Цветы корицы, аромат сливы

Итимуре казалось, что после войны, когда все нормализуется, он отстирает красную вязаную шапочку каменного будды возле своего дома, за подсолнухами на склоне, и наденет ее поровнее... Иногда ему казалось, что стоит отдать будде и ту полосатую юкату, если мать сохранила ее, продавая вещи... Иногда ему ничего не казалось.

Как будущий знаменитый историограф Великой Империи, Итимура сознавал свою ответственность и даже в самом жерле войны всегда старался разыскать тушь получше, которая мало выцветала и не смазывалась сразу от прикосновения мокрой руки. Это впоследствии дало возможность Сюэли и Саюри не так сильно напрягать глаза.

— Истринский отряд — один из сильнейших, опытнейших и старейших поисковых отрядов в Москве. Работает он преимущественно подо Ржевом, года, чтобы не соврать, с 87-го.

— И там до сих пор есть что делать, подо Ржевом?

— Там, подо Ржевом... как бы тебе сказать... на наш век работы хватит. Есть еще отряд, вернее, уже объединение "Экипаж" — ну, они специализируются по подъему техники, почти все железо в Дубосеково, музее Т-34 и на Поклонке — их работа. Кроме того, существует еще порядка сотни других отрядов, больших и маленьких. Работу их координирует последние четыре года Минобороны — козлы драные, волки позорные... До них неплохо обходились АсПО — Ассоциацией поисковых отрядов.

— Я правильно понял, что отношение к Минобороны в целом скорее негативное?

— А как еще, по-твоему, можно... Нет, а китайцы как относятся к своему Министерству Обороны?

— ОБОЖАЮТ, — серьезно сказал Сюэли. Подумав, добавил: — УВАЖАЮТ.

— Ты это серьезно, без иронии?

— Вообще-то да, на полном серьезе.

— Ты лично тоже?

— Конечно.

Для Сюэли оставалось совершенно непонятным, непроницаемым в русских то, как они могли поносить все государственные структуры своей страны, по отдельности или же вместе со всем устройством, как никуда не годную систему, шутить весело на эту тему и смеяться, ничуть не стесняясь также и перед иностранцами. На занятиях по русскому языку они читали иногда "Вредные советы" Остера и прочли уже многие. В иных были понятны все слова, но было совершенно не смешно. Например: "Если твердо вы решили самолет угнать на Запад, но не можете придумать, чем пилотов напугать, почитайте им отрывки из сегодняшней газеты, и они в страну любую вместе с вами улетят". Никакой улыбки, полное недоумение, хотя преподавательница так и фыркала со смеху, а потом, подавив тяжелый вздох, подробно разъясняла, какие должны возникать образы, на чем строится здесь юмор... Зачем же так ругать собственную страну?.. Если это и так, то к чему же писать об этом? Нужно как-то... ну, работать, чтобы это все загладить и преобразовать. Он, как умел, донес эту мысль до Леши.

— Хорошо. Давай тогда я сделаю каменное лицо и скажу так: Вахта Памяти — это комплекс поисковых экспедиций, ежегодных, по всей стране, координируемый военно-мемориальным центром Минобороны РФ.

— Козлами драными, волками позорными, — тщательно прибавил Сюэли. — Нет, это я должен учиться смотреть на мир вашими глазами. И ты в этом прав. Но мне трудно прочувствовать эмоцию: ты же знаешь, слово "козел", шань-ян, в китайском языке не оскорбительно. Это никому не обидно. Гораздо лучше, если взять слово "черепаха"..., — он коротко поразмыслил. — Тогда лучше черепаха не 乌龟 wu gui, а 王八 wang ba.

— Черепахи ван-ба позорные. Плюс поисковые мероприятия в архивах, это тоже часть работы поисковиков, потому что когда нашли медальон, заполненный — в смысле, можно разобрать кто-откуда, — начинается работа в архивах. Даже если просто имя-отчество, то... в принципе, какие части на местах этих боев были, уже известно, и по архивам нужно смотреть, проверять ФИО. А если известно, откуда призвали, это работа с местными военкоматами, и дальше уже поиск... Скажем, смотри: за последнюю экспедицию всего подняли 237 человек, медальонов нашли и расшифровали 9, и ещё 7 в обработке сейчас.

