Я поднялся сознанием и всем своим существом чуть выше, над лесом, совсем не обращая внимание на то, как я это делаю, но ноги вроде бы твёрдо стояли на земле. Переглянулся с тремя мощными сгустками огня, принявшими сейчас вид сотканных из пламени существ с глазами, хвостами и крыльями и понял, что они были перепуганы сейчас намного больше моего, а уж о прямом противодействии и не помышляют.

Потом пришло чуть мазнувшее по мне ощущение чьего-то всепоглощающего внимания, отвлёкшееся на саламандр, потом на всех окрестных ками, а потом и на место взрыва, над которым сейчас раскинулся огромный дымный гриб.

Духи этого мира принялись как будто тыкать в нас пальцами, отводя от себя чужое рассеянное, омрачённое болью внимание, и я их не винил в этой отчаянной попытке уцелеть за наш счёт. По большому счёту, они были правы, и были они ни при чём.

Саламандры не стали пытаться перевести стрелки, в них было слишком много достоинства и даже небольшое понимание того, что доля их вины в прошедшем всё-таки есть. Лишь Лариска ошалело выскочила и запищала в сильнейшем испуге, кинувшись и попытавшись забиться мне под ноги. Я отвлёкся на неё, на Кирюху, метавшимся сейчас вслед за ней серым хвостиком, и попросил не бояться, ведь всё будет хорошо. Наша девочка тут же мне поверила, другого выхода у неё не было, но уходить не пожелала и сидела, вцепившись мне в ногу и только тихонько дрожала, как огонёк свечи на ветру.

Её присутствие странным образом успокоило меня и придало веселой решимости, ведь я пообещал! Тень чужого мощнейшего внимания вновь мазнула по нам, грозя растворить меня в себе, и тут я понял, что может чувствовать таракан на ровной поверхности, с которой не убежишь и не спрячешься, под внезапным прицельным, кинжальным светом сотни зенитных прожекторов.

Но я не стал метаться в испуге, прятаться и пытаться убежать, да и не было в этом никакого смысла. Или нас всех сейчас смахнут с лица этого мира, не оставив даже воспоминаний, или же мне удастся как-то проскочить самому и протащить за собой всех тех, кто в этот миг смотрел на меня в отчаянной надежде. Я ощущал Лариску и Лару, причём обе они в своих чувствах сейчас совсем не отличались, потом Кирюху и весь остальной экипаж, саламандр, гномов и людей, духов и эльфов, верующих и неверующих.

Я поднялся ещё выше, заслоняя собой остальных, как загнанная в угол крыса поднимается на задние лапы, и сумел привлечь к себе ещё больше внимания. У меня появилось полное ощущение, что неведомые прожектора добавили немилосердного накала, сумев просветить меня до самого дна моей души, и признали достойным разговора.

Чужая боль нахлынула тёмной волной, но я сумел выплыть и даже удержаться на ногах. Вообще, это было похоже на то, как раненый слон вдруг сумел остановиться в своей злобной ярости, заметив под ногами сочувствующую ему мышку, и принялся от всей души жаловаться ей на то, как ему больно и плохо .

Ловкая мышка, то есть я, вдруг сумела уверить мир в том, что щас всё будет, щас всё решим и всё вылечим, ты только постой чуть-чуть, ты не топчи никого только! Повинуясь непонятно откуда взявшемуся пониманию того, что так будет правильно, я погнал саламандр выпить и полностью проглотить тот злобный огонь, что бушевал сейчас на месте мятежного, чтоб они все провалились, монастыря.

Саламандры с большой неохотой, мол, сильно болеть потом будем, подчинились, но я не обратил на них никакого внимания. Перетопчетесь, ничего с вами не случится! Огонь начал по чуть-чуть утихать, и мир вздохнул с облегчением, заставив Лариску на моей ноге радостно взвизгнуть.

