Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Другие потери есть?
— Никак нет! Там у кольев, в воронке, еще пятеро наших. Успели добежать, а нас накрыло. Пулемет-то с перерывами бьет. — Рябинин вздохнул.
Глядя на его вытянутую унылую физиономию, почему-то вспомнил Ослика Иа. Жалкое душераздирающее зрелище. Вот не повезло человеку с внешностью, хоть и служака он отменный. Спокойный, расчетливый.
— Что думаешь делать?
— Обождем, пока он по нам пулять перестанет, и поползем, по трое.
Тем временем, над нашими головами засвистели пули, сбивая с развороченного края воронки комья земли.
Вот гад! Пристрелялся!
Вдруг, откуда-то сзади раздалось резкое и короткое 'банг'! Потом еще раз — 'банг', и пулемет, подавившись очередным патроном, смолк.
Мы с Рябининым одновременно высунулись посмотреть — что и как? Сзади, у нашего предыдущего укрытия, маячил клепаный щит сорокасемимиллиметровки Гочкиса. Артиллеристы подоспели вовремя.
— Чего сидим? Кого ждем? — Я сразу взбодрился. — Пошли! Вперед!
Еще один кроткий бросок и мы в воронке посреди бывшего проволочного заграждения. Тут уже никого нет — ушли вперед. Дождавшись остальных, двигаемся следом. По пути замечаю еще несколько убитых.
Наши? Не наши?
Еще полсотни шагов короткими перебежками и мы сваливаемся в полузасыпанную немецкую траншею.
— Фух... — С трудом пытаюсь отдышаться. — Дошли...
4
Оглядываюсь.
Со мной четырнадцать человек. Гренадеры распределились по окопу, изготовившись к бою.
Кругом картина полнейшего разрушения — траншея местами обвалилась, местами отсутствует вообще... Справа от нас разбитый прямым попаданием блиндаж — из под расщепленных бревен торчат тощие ноги в ботинках с обмотками. Еще несколько убитых в немецком 'фельдграу' застыли в различных позах у лежащего на боку, среди измятых патронных коробок и обрывков лент, пулемета МГ-08.
Огневая завеса создаваемая нашей артиллерией ушла вперед. Но несколько орудий бьет гранатами и шрапнелью по немецким траншеям метрах в двухстах правее нас. Обеспечивают фланг. Огонь русской тяжелой артиллерии стал еще глуше — гасят дальние тылы.
— Вашбродь! Наши идут! — окликает меня Рябинин.
С лева по окопу пробираются несколько человек, один из них с ручным пулеметом на плече. Впереди, низко наклонив голову, идет некто с автоматом в руках и тремя унтер-офицерскими лычками на погонах. Шмелев? Точно — Шмелев!
— Добрались?
— Так точно, вашбродь!
— Потери есть?
— Четверо раненых. Один — тяжелый. Мы его вынесли. Я, там, у хода сообщения, второе и третье отделение оставил, прихватил пулеметчиков, да и вас двинулся искать.
— Кого-нибудь из девятой роты встретили?
— А как же. Там раненых с десяток. И один часовой — пленных охраняет.
— Пленных? И много пленных-то?
— Дюжины две будет. И новых тащат и тащат. Я уж думал, тут всех поубивало, ан нет — есть живые-то. Токмо, очумелые совсем. Не соображают ничего.
— Ну еще бы! Двенадцать часов без перерыва долбили. Очумеешь тут!
Что там у нас на повестке дня? Задача второй волны атаки — обеспечение флангов. Значит — будем обеспечивать! Начинаю распоряжаться:
— Слушайте все! Сейчас идем вправо до первого хода сообщения, ставим там пост с пулеметом и ждем подхода одиннадцатой роты. Палатов, давай дуй к нашим, ищи командира роты. Доложишь где мы и что с нами. Понял?
— Так точно!
— А чего стоишь, раз понял? Брысь отсюда!!! — Я перехватил оружие поудобнее. — Остальные, со мной. Кто там с дробовиком? Гусев? Пойдешь первым!
Двинулись. Первый с ружьем, второй с заточенной лопаткой в одной руке и гранатой в другой, третьим шел Рябинин с автоматом на изготовку.
