🌿 Второе дыхание. Часть 3. Серафимов подарок

На широкой веснушчатой физиономии 'роковой женщины' отразилось замешательство:

— Но посторонним в Замок...

— Знаю, попасть непросто. Без медальона ворота меня не пропустят, не так ли?

— Да. Не пропустят. И медальон вам никто не даст. Но если верить тому, что о вас говорят, вы можете...

— Совершенно верно. У меня есть Дар к превращениям.

— Тогда что вам стоит превратиться в птицу и перелететь через стену?

Многоликий развёл руками:

— Милая Валькирия, я не всемогущий. Летать я, к сожалению, не умею. И даже карабкаться через стену мне нельзя — на той стороне... расставлены ловушки для таких, как я. Мне доступен только один путь в замок Эск — через ворота. Пускай они не пропустят человека — но пропустят зверя. Главное, чтобы стражники не заметили, что зверь волшебный!

Выражение лица горничной стало до странности сосредоточенным.

— Они заметят, Рикард! У них есть такая штука...

— Специальная рамка, я видел. Но её можно обезвредить! Если только вы согласитесь мне помочь...

Он примолк, ожидая ответа.

— Конечно, я вам помогу! — согласилась она, почти не раздумывая.

Многоликий почтительно склонил голову, принимая её согласие, как драгоценный подарок:

— Я недаром вам доверился, сударыня.

И доскональнейшим образом объяснил, что ей следует сделать. Если Валькирия и сомневалась изначально, стоит ли ему помогать, то перестала, убедившись, что для неё в завтрашнем предприятии ничего опасного не будет.

Разделавшись с обедом и с инструкциями, Многоликий, как обычно, отвёз её к замку Эск и крепко поцеловал на прощание, всею своей здравомыслящей половиной надеясь, что делает это в последний раз.

— У нас всё получится, как надо, дорогой Рикард! — сказала она, прежде чем уйти.

— Почему вы так в этом уверены? — спросил он, озадаченный спокойной твёрдостью её голоса.

— Потому что так суждено, — прозвучал непонятный ответ.

Вечером того же дня Феликс отправился к краснодеревщику за готовой копией 'Треугольника Овитры', а потом поехал ночевать в Лагоши.

* * *

Утро в Лагошах выдалось точно таким же, как в тот раз, когда здесь была прекрасная гостья — мягким, дымчатым, нежно-рыжим; в воздухе парили крупные снежинки. Как уже не раз бывало, оно показалось оборотню продолжением сна, который, как почти всякий его сон, был наполнен ожиданием Эрики. Многоликий долго не вставал, стремясь продлить волшебство. Он никуда не спешил — к воротам Замка предстояло попасть к шести часам вечера.

Ближе к полудню подняться всё-таки пришлось — и много, необычайно много времени он потратил на сборы! Гораздо больше, чем в те дни, когда ему предстояли всего лишь свидания с Валькирией.

Готовясь к этим свиданиям, Феликс заботился об одном: чтобы его одежда была достаточно дорогой для 'дворянина в изгнании'. Но сейчас этого было мало! Перво-наперво он побрился до синевы. Затем выволок из сундуков все вещи, какие у него здесь имелись, и перемерял трое брюк и полдюжины сорочек. И всё-то ему, как барышне, казалось недостаточно красивым и элегантным. После долгих терзаний он, наконец, остановился на тёмно-коричневых замшевых брюках и белой рубашке с широким воротником. Пришёл черёд шейного платка, и стало ещё хуже! Платков у склонного к франтовству Многоликого было много, хотя и пользоваться ими ему случалось редко. Куски пёстрого шёлка рассердили его не на шутку: помимо всего прочего, он не понимал — и не желал задумываться! — почему именно теперь так сильно озаботился своим внешним видом. Муки выбора закончились лишь тогда, когда шоколадного цвета платок в бело-голубую клетку был, как положено, повязан вокруг шеи, и концы его спрятались в вороте рубашки.

