— К сожалению, ваше святейшество, не думаю, что мы многое можем сделать, — сказал Симкин. — Мы всегда могли бы послать деньги и припасы архиепископам, но мы с вами оба знаем, куда в конечном итоге попадут эти деньги и припасы.
Робейр скорчил несчастную гримасу. Харчонгское духовенство официально признало его законным преемником великого викария Эрика после "спонтанного" отречения Эрика, но они упорно сопротивлялись всем его попыткам исправить злоупотребления Матери-Церкви. Они старались избегать заявлений о прямом неповиновении, но харчонгские бюрократы — и, похоже, прелаты — не имели себе равных, когда дело доходило до обструкционизма. Каждая из его реформаторских инициатив была загнана в тупик, остановлена и проигнорирована на фоне нарастающей напряженности между Храмом и Церковью в Харчонге. Вместо этого высшее харчонгское духовенство, почти без исключения, поддержало репрессивную политику министров Уэйсу. В конце концов, Мать-Церковь делала именно это в Харчонге с незапамятных времен! Любая "гуманитарная помощь", которую Мать-Церковь могла бы направить в Харчонг, была бы направлена на поддержку той же политики... или в карманы коррумпированных клерикальных и светских бюрократов.
— А как насчет Чариса? — спросил он и увидел, как Симкин и Остин напряглись, хотя, как он подозревал, по совершенно разным причинам.
— Полагаю, вы имеете в виду, что насчет Церкви Чариса, ваше святейшество? — уточнил канцлер через мгновение. Робейр кивнул, и Симкин поднял обе руки перед собой. — Как бы вы подошли к ним, ваше святейшество?
— Я не знаю, — честно признался Робейр. — Знаю, что мы не можем доверять нашим собственным архиепископам и епископам — даже нашим приходским священникам — делать то, что, как мы знаем, должно быть сделано в Харчонге. — Его голос был таким же горьким, как и его глаза. — Я пришел к выводу, что мне следовало быть более... активным в увольнении некоторых из этих архиепископов и епископов с их кафедр. Я знаю все аргументы о провоцировании нового раскола, и вы, вероятно, были правы, Тимити. Это создало бы официальную "Церковь Харчонга" прямо рядом с церковью Чариса. Но это то, что мы получили в любом случае, независимо от того, как они это называют!
Симкин с несчастным видом кивнул, а Робейр сердито пожал плечами. Не в адрес Симкина, а глядя на проблему — новую проблему, с которой он столкнулся.
— Тот факт, что мы не можем использовать наше собственное духовенство, не освобождает нас от нашей ответственности заботиться о детях Божьих, где бы они ни находились, — продолжил он, — но я не вижу очень много возможностей для нас. Честно говоря, думаю, что даже если бы мы попытались обойти "наше" духовенство и вступить в прямой контакт с повстанцами — предполагая, что мы сможем найти способ сделать это, — они бы нам не доверяли. Почему они должны это делать? Единственная Церковь, которую они когда-либо знали, поддерживает тех самых людей, против которых они восстают! Они, вероятно, убили бы любого, кого мы послали связаться с ними!
— Вы думаете об использовании Стейнейра и его людей? — сказал Мейгвейр.
— Ну, учитывая, что у повстанцев есть все основания — с их точки зрения — ненавидеть Мать-Церковь и не доверять ей, думаю, разумно предположить, что они, по крайней мере, с большей вероятностью дадут шанс чарисийцам. В конце концов, на кого мы только что потратили семь или восемь лет, пытаясь уничтожить их? — Он покачал головой. — Как говорится, враг моего врага — мой друг.
— Ваше святейшество, с глубочайшим уважением, думаю, что это было бы ошибкой, — сказал Остин после долгого молчания. Робейр поднял бровь, приглашая молодого викария продолжать.