Потом мне пожаловались на опаснейший, невидимый и ничем не ощущаемый яд, который мог проникать сквозь стены и надолго заражать не только земли, но даже воздух и воду, и который травил не только хапнувших его, но и всё их потомство. А я откуда-то понял, что бороться с этим ядом насобачились ещё в давние времена эльфы, и тут же заставил их заняться делом. А ещё с облегчением мир выдохнул в тот раз, когда я припряг к делу всех окрестных ками, упросив их срочно заняться починкой магической стороны этого покорёженного злым огнём места.

А потом я покачнулся, упал на одно колено и чуть не умер окончательной смертью, потому что именно мне начали предъявлять за весь этот балаган, что случился сегодня.

— Эт-то не ммы! — сумел я промычать жалкие оправдания, и давление удивлённо ослабло, потому что это была чистая правда, во всяком случае, я в неё истово верил. — Эт-то Древние! Это всё они, чтоб им пусто было!

Мир замер, дав мне возможность выговориться, и я своего не упустил. В самых красочных выражениях, удивляясь самому себе, откуда что и взялось, я принялся излагать свою версию событий. Захлёбываясь и торопясь, ловя явные изменения внимания и лавируя между ними, я нёс отчаянную пургу про то, что мы здесь совсем не при чём, а совсем даже наоборот, что мы хорошие, мы всё исправить хотели!

Вот Древние, это да, это же их рук дело, а мы живём в мире и согласии, мы не такие! А чтобы это понять, ты только дай нам возможность, дай нам шанс, и ты увидишь, что мы и сами с твоей болью справимся, тебе даже делать ничего не придётся!

Очень помогло и то, что пришпоренные саламандры сумели и в самом деле обуздать этот злобный, разрушающий саму ткань этого мира огонь, ну или он сам кончился, а эльфы с Ларой во главе кинулись бороться со всепроникающим ядом, и у них получалось! Ками от них не отставали, лихорадочно шурша и заделывая пробоину на магической стороне, и лишь только люди с гномами отчаянно молились кто Единому, а кто-то и мне, и это очень даже помогало.

Спустя ужасно долгую и длинную минуту чужое внимание с сомнением ослабло, принявшись присматриваться ко всей этой восстановительной суете, и я с облегчением выдохнул сам.

А потом сознание этого мира ушло из этого места, запомнив и назначив меня напоследок крайним, в случае чего, на будущее, чтобы знал, а я стоял на месте, замерев как вкопанный, боясь поверить своему счастью и не совсем осознавая то, что всё уже кончилось.

А потом все мои ощущения стали стремительно меркнуть и уменьшаться, как и я сам. Вернулись запахи и звуки, вернулась надоедливая боль во всё никак не желающей угомониться печени, появилось ощущение ожога на правой ноге, и я удивлённо посмотрел на свой прогоревший ботинок и суетливо спрыгнувшую с него Лариску, безутешно заплакавшую от того, что она обожгла меня и сделала больно.

А потом меня кинулась лечить Лара, подхватили под руки эльфы и Далин, но сознание моё померкло, не справившись с такой конской дозой переживаний и новых ощущений, и в себя я пришёл, как водится, уже на корабле.

Глава 5, в которой герои немного отдыхают

Я проснулся, когда в окнах корабля было уже или всё ещё темно. Рывком, весь в липком поту, поднялся и сел на койке, будто бы вырвавшись из нового кошмара, и тут же с облегчением выдохнул, поняв, что всё уже закончилось. Но перебирать воспоминания и разбираться в них мне, к счастью, не дал присущий каждому человеку будильник, недвусмысленно заявивший о том, что сначала по-настоящему важные дела, а уже потом всё остальное баловство.

Кое-как нашарив ногами тапочки, чуть согнувшись и даже приплясывая от нетерпения, схватив себя руками для верности за причинное место, я крабиком пополз в сторону корабельного санузла, и мысли мои в этот момент, слава богу, не были заняты ничем таким эпическим, вытесненные простым, но сильным опасением увидеть на двери табличку 'Занято!'.

Но, хвала Единому, весь экипаж спал, а Кирюха в этом деле был мне не конкурент. Хотя, уже умываясь, я почувствовал близкое присутствие друзей, и всё равно спешить не стал. Пусть проснутся, успокоятся, да чайник поставят, может быть.