Продвинувшись метров на двадцать, дошли до поворота. Гусев резко выглянул за угол, осмотрелся и посеменил дальше. По пути натыкаемся на разбитый прямым попаданием гаубицы наблюдательный пункт. Кругом какие-то окровавленные ошметки, обрывки проводов, разбитая стереотруба. Сразу за НП в окопе, навзничь, лежит убитый немецкий офицер с оторванной рукой и окровавленным лицом. Проходим мимо, стараясь не наступить. Ушлый Жигун наклоняется и снимает с убитого ремень с кобурой, безжалостно разрезав портупею штыком. Оглядывается на меня — я показываю ему кулак.
Еще немного и подбираемся к развилке. Гусев повторяет свой фокус с выглядыванием — никого.
— Трое по ходу сообщения до ближайшего поворота! — Оценив обстановку, командую. — Рябинин и еще трое — дальше по траншее. Осмотреться. Акимкин с пулеметом здесь.
Гренадеры расползаются по окопам. Все предельно напряжены. Шаримся уже минут десять и ни одного немца.
Ну, вот... Накаркал.
Рябинин спешит к нам.
— Немцы, вашбродь! За поворотом траншеи. Голоса слышно.
— Приготовиться!
У самого поворота, изготовившись, скрючился кто-то из наших с двумя гранатами — по одной в каждой руке. За ним с дробовиком наизготовку сидит на корточках Гусев. Еще один гренадер, не вижу кто, расположился на 'смотровом' пороге траншеи, сжимая в руках карабин с примкнутым штыком.
— Давай! — командую Рябинину. Тот хлопает Гусева ладонью по спине, а Гусев хлопает гранатометчика.
Поехали.
Одна за другой за поворот траншеи летят гранаты. Дождавшись разрывов, в клубящиеся дым и пыль ныряют мои солдаты.
Бац! Бац! Бац! — гремит дробовик, словно бичом щелкает выстрел карабина.
— Oh! Mein Gott... — кричит кто-то за углом. Я выскакиваю вслед за остальными.
У небольшого блиндажа с оружием наизготовку замерли гренадеры. На дне траншеи лежат несколько убитых немцев. У самого входа в укрытие, схватившись за развороченный живот, корчится и стонет еще один — из дробовика досталось. Не жилец...
— Давай, давай!!! — Машу рукой. — Не останавливайся!
Неожиданно где-то начинает бить пулемет. Пули с визгом проносятся над нашими головами.
Что за хрень? Неужели напоролись?
5
Спустя полминуты до меня, наконец, доходит — долбит станкач. Видимо откуда-то из второй линии немецких окопов.
Твою мать!!!
Чуть правее нашего участка наступления должен быть еще один бетонный дот! Это наверняка из него пуляют.
Что делать?
С одной стороны — фланг в передовой траншее мы прикрыли, и теоретически можем спокойно ждать подхода одиннадцатой роты, а уж потом только идти дальше.
С другой стороны — этот долбаный 'Pillbox' просто не даст подкреплениям подойти.
'Гочкисы' его не достанут — только если прямо в амбразуру, что маловероятно...
Навести на дот наши гаубицы — тоже нельзя. Связи нет, корректировать никто из нас не умеет, да и пушкари скорее по нам вмажут — до второй траншеи метров сто по прямой.
Вывод — надо брать своих бойцов и идти совершать подвиг, за который непременно дадут медаль. Но вручат её уже семье...
— Шмелев! У кого-нибудь граната Новицкого есть? — Осенило меня. Пятифунтовая, то есть — двухсполовинойкилограммовая, граната системы Новицкого, прозванная в войсках 'фонариком', обычно использовалась для подрыва проволочных заграждений и полевых укреплений. Для нашего случая — самое то!
— Так точно, вашбродь! Белов! Ко мне!
К нам с унтером протискивается названный ефрейтор.
— У тебя 'фонарик' есть?
— А как же! Цельных три! И ишшо четыре фунта динамиту в шашках и десять аршин огнепроводного шнура!
— Тогда, слушай мою команду! Подорвать германское пулеметное гнездо! Со мной пойдет отделение Рябинина! А тебе, Шмелев, обеспечить фланг наличными силами, потому что пулемет мы у тебя заберем!
— Слушаюсь, вашбродь!