— Ваше святейшество, не могу опровергнуть вашу логику, но есть и другие следствия. Пожалуйста, не думайте, что я предлагаю лучшее решение, потому что это не так. Не думаю, что таковое существует. Но если мы ... не знаю, делегируем нашу ответственность как пастырей Харчонга Чарису, то мы отдаем Харчонг Церкви Чариса. Не понимаю, как это может работать по-другому. Знаю, как аргумент о том, что души имеют большее значение, чем тела, способствовал безумию Клинтана, но это было потому, что, как бы он его ни искажал, в конечном счете это правда. Это не может быть оправданием для убийств и пыток, но и просто игнорировать это тоже нельзя. Оправдает ли количество добра, которое Церковь Чариса могла бы совершить против такой огромной нужды, отправку стольких Божьих детей на другую сторону раскола?
Карие глаза Остина были глубоко и искренне встревожены, и Робейр посочувствовал. Викарий Жироми был человеком теплоты и глубокого сострадания, но в то же время он был одним из консервативных голосов нового викариата. Робейр стремился включить как консервативные, так и реформистские точки зрения в бюрократическую иерархию Церкви, и Остин был одним из этих консерваторов. Он согласился с решением Робейра о том, что Церкви Чариса должно быть позволено уйти с миром, но ему было труднее принять мнение великого викария о том, что любая церковь, которая принимает основы Священного Писания, не может быть действительно еретической. Его причина для этого была проста — и неоспорима: по своей сути "основы" были опасно эластичным термином. Он поддержал подавляющее большинство внутренних реформ Робейра, однако отказ чарисийцев признать верховную власть великого викария, как прямого и единственного преемника Лэнгхорна на Сэйфхолде, в определении правильной доктрины зашел дальше, чем он мог принять. Он мог уважать их искренность, их благочестие, силу их веры; он не мог согласиться с тем, что они могут быть правы.
— Жироми, я понимаю, о чем вы говорите, — сказал теперь великий викарий. — Возможно, вы даже правы. Но я не могу не помочь людям, детям Божьим, я должен помогать им как Божий управляющий и пастырь в этом смертном мире. Священное Писание подчеркивает эту ответственность в каждой главе Книги Бедар и Книги Лэнгхорна. У нас нет выбора — нам не дана возможность ничего не делать для наших братьев и сестер в Боге, пока они и их дети голодают. — Его глаза загорелись, когда он вспомнил, сколько миллионов других родителей и детей уже голодали, в то время как Мать-Церковь стояла рядом. — Если единственный способ, которым мы можем это сделать, — это... координировать свои действия с Церковью Чариса, тогда я думаю, что это то, что говорят нам делать Бог и Лэнгхорн.
. Внутренняя борьба Остина отразилась в его глазах, и Симкин протянул руку и положил ее на его предплечье.
— Я разделяю многие твои опасения, Жироми, — тихо сказал он. — Честно говоря, если бы я действительно понимал, с какими решениями мы столкнемся, когда нас призовут к оранжевым, я бы остался простым солдатом и побежал в другую сторону! Но мы здесь, и его святейшество прав. У нас нет другого выбора, кроме как делать все, что в наших силах.
Остин посмотрел на канцлера. Затем он медленно кивнул. Не в согласии, а в принятии.
— В то же время, — продолжил Симкин, снова поворачиваясь к Робейру, — я должен сказать, что, думаю, архиепископ Мейкел также поймет наши опасения, ваше святейшество. Я могу не сходиться с ним во взглядах по каждому вопросу, но вы не можете читать проповеди этого человека или переписываться с ним так часто, как я, и не почувствовать глубину и искренность его личной веры. Он был бы более чем человеком, если бы не видел возможности вторгнуться Церковью Чариса, но я верю, что он был бы более чем готов публично, твердо и искренне признать, что это совместная экуменическая инициатива Матери-Церкви и Церкви Чариса. Что мы вместе реагируем на гуманитарный кризис, а не ищем новообращенных... или чтобы помешать кому-либо обратиться в другую веру.