Я деловито вытерся насухо, с некоторым опасением рассмотрел своё отражение в зеркале и с удивившим меня самого огорчением отметил, что все эти страсти великие не оставили на мне никаких следов, кроме отросшей, зудящейся щетины. Не стал я ни красивее, ни мужественнее, и ничего на моём лице не передавало тех эпичных треволнений, что выпало мне пережить на этой неделе. Из зеркала на меня пялился обычный, уже не совсем молодой балбес, и я с облегчением выдохнул.

Но тут в дверь деликатно постучали, и я, прибрав за собой, пошёл сдаваться.

— Тёма! — стоило лишь чуть приоткрыть дверь, как Арчи тут же схватил меня за руки и выволок в коридор, принявшись обниматься, — здоровый, Далин, ты гляди, всё с ним нормально! Третий день же спишь, ты чего!

Потом меня перехватил и помял гном, как-то странно при этом ухватив и придавив за шею сзади, пробурчав при этом что-то вроде: 'Ну ты блин зараза!', потом мне вскарабкался на руки Кирюха и прилепился сбоку Антоха, и вот такой компанией мы направились к Лариске, потому что девочка наша уже изнывала от нетерпения.

В машинном отсеке я открыл дверцу топки и без всякого опасения погладил её по огненной шёлковой шёрстке рукой, я уже знал и умел это делать, и вот это обрадовало и успокоило её больше всего. Но от объятий пришлось ласково, но решительно уклониться, на них меня бы уже не хватило. Да и рубаху жалко, что ни говори.

— Может, тут чаю попьём? — решительно предложил Далин. — Все вместе! Ты смотри, как радуется!

— А давай, — быстро согласился с ним Арчи. — Чур, я за верстаком! Кирюха, действуй, как на празднике! Антоха, пошли за табуретками! А ты, штурман, тут посиди, с Лариской пообщайся, уж очень она переживала за тебя эти три дня!

Маг раздал указивки и вышел, сопровождаемый юнгой и Кирюхой, который принялся сердито доказывать Арчи, что он тоже переживал изо всех сил, а ты не сказал почему-то!

— Сам скажешь! — потрепал его рукой по макушке маг. — Потом! А пока сыпь жимолость горстями прямо в чайник, грей суп да кашу, доставай конфеты и пряники! Четыре утра, самое время для пира!

— Самогонки захвати! — решился на невиданный для него поступок Далин, не отводя глаз от Лариски, ведь пьянствовать в машинном отсеке строго запрещалось прежде всего им самим. — Гномьей! Выпью стакан, но как лекарство, не гляди ты на меня так.

— Да я бы тоже тяпнул, — мне пришлось пожать плечами. — Только не этой твоей, косорыловки три свеклы, а простой.

— Кирюха! — гаркнул Далин на весь корабль, закрыв дверцу топки и начав быстро освобождать свой верстак от инструментов, — Ну или Антоха, хрен вас там разберёт! Водки тащи, да четыре стакана! Отмечать будем!

Я пододвинулся к стене вместе с дежурной табуреткой, чтобы не мешать экипажу суетиться, и начал переглядываться с Лариской. Девочка наша хоть и хотела спать, но не очень сильно, и была довольна тем, что мы собираемся в машинном отсеке, она уже поняла, что всё это только ради неё.

А я прикидывал, кем же это она может вырасти, если три её старших сестры сумели выпить целое море злобного огня, уничтожившего мятежный монастырь. Я бы, например, и приближаться бы не рискнул. Даже в том своём состоянии не рискнул. Или попробовал бы с ним договориться, что ли, но ни в коем случае не переть на него рогами вперёд.

Кирюха между тем накрыл верстак торжественной белой скатертью, красиво задрапировав тиски складками ткани и выставив на них четыре стопочки в один ряд.

— Много не тащи, — остановил я его, — четыре утра всё-таки.

— Есть разные мнения, — улыбаясь, ответил тот подслушанными у Далина словами и шмыгнул за дверь, — на этот счёт!

Я по своей крестьянской натуре и деревенскому происхождению не очень любил, когда на столе было не протолкнуться от разнообразных закусок и заедок, мне нравилось по простому, когда на поляне царствовало одно блюдо, пусть даже и под водку. Борщ — так борщ, шашлык — так шашлык, пельмени — так пельмени, бешбармак — так бешбармак, был бы ещё свежий хлеб да салат впридачу, то желать уже больше нечего. А клевать из разных мисок по чуть-чуть — только аппетит и пищеварение себе портить. Да и остаётся много, приходится выбрасывать, или, что ещё хуже, через силу доедать на следующий день, вот как моя семья это делает после всех праздников, а разве ж это дело?

Но мнение моё на этот счёт, как выразился Кирюха, выяснили давно и тогда же объявили отсталым, провинциальным и даже кулацким, и никто его уважать не собирался. Арчи с Далином любили разнообразие, гном в основном за то, что тогда получается на столе много всего, полуэльф за невольно возникающую сложность вкусов, а Антоху никто и не спрашивал. Но парень попал под полное влияние механика и копировал его во всём, так что можно было и не интересоваться .

— Сюда иди, — Далин хлопнул ладонью по табуретке рядом с собой и принялся разливать огненную воду из разных бутылок по стопкам. — Антоха, тебе чего налить-то, на полпальца хотя бы?

— А чего сам пьёшь, то и мне налей! — решительно высказался юнга. — Попробую!

— Ну и дурак, — гном без колебаний нацедил ему грамм пятьдесят гномского самогона. — Ромашкинский первач лимонадом покажется, смотри.

Мы расхватали стаканы и повернулись к прильнувшей к жаропрочному стеклу с той стороны Лариске, рассматривавшей сейчас нас во все глаза, уж очень ей было интересно. Она довольно нам улыбалась, и мы ей тоже.

— Давайте выпьем за наш экипаж! — гном перебил собравшегося было по своему обычаю затянуть длинный тост Арчи. — Вот просто за нас! За тебя, за меня, за него, за всех! А остальные пусть идут к чёрту!

— Кавалер Кирюша, — я чокнулся со всем экипажем, с выскочившим передо мной домовым, зажавшем в лапе деревянную чарочку с компотом, и приложил ладонь к глазам в нашем тайном приветствии. — Ваше здоровье!

А потом я легко выпил и принялся жрать, немного даже отключившись от происходящего, хоть и всё слышал. Густого горохового супа было маловато, к сожалению, поэтому пришлось переключиться сначала на кашу, а потом уже и на всё остальное.

Экипаж меня не торопил, мы выпили ещё по стопке, но в этот раз Антоха судорожно уклонился от гномьей самогонки, выбрав в себе в качестве наставника в этом деле нашего мага, и правильно сделал. Такого бренди, такого вкусного портвейна и прочего, что добывал Арчи для себя и экипажа, в обычной жизни простой горожанин мог и не мечтать попробовать. Да и не простой, кстати, тоже. И пусть с элитными винами у нас взаимная нелюбовь, но крепкие-то напитки я с его подачи понимать немного научился.

— Наелся? — Далин уловил тот момент, когда я откинулся от стола, забив первый голод. — По третьей?

— А давай! — мне стало очень хорошо, алкоголь подействовал, я улыбался и радовался жизни. — А потом и по четвёртой и по пятой! Хорошо же сидим! Давно так вместе не сидели, чтобы без никого, чтобы дома!

— Такими темпами часам к восьми утра в говно будем, — предупредил меня Далин. — Но я не против, ты не думай. Почему бы и нет?

Мы выпили ещё, а потом я, набравшись храбрости, выспросил у нашего механика разрешения подымить в вентиляцию, пусть включит, в самом-то деле! Далин недовольно покрутил головой, но разрешил, предупредив, что сегодня один раз можно, а больше уже никогда, и мы с Арчи переместились под вытяжку, перетащив свои табуретки к Ларискиной топке.