— Пошли что ли?
Быстро перебегаем до нашего поста в ходу сообщения. Рябинин о чем-то говорит с солдатами, а потом по очереди тыкает пальцем на бойцов передовой группы и всей ладонью указывает направление — вперед.
Движемся привычным порядком, разве что третьим по счету теперь идет пулеметчик с Бертье-Федоровым наперевес.
Один поворот, второй. Пока никого. Из живых, по крайней мере. Парочка мертвецов в 'фельдграу' разной степени укомплектованности частями тела, нам все же попались.
Сразу за третьим поворотом ход сообщения обрывался. Дальше его просто не было, а была воронка от тяжелого снаряда. Идущий первым Гусев, привычным макаром выглянул из-за нагромождения земли и расщепленных досок, образовавших на нашем пути своеобразный бруствер.
Тут такое началось!
По выходу из траншеи палило около десятка стволов. Сквозь щелчки винтовочных выстрелов слышались обрывки фраз по-немецки.
— Russischen grenadiere... Der teufel... Feuer... /Русские гренадеры! Черт! Огонь!/
Пули попадали в стенки окопа, в отвал вывороченной взрывом земли. Никого, слава Богу, не задело, видимо потому, что стенка траншеи нас все-таки прикрывала. Мои бойцы справедливо отреагировали на немецкое негостеприимство трехэтажным матом.
А потом гадские бундесы зафигачили по нам гранату. Самую, что ни на есть, банальную 'колотушку' на длинной деревянной ручке.
Сначала я услышал крик 'Achtung! Granate!', а потом увидел, как эта самая граната пролетела над нашими головами и разорвалась на поверхности земли над ходом сообщения, засыпав нас землей.
В ответ, обозленный Гусев запулил к немцам целых три 'лимонки' с самым прогрессивным на тот момент 'автоматическим' запалом системы Миллса. То есть практически знакомую всем Ф1, в названии которой буква 'Ф' указывает на её французское происхождение.
Взрывы. Крики.
Для полноты эффекта протиснувшийся вперед пулеметчик дал в направлении противника длинную очередь на полрожка.
И тут же солдаты рванулись вперед. Пару раз бахнул дробовик. Мы с Рябининым, переглянувшись, поспешили следом. Проскочив большую , не меньше пяти метров в диаметре, воронку, я вслед за унтером ввалился в горловину хода сообщения.
Прямо на немецкие трупы. Враги лежали густо — прямо тетрис из десятка мертвецов. Как меня не стошнило — до сих пор удивляюсь.
Огляделся.
Ого! У нас потери. Наш ловкий гранатометчик — рядовой Селиванов, убит. Его подстрелил из 'парабеллума' контуженый взрывами немецкий фельдфебель, которому спустя секунду Акимкин, богатырским ударом прикладом пулемета под срез каски, размозжил голову.
Гусев сидел у стенки окопа, зажимая ладонью распоротое плечо. Шустрый немчик, которого не задело гранатами, пырнул его штыком, получив в ответ заряд дроби в грудь. Наповал...
Перебинтовав раненого, двинулись дальше.
Теперь первым шел Рябинин. За ним — протиснувшийся мимо нас Белов с ручной гранатой в руке. Следом — Акимкин с пулеметом, я, Савка, Жигун и остальные.
Слава Богу — без сюрпризов. Желающих нас убить нам не встретилось до самой траншеи второй линии. Да и в самой траншее серьезной опасности нам не угрожало. Не считать же за таковую двух олухов с катушкой полевого телефона, которых унтер скосил из автомата.
Треск пулемета, стреляющего длинными очередями, слышен уже совсем рядом. Буквально за поворотом траншеи.
Туда одна за другой летят две гранаты, а потом в дымное облако в два ствола стреляют Рябинин и Акимкин. Толпой вываливаем на небольшую площадку у стены дота — еще три трупа, посеченных осколками и продырявленных пулями.
Распределяемся в траншее. Белов начинает раскладывать под стальной дверью — входа в бетонную коробку, свое взрывоопасное хозяйство.
Я сижу рядом, на корточках, прислонившись спиной к стенке дота.
— Готово, вашбродь! — довольная улыбка на закопченном лице ефрейтора. — Подрывать?