— Это достойно восхищения, — твердо сказал Сюэли. — Это намного сложнее того, что делаю я. Я хотя бы сразу точно знал, что дедушкино имя — Ли Сяо-яо, что они переехали с бабушкой в Хунань из Пекина примерно в 1935-м году, что он пропал в 44-м, и мне один раз повезло уже с показаниями пленного, может быть, найду больше... Только в одном мне хуже, чем вам: я наверняка знаю, что чем больше найду, тем ужаснее будет на душе. Хотя Ди — удивительный человек, он верит, что тут можно как-то оправдаться...

Сказав это, Сюэли забеспокоился.

— Прости, а ты уверен, что мне можно ехать? Если я там расскажу историю своего... поиска, — он с трудом выдавил это слово, — как ко мне отнесутся? Мне представляется, что ваша работа — это не то дело, которое можно делать грязными руками.

— Ты знаешь, — только и сказал Леша, — там все предельно адекватны. Увидишь. Отнесутся к тебе спокойно. В поиск вообще не по родословной принимают

— Боже моё, какие хорошие люди, — вздохнул Сюэли.

— Да, люди очень хорошие — ну, специфика самого занятия. Пьют, правда, не по-детски. Обычный коктейль — спирт, чай каркаде, лимон, пряности. Градусов до 30-35 разводят. Пьют горячим.

— Я однажды отхлебнул здесь случайно один напиток — у детей, дети играли... потом несколько дней..., — Сюэли с содроганием вспомнил себя в роли Ли Бо.

— А, ну, мамонский чай тогда у тебя не очень пойдет, наверное.

— Что это — "мамонский"?

— А его няндомский отряд ввел в обращение, у них было прозвище "мамоны". Чай каркадэ с пряностями и спиртом, я же говорю.

— А "няндомский"?..

— Город Няндома.

— Я узнал такое множество новых для себя и непонятных слов сейчас..., — задумчиво сказал Сюэли. — Да, постой.

Он полез в карман и вытащил фотографию япоского военнопленного. Скажи ему кто несколько лет назад, что он будет бережно носить с собой такое в кармане, он бы не понял.

— Кавано... Кимицу... Кимура... в общем, одна японская подруга у меня это увидела и завопила, что это Курама Тэнгу. Оказалось, что это мифологический персонаж там, довольно известный. Появляется ночами, мстит за всех, обладает сверхъестественными талантами.

— Он одет как-то, с ее точки зрения, по-кураматэнговски?

— Да. Как ты думаешь, может быть, что это и есть форма отряда "Курама Тэнгу"?

— Честно? — не представляю, как выглядело обмундирование "Курама Тэнгу". Я же тебе говорил, я не спец. Но если так, тебе нужно вытащить из списанных документов в дворницкой все, все, что там есть. Там же идет сейчас связанная с Японией армейская документация у тебя?

— Даже прямо японская идет. Но Григорьич только меняет это все на японскую классическую литературу, так не дает. Пристрастился очень к квайданам, говорит, в белой горячке вот это и видишь, все точно описано...

— Так оттащи ему быстро сто томов чернухи и забери все.

— Это что — "чернуха"?

— Ну, Кобо Абэ... Юкио Мисима... Это где все самоубились, съели друг друга, прогнили, полностью разложились и в таком виде куда-то пошли.

— Великолепно! Это слово я очень искал в русском языке, но не было в словаре.

Хотя Аоки Харухико и присвоили наспех какое-то военное звание, был он человеком сугубо штатским, искусствоведом, и, в общем, даже и сейчас сидел напротив лейтенанта Итимуры в кресле и полировал ногти. Точнее, на самом деле он не полировал ногти, — все-таки не смел в присутствии полковника Кавасаки! — просто Итимура так для себя называл это его действие. Он скорее любовался ногтями и не смотрел прямо перед собой.

— Не затрудняйте мне жизнь, — сказал Аоки полковнику. — Я подчиняюсь непосредственно доктору Накао Рюити, ему я и сдам в самом полном виде все свои материалы по этому вопросу.

И схлопнул веер. Выдернутый со студенческой скамьи блестящий студент Императорского университета в Нагое, Аоки действительно формально подчинялся непонятно кому и, в общем, мог позволить себе чистить ногти. Даже внутри небольшого отряда из подразделения "Курама Тэнгу", отправленного на континент, существовал раскол. Это было в полном соответствии с традицией. Нужно заметить, что в Японии 1910-40-х годов флот и армия представляли из себя едва ли не противоборствующие структуры, перед войной, году, кажется, в 1936-м, между командованием армии и флота в присутствии императора было подписано соглашение о совместных действиях. Тем не менее, флот имел собственную пехоту — СМДЧ, специальные морские десантные части, а армия строила себе для действий в прибрежных районах собственные авианосцы, и все это в условиях адской нехватки ресурсов! Взаимная любовь армии и флота получила свое окончательное воплощение, когда был создан отряд "Курама Тэнгу". На флоте с усмешкой говорили, что это типичный образец подразделения, подчиняющегося армейским структурам, — их почерк. Флотские технократы и прагматики такой ерундой ни за что мараться не стали бы. К этому времени они были заняты значительно более интересной и полезной вещью — они приводили в действие стратегию поражения. Вражда существовала также между новообразованным отрядом "Курама Тэнгу" и другими, ранее созданными подразделениями Квантунской армии; в лучших традициях, существовала она и между той частью "Курама Тэнгу", что оставалась в Японии, и той, что отослана была в Китай. Было бы удивительно, если бы раскол не затронул также и ту сравнительно небольшую группу специалистов, что была переброшена на территорию Китая. Армейские кадры сопротивлялись введению в состав группы штатских, но и избавиться от них не могли. Собственно, раскол произошел даже в душе Аоки Харухико, разделив ее на две враждующие между собой части. Что уж говорить об образованиях более крупного порядка!

Перед полковником Кавасаки никто обычно не сидел и не капризничал. Не взмахивал ресницами, не чистил от шкурки сливу. Поэтому полковник собрался и очень аккуратно построил фразу.

— Все ученые дискуссии вы, разумеется, будете вести с доктором Накао Рюити, и ворох исписанной бумаги вы сдадите ему же. Я же забочусь о том, чтобы научная элита стояла немножко ногами на земле. На твердой почве. Вы сможете дать мало-мальски подробную информацию об Императорском театре теней?

— Об Императорском театре теней я знаю все.

Ближе к зиме в архиве становилось очень холодно. Только один раз было тепло — когда случайно на воскресенье забыли выключить отопление. Обычно все ходили в одеялах и только по первому этажу. Другие этажи не отапливались вообще, поэтому туда никто и не заходил.

Сюэли принес дворнику несколько десятков книг Юкио Мисимы и, пока Григорьич копался в углу, быстро сложил из них на столе дырявую башню, как при игре в дженгу.

— Сейчас я тебе из того угла дам, — предложил Григорьич с тем же выражением, с каким базарная торговка квашеной капустой говорит: "А вот с хренком я тебе из той бочки могу накласть".

— Да-да, пожалуйста, — сказал Сюэли и ловко выбил пальцем "Золотой храм", так что он вылетел, не покачнув всего сооружения. Он стал примериваться к "Дому Киоко" — тот слабо держался, и его, наверное, тоже можно было вышибить без потерь для конструкции.

Григорьич шмякнул на стол гигантскую груду пыльных папок.

— На них на всех гриф..., — забубнил он.

Сюэли сначала представил себе громадного, злобного, встрепанного грифа, который присаживается на эти папки, потом вспомнил другое, более актуальное значение этого слова.

— "Совершенно секретно"? — привычно спросил он.

