не смог бы этого сделать, кроме как ценой своей жизни.

Они направились к дому капитан-майора Лопо Барриго, и их встретил его племянник, кавалер, которого все любили за его высокие (нравственные) качества, и ветеран и весьма уважаемый солдат, уроженец острова, по имени Луиш Алвариш де Азеведо. Первый попросил, чтобы они не приняли ущерба дому его дяди, и за это был убит. Капитан-майор вышел из своего дома; его сразу же арестовали и повели в том, что на нем было надето, к дороге, ведущей в Коломбо, в окружении 60 человек; они не причинили ему никакого вреда, и дали достаточное количество туземных солдат, чтобы они препроводили его в город. Отважный солдат по имени Жакинто де Мадурейра, который был предан генералу, был убит при попытке оказать сопротивление мятежникам; другой, по имени Бернардо да Кунья Карвальо, который вышел из дома посмотреть на беспорядок, получил удар мечом, который рассек ему голову от брови до левого уха. На следующий день мятежники составили опись имущества капитан-майора Лопо Баррига, и отдали его араччи, который отвез вещи в город со своими людьми.

Первое, что сделали мятежники, — это выбрали рядового из каждой роты, такого человека, который, как знали вожаки, подойдет им; эти двенадцать человек сформировали правительство и разрешали все жалобы. А чтобы помешать кому-либо из них стать главным, они установили алтарь в доме, где давал аудиенции капитан-майор, поставив на него высокое распятие; всякий, у кого имелась просьба, должен был составить петицию, которую он клал у подножия алтаря, и находил ответ на нее на том же самом месте. Некоторые капитаны попросили разрешения отправиться в Коломбо, и это разрешение было им дано; прочие продолжали оставаться на своих постах, и с ними обращались с тем же уважением, как если бы в лагере находился капитан-генерал или капитан-майор. Если правительственный совет издавал какой-либо приказ с сопутствующими ему наказаниями за неисполнение, любое нарушение приказа быстро наказывалось с большой строгостью.

Восемь дней спустя после этого мятежа капитан-генерал прислал в лагерь одного видного горожанина, человека, пользовавшегося уважением, чтобы объявить, что он дает бунтовщикам гарантию, что никто из них не подвергнется какому-либо наказанию за то, что они сделали. Они отказались принять это послание на словах и потребовали передать им его в письменном виде. Они ответили, что требуют от Мануэла Маскареньяша Омема уйти в отставку, если он не желает, чтобы его свергли силой, ибо это было в интересах служения Богу и Его Величеству. Если же он не удовлетворит их требования, он не должен посылать кого-либо еще со своим посланием в лагерь, под угрозой наказания за свою дерзость.

Получив этот ответ, генерал отправил срочные приказы армии в Софрегао покинуть этот округ и вернуться в город, чтобы помешать ей присоединиться к мятежникам или установить какую-либо связь с ними. Армия сразу подчинилась, оставив большое количество провизии и корицы, которую они собрали. Он также приказал 200 солдатам, которые прибыли из Гоа и стояли гарнизоном из шести рот в Калутаре, также как и обычному гарнизону этого города, покинуть крепость и отступить в Коломбо. Те же самые приказы были посланы роте, расквартированной в Мальване, и с теми тремя, которые составляли гарнизон Коломбо, в его подчинении находилось 800 солдат. В то же самое время он отправил послание к королю Кандии, в котором умолял его как можно быстрее напасть на наши земли со всеми его войсками, и не оставить в живых ни одного из этих мятежников. Король не желал ничего лучшего; он сразу выступил в поход и приблизился к лагерю, где попытался переманить людей к себе на службу многочисленными обещаниями.

Они ответили, что Его Величество не должен вмешиваться в такой вопрос; если он не желает неприятностей, то должен покинуть территории, подвластные португальской короне. Видя решимость, с которой они говорили, и что они с легкостью могли привести в исполнение свои угрозы, король свернул свой лагерь и отступил на биваки в Арандуре, где предпринял новую попытку перетянуть их к себе. Мятеж к тому времени продолжался уже двадцать дней, в течение которых жители Коломбо каждый день непрестанно убеждали (бунтовщиков) своими письмами покинуть сельскую местность при любых обстоятельствах и явиться в город. Они выступили туда, и так как король стоял лагерем чуть более чем в лиге от них и видел, что его надежды улетучиваются, он атаковал арьергард и навязал ему бой на расстоянии чуть более чем полулиги от Дураваки; но вследствие тяжелых потерь, которые он понес, он не спустился с горы. С португальской же стороны только два человека получили ранения. После трехдневного марша армия достигла прохода Наполегам, где ее встретили некоторые жители города и приветствовали ее приход.

В это время в армии находился уроженец Коломбо, зять Гашпара и Антониу да Коста, мудрый, проницательный и очень храбрый человек, который вырос в военной обстановке и предоставил доказательства высокого полководческого искусства. Он очень хорошо зарекомендовал себя в трудных предприятиях, которые поручал ему генерал, но со времени заключения соглашения (о перемирии) жил в отставке; его звали Гашпар Фигуэйра да Серпе, и он не упустил возможности принять важное участие в этом деле. В начале мятежа он жил в деревне в трех лигах от лагеря, и восемь дней спустя туда были отправлены рота (португальцев) и несколько ласкаринов, чтобы привести его как пленника, — но это было лишь для отвода глаз, так как он прибыл в лагерь со всей свободой и удобствами, какие только были возможны. Как только мятежники достигли Наполегама, они вверили ему командование армией, пообещав подчиняться его приказам до самой смерти в вопросе низложения капитан-генерала. Фигуэйра принял командование на этих условиях и сразу принял меры по назначению тех людей, который казались ему подходящими для этого, на должности капитанов тех рот, где их не было.

На следующий день он переправился через реку на тот берег, что находился ближе к Коломбо, и разбил лагерь в пальмовой роще под названием Танке-Сальгадо, на расстоянии пушечного выстрела от города. Спустя три дня, примерно в два часа пополудни, он построил своих людей в боевое каре и двинулся на город. Когда он достиг ворот (бастиона) Сан-Томе, которые находились в 200 шагах от него, капитан-генерал, который пребывал на передовом бастионе Сан-Жуан, видя, что каре (мятежников) приближается, приказал зарядить ядрами девять пушек, чтобы дать по ним залп. Пушки выпалили, но никому не причинили ущерба. Все были готовы к этому, ибо, когда они начали свой марш, Гашпар Фигуэйра, чтобы ободрить своих солдат, сказал: "По нам дадут (для вида) несколько выстрелов, но после этого город подчинится нашим приказам".

И так и случилось; ибо после первого выстрела все пехотинцы, которые несли гарнизонную службу на бастионе и других постах, оставили их, объявив своим капралам, что не будут сражаться со своими братьями. Они присоединились к местным жителям, священникам и монахам и направились в приходскую церковь, где собрался весь народ. Оттуда они проследовали со святыми дарами туда, где находился генерал, а оттуда — к Воротам Королевы; они распахнули их и дали сигнал, который Фигуэйра вполне понял. Ибо в то самое время, когда внутри города происходило это движение, он приказал своему каре двинуться к этому месту; и когда они достигли ворот, население не позволило никому войти, пока Гашпар Фигуэйра не поклялся от имени всех, что не причинит ущерба никому, кто находится внутри городских стен. После этого вся армия вступила в город и заняла бастионы со всем спокойствием и умеренностью, тогда как остальная часть пехотинцев, находившаяся в городе, получила приказы от Гашпара Фигуэйры.

К этому времени капитан-генерал вместе со своим сыном Эштеваном Омемом, своим зятем Лопо Баррига и Луишем Мирандой Энрикешем заперлись в церкви Сан-Доминго, куда Фигуэйра отправил им послание с одним священником, в котором говорилось, что ради безопасности их особ было бы желательно отправить их в такое место, где он мог бы выставить стражу, чтобы охранять их от любой угрозы; ибо без этого могло бы случиться непоправимое. Они ответили, что готовы выполнить его приказы, если он гарантирует им жизнь. Этих четырех людей разместили в башне, которую называли Башней Присяги (1), которую тот же генерал построил на бастионе Санто-Эштеван, и Фигуэйра поместил их под охрану роты из 50 отборных солдат под командованием собственного зятя Гашпара да Косты.

На следующий день в палате Совета состоялось собрание советников. Среди них был Гашпар Фигуэйра да Серпе, капитан города, алькайд-мор и некоторые из виднейших жителей; их целью было выбрать губернатора до того времени, пока из Гоа прибудет новый капитан-генерал, назначенный вице-королем. На выборах каждый пытался заполучить главное место для себя, но по внушению Фигуэйры они решили доверить бразды правления Комитету трех, которые должны были совместно разбирать все вопросы. Тремя избранными были Гашпар де Араужо Перейра, занимавший должность капитан-майора лагеря и капитана города, дон Франсишку Ролим и Франсишку де Барруш; но они были губернаторами только по названию, а всей властью обладал Гашпар Фигуэйра; они только утверждали принятые им решения, и именно он наблюдал за их исполнением.

Так как он видел, что город страдает от нехватки продовольствия, он выступил в поход с 12 ротами, оставив прочих в гарнизоне, так как голландцы стояли у бухты с девятью кораблями, чтобы перехватывать любую помощь. Он двинулся с этим войском к Семи коралам, где король Кандии укрепился за прочным частоколом на горе Ведава, и собрал здесь все съестные припасы с этого округа. Люди короля предупредили его о приближении Гашпара Фигуэйры к горе, но он остался там, полагаясь на силу занятой им позиции, которая казалась неприступной. Однако потребности города и его собственное стремление показать, что португальцы унаследовали доблесть их предков, от которых неприятель часто не мог укрыться даже в своих горах, не только подстегнули Гашпара Фигуэйру, но он был очень доволен намерением короля ждать его. Спустя четыре дня, примерно в десять часов утра, он достиг подножия горы и, не проведя никакой рекогносцировки вражеских сил, остановил свою армию, чтобы дать солдатам возможность отдохнуть и восстановить силы после форсированного марша. Это весьма увеличило самонадеянность короля, ибо он думал, что наши люди и в мыслях не имеют атаковать его, и что мы надеемся вынудить его к отступлению одними угрозами.

Как только настала ночь, Фигуэйра приказал дисаве Жуану Ботадо де Сейшасу выступить вперед с шестью ротами и 500 ласкаринами по одному из двух ущелий к горе. В соответствии с данными ему инструкциями он должен был обойти с фланга вражеские фортификации к рассвету, в полной тишине, и бой барабанов и тамбуринов должен был дать ему сигнал к атаке с той стороны, тогда как Гашпар Фигуэйра останется с остальными силами, которые имели такую же численность. Оба подразделения с трудом вскарабкались на гору каждое своим путем, и на рассвете был отдан сигнал к атаке.