И почему-то в тот момент в душе Многоликого возникла и укоренилась уверенность, что он поступает правильно.

У Замка в кошачьем обличье он появился точно в назначенный час. Уже совсем стемнело. Фонарики на зубцах крепостной стены, как и раньше, переливались всеми цветами радуги. Со дня совершеннолетия Принцессы прошло целых три недели. Тот факт, что гирлянду, из которой 'в прошлый раз' изготовили магическую преграду, до сих пор не убрали, свидетельствовал: Мангана всё ещё не потерял надежды, что его план осуществится. Многоликий поёжился, чувствуя, как по спине побежали мурашки, но в ту же секунду же отбросил страх: 'Хватит, я своё уже отбоялся!'

Нижняя часть стены тонула во мраке, ярко освещены были одни ворота. Оборотень устроился неподалёку от них, за краем светлого полукруга, и стал ждать. Несколько минут спустя створки ворот приоткрылись, выпуская Валькирию, и на неё тут же обратилось жадное внимание стражников. Она благосклонно улыбнулась каждому, с каждым обменялась ничего не значащими фразами, разрешила пожать себе руки, сделала несколько шагов вперёд — после чего очень натурально поскользнулась, ахнула и тяжело плюхнулась на снег. Капор соскользнул с головы, открывая взорам мужчин водопад ослепительных кудрей. Сумка распахнулась при падении, бесчисленные дамские мелочи разлетелись во все стороны.

— Моя нога! — простонала горничная. — Подвернулась, пропади оно всё пропадом!

Начался переполох. Один из стражников кинулся собирать рассыпанные вещи. Другой рукояткой вниз сунул в сугроб рамку, освобождая руки, и принялся поднимать Валькирию — дело это было небыстрое. Те двое, которые наблюдали за воротами сверху и тоже сделали стойку при виде счастливой владелицы Пелены Любви, забегали, загомонили, предложили позвать врача... Феликсу хватило нескольких секунд, чтобы выполнить всё, что от него требовалось. Он обернулся человеком, извлёк из-под куртки фальшивку, метнулся к воткнутому в снег 'Треугольнику Овитры', который на его человеческое обличье никак не отреагировал, и совершил подмену. Затем зашвырнул настоящую рамку подальше от Замка и снова превратился в кота. Судя по тому, что общая суета вокруг горничной за это время только усилилась, никто ничего не заметил.

По плану, который Многоликий озвучил для Валькирии, она должна была теперь поехать в город и до половины десятого ждать его в одной из кофеен. Он объяснил ей, что станет мышкой и спрячется где-нибудь в её сумке или верхней одежде — лучше ей не знать, где именно, чтобы не выдать себя случайным жестом.

Но истинный его план был другим.

Когда лицедейка исчезла, а копия рамки перекочевала в руки не подозревающего о подвохе стражника, Феликс дождался первого же транспорта, который остановился у ворот. В чём оборотень не солгал, так это в том, что ему придётся превратиться в мышь. Под покровом темноты крохотный серый зверёк юркнул в карету, притаился в углу под сиденьем, успешно избежал разоблачения при досмотре и вскоре, чуть дыша от волнения, пересёк границу замка Эск.

Глава двадцать вторая,

в которой Многоликий подсматривает, подслушивает, мотает на ус

и сходит с ума от ревности и любви,

а Принцесса идёт за своими желаниями

и почти не думает о последствиях

Охватившее Феликса облегчение было таким сильным, словно всё самое сложное осталось позади — хотя умом он понимал, что самое сложное ему только предстоит: разобраться в дворцовых интригах и разрушить иные из них, самому оставшись незамеченным, неузнанным и непойманным. Многоликий не был настолько самонадеян, чтобы считать, что всё перечисленное удастся ему без напряжения извилин и нервов. Но сейчас, маленькой пушистой молнией несясь вдоль плинтусов по коридорам замка Эск, он чувствовал себя освободившимся из долгого плена!

Отчасти, пожалуй, так оно и было. Позади осталась несносная Валькирия, чьё колдовское притяжение, которому приходилось сопротивляться, измотало Феликса так, как мало что изматывало. Разорвалась паутина сомнений и страхов, в которой он поневоле запутался. И наконец-то закончились вынужденные ожидание и бездействие.

А впереди теперь открылась возможность исполнить всё, что задумано.

И где-то совсем рядом теперь была Принцесса.

Предчувствие близкой встречи опьяняло. Не было никакого смысла напоминать себе, что эта встреча будет ненастоящей, коль скоро Эрика не увидит его и не узнает, что он приходил — главное, что он-то её увидит!

Услышит её голос.

Самую чуточку подышит одним воздухом с ней.

Как выяснилось, Замок Феликс помнил превосходно. Ему были знакомы и душный запах натёртых паркетных полов, и звук шагов, гулко отдающихся в коридорах. Он знал, где нужно повернуть, чтобы попасть в Кедровый кабинет, какая лестница ведёт к гостевым апартаментам, какая галерея соединяет центральное здание с Башней Наследницы. Но сейчас ему следовало найти то помещение, где нынче вечером ужинают Король и его приближённые.

Судя по приглушённым светильникам и отсутствию экипажей перед главным входом, приёмов в Замке сегодня не устраивали. Значит, в залах делать нечего, рассудил Феликс. Сначала он заглянул в столовую — круглую комнату, дверь в которую была распахнута. Никого — только лунные блики на полу, да ярко белеет в лунном свете свежая крахмальная скатерть. Потом через щель под дверью пробрался в Малую гостиную — там горели напольные лампы под узорчатыми абажурами, но тоже было пусто. Оставалась Большая гостиная, расположенная на втором этаже. Он ещё карабкался наверх, когда запахи пищи, шум голосов и стук приборов уведомили Многоликого, что он на правильном пути. Мышиное сердечко заколотилось так отчаянно, словно стремилось вырваться из грудной клетки.

У двери, на этот раз слегка приоткрытой, он притормозил и перевёл дух. Не поднимая глаз на людей за длинным прямоугольным столом, осторожно засунул нос в помещение, чтобы присмотреть себе укрытие. Слева, в паре шагов от дверного проёма, обнаружился старинный диван с толстенными фигурными ножками, вполне подходящий для этой цели. Феликс прошмыгнул внутрь, по стеночке перебежал под диван, прижался к полу под выступом одной из передних ножек и только тогда решился взглянуть на собравшихся.

Во главе стола, лицом ко входу, в вальяжной позе устроился Король. Его холёная усатая физиономия в этот миг ничего, кроме самодовольства, не выражала — задерживаться на ней оборотню было незачем.

Тем более, что по левую руку от Скагера сидела его дочь.

Многоликий замер, забыв вдохнуть.

Прекрасна, Серафимы-Заступники, до чего же она прекрасна!

Прекрасней, чем он помнил. Прекрасней любой женщины... прекрасней всего, что он когда-либо видел! Ему даже больно стало внутри, до того она была хороша. Несколько бесконечных минут он не сводил с неё взгляда, припав к ней всем своим существом, как припадает к воде заблудившийся в пустыне путник. Поначалу он даже ни о чём не думал — он весь трепетал от счастья, переживая один из самых ярких моментов в своей жизни. Единственное, что слегка омрачало его восторг — монохромность мышиного зрения. Из-за неё убранные назад принцессины волосы казались Феликсу не шоколадными, а чёрными, а глаза — не синими, а серыми, и непонятно было, какого цвета у неё платье.

Потом сознание к нему вернулось, и тогда он заметил, что подавленной Эрика совершенно не выглядит. Нельзя сказать, чтобы она сияла, но ни в её глазах, ни в мимике не было и намёка на грусть. Она что-то рассказывала, обращаясь то к отцу, то к принцу Акселю, сидящему с другой стороны от неё, и обаятельно посмеивалась. Слов Многоликий различить не мог: чересчур громкие для мышиных ушей голоса в столовой слились для него в сплошное гудение; он был слишком взволнован, чтобы сосредоточиться на чём-то одном.

С крайней неохотой отвлекаясь от созерцания Принцессы, Феликс перевёл взгляд на её жениха — и мысленно выругался!

Аксель, стервец, тоже оказался красивей, чем запомнилось Многоликому. И тоже не производил впечатления человека, сколько-нибудь огорчённого происходящим. Ухаживал за Эрикой, следил, чтобы в её бокале было вино, то и дело касался невзначай её руки, внимательнейшим образом слушал, что она говорит, и расцветал в ответ на её улыбки — словом, вёл себя так, как и полагается хорошо воспитанному молодому человеку, очарованному своей невестой. Потрясающая пара, сказал себе Феликс, как когда-то. И, как когда-то, захлебнулся ревностью, а затем — отвращением к самому себе из-за неуместности этого чувства.

'В прошлый раз' Эрика и Аксель притворялись, изображая влюблённых, и притворство никого из них до добра не довело. 'Я, злыдни болотные, не ревновать должен, а надеяться, что сейчас они не притворяются!' — попытался урезонить себя Многоликий.

Но его сердце уже давно перестало прислушиваться к его разуму.

Двое похожих, как братья, мужчин, постарше и помоложе, сидящих подле Акселя, Феликса не заинтересовали: оба они, судя по их исполненному чувства собственного достоинства облику, были сопровождающими принца имперскими вельможами. Тех же, кто разместился по левую руку от Скагера, Многоликому было видно только со спины. Женщина в очень открытом платье, которое непонятно как держалось на покатых полных плечах, со светлыми волосами, необычайно сложно закрученными на затылке — мачеха. Худощавый подвижный брюнет в белой рубашке и тёмном атласном жилете — братец. Совершенно седая особа в чёрных страусиных перьях, тощая и прямая, как жердь — очевидно, королева Водра. Приземистый жирдяй в полосатом пиджаке, с обширной круглой проплешиной на макушке — герцог Пертинад. Феликс с трудом подавил желание запустить в эту макушку чем-нибудь увесистым. И, наконец, Мангана в светлом балахоне. Панику, охватившую оборотня при виде сутулой спины его мучителя, огромных ушей и блестящего лысого черепа, подавить оказалось гораздо сложнее.

Постепенно Многоликий успокоился и даже начал различать отдельные реплики в общей беседе. Правда, особенной пользы ему от этого не было — обычная, ничего не значащая светская болтовня. А тут и ужин подошёл к концу. Первым со своего места поднялся Король, за ним — все остальные, толпой потянувшиеся прочь из комнаты.

Феликс устремился следом.

— Доброй ночи, дамы и господа. Я провожу её высочество, — проговорил Аксель, подставляя согнутую руку Принцессе.

Эрика мелодично подхватила:

— Доброй ночи!

— Доброй ночи, дети мои, — с удовольствием отозвался Король.

— Сладких снов, — проскрипел Придворный Маг.

Взгляд у него был колючий и весьма далёкий от дружелюбия.

Герцог, который спереди выглядел ещё омерзительней, чем сзади, церемонно поклонился Эрике и пропыхтел:

— Чудесных сновидений вашему несравненному высочеству. Доброй ночи, принц.

— Я пойду проветрюсь, — сообщил Марк и посмотрел на вельмож: — Не желаете составить мне компанию?

Вельможи учтиво отказались.

— Воля ваша, господа, — хохотнул мальчишка и заспешил к лестнице.

Мрачноватый подозрительный взгляд, которым проводила его Ингрид, Феликса насторожил. Когда 'в прошлый раз' он наблюдал за этими двоими, они были непритворно увлечены друг другом и оба охвачены страстью. С тех пор между ними явно что-то произошло — обязательно нужно выяснить, что именно!

Мачеха демонстративно зевнула:

— А я, с вашего позволения, спать! Очень утомительный был день. Милый, ты со мной? — обратилась она к Королю.