— Нет. Тут... вот... "Переводу не подлежит".

— Что? — подавился Сюэли. — Как?

— Ну, тебе это все равно, я думаю. Бери. Тебе зачем перевод? Ты сам оттедова.

В который раз проницательный Григорьич оказался прав. Не зная японского, Сюэли узнавал процентов семьдесят иероглифов, игнорируя неприятную кашу флексий, выглядевшую как рассыпанные обломки не понадобившихся иероглифов, и приблизительно мог прикинуть, о чем текст.

Он сложил папки в рюкзак, откуда выгрузил перед этим дженгу из Юкио Мисимы, поблагодарил Григорьича и, уворачиваясь от несшейся на него поземки, побрел на заснеженную Красную площадь, к Ли Дапэну.

— Долго ли нам ожидать того дня, когда многоуважаемый сюцай пройдет, так сказать, в Ворота Дракона и, как говорится, ступит ногою на голову черепахи Ао? — радостно поинтересовался сапожник Ли вместо приветствия.

— Да не пройду я никогда первым на госэкзаменах, вы что!! — искренне обалдев, отвечал Сюэли.

Красная площадь была, как обычно, удивительно маленькой. Как первый раз она поразила своими игрушечными размерами, так и теперь это чувство не отпускало. Сюэли присел на деревянный ящик с обувными щетками и гуталином.

— Вадим Сергеевич меня, вероятно, скоро убьет. Я как-то неудачно пошутил, сказал что-то вроде того, что Шань Хай Цзин, "Каталог гор и морей", — это исчерпывающий курс по общей геологии и минералогии. Получил за это сполна. С каким-то он меня сравнил... магом из детской книжки, я не понял. Кажется, не в мою пользу. С его рассказом об Индии. Сказал, что ему как научному руководителю хотелось бы сказать несколько нелицеприятных слов моим предшествующим учителям. И, по-моему, если бы я назвал Лао-цзы в качестве своего учителя, он как-то нашел бы, что ему сказать. Строго-настрого велел мне не участвовать в капустнике, не тратить время на репетиции, сосредоточиться на курсовой и минимизировать всё в моей жизни, что не связано с кристаллографией. Но я не могу бросить Институт Конфуция, потому что мои ученики без меня потеряются в бамбуке, и даже светлячки им едва ли осветят что-нибудь. Поскольку этот бамбук я, можно сказать, густо насажал своими руками, совестно было бы бросить. Немыслимо выйти из постановки — сейчас, когда у нас чуть-чуть начинает получаться! Если Ди находит на это время, так с каким же лицом я стану после этого отговариваться нехваткой времени? Если же перестану подрабатывать иногда — умру с голоду.

— Вроде бы названы были всё дела, от которых отказаться нет никакой возможности. А точно ли перечисленное сейчас уважаемым сюцаем — это полный перечень дел, не связанных никак с кристаллографией? Не пахнет ли корица еще какой-нибудь сливой?

— К величайшему счастью моему, имя Ся Цзинцзин означает "кристалл", следовательно, хотя бы то время, которое я отдаю ей, посвящено кристаллу безо всякого обмана. А что это живой кристалл, Вадиму Сергеевичу знать не обязательно.

Сюэли жалобно посмотрел на Ли Дапэна.

— Тут никакой нет корысти.

— Всегда рядом, всегда на ее стороне? — спросил Ли Дапэн.

— Да, и достаточно далеко в то же время, чтобы невзначай не задеть рукавом, там, или коленкой.

— Ого! Вот как... Избрав такую трудную долю, не сетуй на ерунду. Учитель на него не так посмотрел, не то сказал, — проворчал мастер.

Сюэли озарило такой радостью от скупого одобрения Ли Дапэна, что он поклонился ему до земли, подхватил рюкзак, как будто тот стал легче на десять цзиней, и двинулся легким шагом сквозь метель, которая к этому времени разыгралась совсем уже лихо.

— Как вы можете являться на собрание штаба не в форме? — спросил полковник Кавасаки Аоки Харухико.