— Уверен, что он так и сделает, — сказал Робейр и грустно улыбнулся Остину. — И я в равной степени уверен, что независимо от того, что мы провозглашаем о наших делах, Церковь Чариса утвердится в Харчонге, Жироми. Нам просто нужно будет сделать все возможное, чтобы в свое время вернуть некоторые из этих душ.
— Конечно, ваше святейшество, — сказал Остин.
— Тем временем, ваше святейшество, — сказал Мейгвейр, — думаю, нам также нужно подумать о более светской тетиве для нашего лука.
— Почему-то я не удивлен, — сказал Робейр, немного криво улыбаясь своему старому союзнику. — Должен ли я предположить, что это как-то связано с графом Рейнбоу-Уотерсом?
— Конечно, вам следует. — Мейгвейр улыбнулся в ответ, затем выражение его лица стало серьезным. — Думаю, что нам с Густивом нужно с ним поговорить. С вашего разрешения, я предлагаю сказать ему, что Мать-Церковь готова предоставить ему средства и оружие, чтобы он организовал отряд из ветеранов могущественного воинства. Если то, что происходит в Харчонге, продолжит распространяться, вопрос только о времени, когда это коснется их восточных провинций, и это прямо по другую сторону нашей границы. Одному Богу известно, как это может перекинуться на западные епископаты, особенно с учетом того, что там обосновалось так много ветеранов воинства. По крайней мере, нам нужно организовать достаточно мощное "местное ополчение", чтобы иметь дело со всем, что пересекает границу. И, если ситуация продолжит ухудшаться, думаю, мы также должны очень тщательно рассмотреть возможность фактического использования его и его ветеранов для обеспечения максимально возможной безопасности в Лэнгхорне, Мэддоксе и Стене. Он никак не сможет найти людей, чтобы "усмирить" остальную часть Северного Харчонга, но, может быть — может быть — нам удастся, по крайней мере, свести к минимуму резню в этих провинциях. И думаю, что было бы гораздо разумнее использовать харчонгцев Рейнбоу-Уотерса вместо того, чтобы добавлять в эту смесь армию Бога. Только Шан-вей знает, чем закончилась бы отправка армии Матери-Церкви в вооруженный конфликт с собственными, "истинными" епископами Матери-Церкви — именно так эти ублюдки представят себя, если мы пошлем наши собственные войска.
Робейр посмотрел на него, размышляя об этом. Затем, наконец, он кивнул.
— Вы правы, — сказал он. — Я бы хотел, чтобы это было не так, но это так. И вы с Густивом определенно лучшие люди, чтобы обсудить это с ним.
.VI.
Императорский дворец, город Черейт, империя Чарис, и
Северный Харчонг
— Мне действительно следовало приехать в Мэнчир, — сказала глубоко беременная Шарлиэн Армак, когда сержант Эдуирд Сихэмпер открыл дверь комнаты для частных аудиенций и с поклоном пропустил через нее жилистого молодого человека. За ним последовала молодая женщина, выше его ростом, с карими глазами, но с таким же решительным подбородком, хотя и в несколько более изящной версии.
— О нет, вам не стоит этого делать, императрица Шарли, — сказал молодой человек с широкой улыбкой, махая ей в ответ, когда она начала подниматься. — Не в таком состоянии!
Он пересек комнату быстрыми, пружинистыми шагами, склонился над ее удобным мягким креслом, обнял ее и поцеловал в щеку. Она протянула руку и погладила его по щеке в ответ, затем вздохнула и откинулась на подушки.
— Не буду притворяться, что мне не стало легче, когда ты настоял, чтобы я осталась здесь, — призналась она. — И, по крайней мере, Кэйлеб лично приехал, чтобы доставить тебя на "Алфрид". Может быть, ваши подданные простят нас за то, что мы вынесли ваше официальное посвящение из Мэнчирского собора. Я действительно хотела, чтобы мы приехали для этого в Мэнчир. Действительно, я так и сделала бы, Дейвин, но на этот раз....
Она покачала головой,
— Все дома понимают, — сказал ей князь Дейвин Дейкин, устраиваясь на оттоманке рядом с ее креслом. — Думаю, что они просто в порядке.
— Уверена, что так и есть, — сказала его сестра, княжна Айрис Эплин-Армак, герцогиня Даркос. — В Корисанде нет ни одной души, которая хотела бы, чтобы вы рисковали своим здоровьем, Шарли. С другой стороны, нет смысла притворяться, что Дейвин не стал бы настаивать, даже если бы они так не чувствовали, — добавила она, подходя к креслу Шарлиэн.
Она двигалась более степенно, чем обычный стремительный бег ее брата, и Шарлиэн покачала головой.
— Он знает, что я не единственная, кто беременна, не так ли? — спросила она, довольно многозначительно взглянув на удивительно плоский живот Айрис, прежде чем раскрыть объятия своей невестке.
— Верно, но я всего на двух месяцах, мама, — скромно ответила Айрис. — В отличие от некоторых людей, которые выглядят готовыми взорваться в любую минуту.
— Я уже не такая большая, какой была с мальчиками! — запротестовала Шарлиэн. — И это была ваша вина, юная леди!
— Моя вина? — Айрис коротко обняла ее, затем выпрямилась. — Если не ошибаюсь, сложно поверить, что я вообще имею отношение к этому деторождению.
— Нет, но именно твои близнецы вдохновили Кэйлеба подражать тебе и Гектору, — строго сказала императрица. — В моей семье нет близнецов, а в его семье их очень мало. Но после того, как вы с Гектором так увлеклись первой парой и опередили по количеству нашу Эйлану, он был полон решимости вернуть лидерство.
— И вы не имели никакого отношения ко всему процессу? Могу ли я спросить об этом? — спросила Айрис с насмешливым выражением лица.
— Он делает предварительную работу, я делаю тяжелую работу. Если кого-то и обвинят в этом, так это его. Кроме того, я беременна. Мне не нужно быть логичной.
— Чудесно, не правда ли? — Айрис ухмыльнулась. — Имейте в виду, все остальное — досадная помеха. О, "предварительная работа" — это очень весело, и конечный продукт замечательный! — но я могла бы обойтись без "тяжелой работы".
— Вот почему мы становимся иррациональными, эмоциональными, плаксивыми, раздражительными и темпераментными. О, и начинаем жаждать всевозможных безумных продуктов в нелепые часы дня и ночи, пока не доведем наших любимых супругов до безумия. Это просто справедливое устройство природы, выравнивающее чашу весов после того, как грубияны сделали это с нами.
— Вы двое понимаете, что выдаете все свои секреты, не так ли? — Дейвин переводил взгляд с одной на другую. — Я имею в виду, Филип и дядя Райсел продолжают говорить мне: "Предупрежден — значит вооружен". Если моя жена — при условии, что мы когда-нибудь найдем ту, которая сможет меня терпеть, — узнает, что вы двое "предупредили" меня о том, чего ожидать, когда она забеременеет, не думаю, что она будет очень счастлива с вами.
— Это имело бы значение только в том случае, если бы знание принесло тебе хоть каплю пользы, Дейви. — Айрис ласково провела рукой по его волосам, как делала, когда он был намного моложе. — Этого не произойдет. Она сделает тебя таким же несчастным, каким я когда-либо делала Гектора, или императрица Шарли когда-либо делала Кэйлеба.
— На самом деле, — сказал герцог Даркос, вошедший в комнату по пятам за Айрис вместе со светловолосым, безукоризненно одетым пожилым мужчиной, — не помню, чтобы ты когда-нибудь действительно делала меня несчастным, любимая. Немного... нетерпеливым, может быть, раз или два. Но если бы ты действительно сделала меня несчастным, уверен, что смог бы уговорить Доминика или Данкина отправить меня обратно в море, пока ты занималась всей этой "тяжелой работой".