— Погоди! — Я неожиданно вспомнил, что теперь прекрасно говорю по-немецки и громко стукнув прикладом автомата в дверь, заорал. — Die deutschen Soldaten — ergeben Sie sich! Wir werden den Bunker sprengen! /Немецкие солдаты — сдавайтесь! Мы взорвем бункер!/
Стрельба прекратилась. Из-за двери нерешительно крикнули:
— Was ist los? Wer dort?/Что случилось? Кто там?/
— Es ist der Offizier der russischen Armee! Ergeben Sie sich! Meine Grenadiere werden den Bunker sprengen! /Это офицер русской армии! Сдавайтесь! Мои гренадеры взорвут бункер!/
— Russischen grenadiere? /Русские гренадеры?/ — Голос умолк. Некоторое время никто не отзывался, но пулемет при этом не стрелял. Немцы, наверное, совещались.
Я еще раз стукнул прикладом в дверь.
— Ich gebe die Minute auf die Überlegung! /Даю минуту на размышление!/
— Schießen Sie nicht! Wir gehen hinaus! /Не стреляйте! Мы выходим!/
— Не стреляйте! Они сейчас вылезут! — Перевел я своим.— Только держите ухо востро! Мало ли что?
— Не сумлевайтесь, вашбродь!
За дверью что-то загремело, и она со скрипом открылась. Из проема показались вытянутые вверх грязные трясущиеся руки и наружу шагнул тощий лопоухий немец в очках. За ним второй — пожилой седоусый, в мятой бескозырке с красным околышем.
Мои бойцы шустренько их обыскали и разоружили. Рябинин сунулся в дот, выставив вперед ствол автомата.
— Никого!
Я тоже заглянул вовнутрь.
Нда! Места — маловато! Это прямо какой-то бетонный шкаф. У амбразуры занимая половину площади стоит на станке пулемет МГ-08. На стенках — полки с патронными коробками. На крючках висят две противогазные сумки и винтовка 'маузер'. Весь пол завален стреляными гильзами. Духота и пороховая вонь. Как они тут сидели?
Пленных увели, а я присел на разбитый патронный ящик.
Интересно получилось — мы победили, а я даже не разу не выстрелил!
Бывает же...
6
Передав захваченный дот подошедшей 11-ой роте, мы двинулись разыскивать своих. Бой затихал. Артиллерия продолжала бить куда-то чрез наши головы, но в окопах выстрелы почти прекратились.
Это значит, что все линии окопов уже захвачены, а уцелевшие немцы удрали либо сдаются в плен.
Устало шагая по ходам сообщения следом за вестовым, я пытался размышлять, что же дальше? Моя стратегическая прозорливость была величиной, близкой к нулю, а опыт ведения войны в условиях Первой Мировой отсутствовал полностью. Если мне не изменяет память, согласно прочитанной когда-то книге 'Великая Война' Джона Террейна, за те двое-трое суток, во время которых наступающая сторона вела артобстрел, обороняющиеся успевали усилить вторую линию обороны в трех-пяти километрах от первой. Атакующие войска захватывали полностью разрушенный участок, продвигались до соприкосновения с более укрепленной и подготовленной линией обороны и на этом наступательная операция, с их стороны заканчивалась, а начиналось контрнаступление противника. Под Верденом, таким вот макаром, за год положили миллион человек.
Повторять судьбу несчастных союзничков как-то не очень хочется.
Не вдохновляет, знаете ли!
Хотя тут ситуация несколько иная. Наш полк базировался в районе старой польской границы. Если я правильно помню географию, то до Балтики тут, по прямой, километров сто. Мощных линий укреплений по дороге не предвидится. Разве что в самом конце — Мариенбург, Эльбинг. Но, это — крепости. Их и обойти можно. Реальная угроза для наступающих русских войск — исключительно с флангов. Либо — с запада, если немцы попытаются предотвратить выход наших войск к Балтийскому морю. Либо — с востока, в случае если немецкие армии попытаются прорваться из образующегося мешка. Либо — и то, и другое одновременно. Последнее — очевидно, но маловероятно. Сидеть и ждать, пока мы отрежем Восточную Пруссию — самоубийство. Быстро перебросить с Запада достаточное количество войск у немцев тоже не выйдет.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |