Der Sohn des Regiments (Рейхов сын)

(19) Зондерфюреры — специалисты по заготовкам продовольствия, фуража и других материальных средств на оккупированных территориях, переводчики, технические и прочие специалисты, значимость обязанностей которых приравнивается к уровню офицеров, но не имеющих права на присвоение офицерского звания или звания военного чиновника соответствующего ранга ввиду отсутствия или недостаточности военной подготовки. Звание цугфюрера примерно равнялось общевойсковому лейтенанту или унтерштурмфюреру в Ваффен-СС.

(20) Немцы называли танки БТ, вне зависимости от модификации, "Кристи русский".

(21) Еще один придуманный автором образец бронетехники — САУ "Богдан Хмельницкий" на основе танка Т-100, вооруженное 152-мм орудием МЛ 20 и 3 пулеметами ДТ. Подробнее о создании см. роман "Нихт капитулирен!"

(22) После провозглашения аншлюса комендант Терезианской академии, генерал-майор Рудольф Товарек, отказался впустить части вермахта на территорию академии, приказал караулу примкнуть штыки и удерживал вход в замок несколько дней. За свои действия он был отправлен в отставку с правом ношения формы.

(23) Звание в Имперском военном суде, соответствующее воинскому званию "оберфельдфебель".

(24) Лидер эсминцев "Ташкент". Получил свое прозвище из-за голубоватого защитного цвета окраски.

(25) В нашем варианте истории более известен как "Черчилль".

(26) Согласно нормам питания Вермахта, завтрак немецкого военнослужащего состоял всего лишь из куска хлеба (примерно 350-400 грамм) и кружки кофе без сахара. Ужин отличался от завтрака только тем, что солдат получал кроме кофе и хлеба еще кусок колбасы (100 грамм), либо три яйца, либо кусок сыра и что-то, чтобы намазать на хлеб (масло, смальц, маргарин). Основную часть своего дневного рациона солдат получал на обед, состоявший из мясного супа, очень большой порции картофеля, чаще просто отварного (полтора килограмма) с довольно большой мясной порцией (около 140 грамм) и небольшого количества овощей в виде различных салатов. При этом хлеб на обед солдат не получал.

Часть II. Hoth mit Uns (0)

Первым делом мы испортим самолеты.

Ну а девушек? А девушек потом.

Советский народный юмор

Если в небе серебристые самолеты, то это

американцы. Если камуфлированные — то это

бритты. А если в небе пусто — то это люфтваффе!

Из солдатского немецкого фольклора

Стамбул, дворец Доламабахче

29 марта1940 г., 09 часов 05 минут

"Солнце красит на рассвете стены древнего... гм... дворца", мысленно напел комбриг ВВС РККА, Павел Федорович Жигарев, посмотрел на старинные напольные часы, сверил их со своими, и негромко хмыкнул. Часы, обычно показывавшие правильное время всего два раза в сутки, (1) на сей раз не врали.

— А вот не вижу оснований для смешков. — так, чтоб было слышно только Жигареву, пробормотал стоявший рядом комдив Бакунин. — Ситуация-то не радует.

— Не радует. — согласился с командиром 61-го стрелкового корпуса летчик. — Но с часами, это они перемудрили все равно. Раз он у них Отец Турков, так и построили бы, как мы, Мавзолей. И людям о человеке память, опять же.

— С часами, это да. — Федор Алексеевич покосился на огромную люстру богемского стекла, подаренную некогда султану королевой Викторией, и добавил. — С люстрой тоже. Но это, однако ж, не повод для радости.

— А что у нас сейчас из таких поводов вообще есть? — буркнул Павел Федорович.

На Ближневосточном ТВД поводов радоваться было, действительно, немного. Хотя ни на западе прорвать оборону союзников франко-британцам не удалось, ни на северном направлении с форсированием хребта Кёроглу не сложилось, марш О`Коннора на Самсун увенчался успехом. Остатки 95-й бригады легких танков, 16-ой пехотной дивизии и турецких резервистов, разбитые в упорном пятидневном сражении, откатились за Кызылмуран и Ешильырмык, позволив Новой Антанте рассечь Турцию на две части. Английское наступление на этом выдохлось, вроде бы, но кто знает, кто знает...

На западе же все было не то что, не слава Богу, а не слава Богу совсем. Во-первых, Жигарев не смог найти общего языка со своим немецким коллегой, генералом авиации Келлером. Почему так сложилось, не мог сказать ни один из них: может классовая борьба между сыном крестьянина-бедняка из Тверской губернии и отпрыском прусского сборщика налогов из Бохума обострилась, строго в соответствии с учением Маркса-Энгельса-Ленина; может сказывалось какое-то неприятие немецкого кадрового офицера к выслужившемуся из рядовых комбригу; может полагал герр Альфред, что за время участия в японо-китайской войне камрад Жигарев обазиатился (сам Павел Федорович такого за собой не замечал, хотя поговорку "С кем поведешься — так тебе и надо", безусловно, знал). Может, конечно, что и по какой иной, или по всем указанным причинам не заладилось у них общение, однако беседы двух генералов обыкновенно напоминали между собой фырканье двух котов, что-то не поделивших между собой.

Во-вторых, по мере прибытия все новой и новой техники вавилонское столпотворение на турецких аэродромах стремительно превращалось в полнейший наземный и воздушный хаос — столько разных языков и машин с опознавательными знаками различных стран там нынче смешалось: турки, венгры, румыны, немцы, русские, болгары и югославы... Речь Посполитая, оказавшаяся в интересном положении между Германией и СССР, и вынужденная вступить в войну на их стороне, тоже грозилась чего-то там прислать, для полного счастья. Проблема, конечно, была не только в налаживании взаимодействия между разноязыкими воинскими частями. Гораздо большей проблемой являлось не сбить кого-нибудь своего. Огромное разнообразие техники воюющих сторон сказывалось на ситуации в воздухе далеко не лучшим образом — пилоты враждующих сторон постоянно путали союзников с неприятелем, как и наоборот. В результате машины обеих сторон постоянно попадали под "дружественный огонь" (хотя бы и потому, что часть авиапарка Турции и Румынии была укомплектована франко-британской техникой, да и просто перепутать у пилотов своих с чужими получалось совсем нередко), а противник не подвергался обстрелу исключительно потому, что принимался за своего.

Ситуация на земле, конечно, была получше... но не сказать, что кардинально.

— Ну, с такой обстановкой в воздухе нам никаких врагов не надо. — мрачно заметил Гот, выслушав виденье ситуации офицеров-летчиков. — Сами друг друга угробим. Необходимо как-то решать проблему. Какие буду предложения?

— От германских коллег, — подал голос югославский подполковник Шимич, — поступало предложение окрасить фюзеляжи всех союзных самолетов в один яркий цвет. Герр Келлер ратовал за окраску аэропланов в желтый.

— Но достаточного количества желтой краски в Западной Турции не нашлось. — не упустил случая вставить шпильку Жигарев.

Келлер кисло поглядел на комбрига.

— Цвет, конечно яркий, заметный... — задумчиво произнес Герман Гот. — А с какой краской у нас проблем не имеется?

— С белой. И с красной. — сообщил Альфред Келлер, и, ехидно покосившись на Павла Федоровича, добавил. — Советские камрады предлагали их смешать, и окрасить самолеты в розовый цвет целиком.

— В розовый? — генерал-полковник усмехнулся. — Ну, такой окраски точно никто не применяет, перепутать будет сложно.

Затем Гот помолчал пару мгновений, и задумчиво добавил:

— А знаете, что-то в этом есть.

Бухарест, больница Колтеа

29 марта 1940 г., 10 часов 20 минут

Жители "Маленького Парижа", как, заслуженно, за свои широкие бульвары и парадную архитектуру эклектики называют столицу Королевства Румыния, вполне обоснованно гордятся старейшей в Европе больницей — клиникой Колтеа, возведенной еще в далеком 1704-ом году. Правда, в недоброй памяти 1802-ом здание больницы, возведенной богачами и меценатами, Вакарести, было полностью разрушено землетрясением, но усилиями славного сына Румынии, Давилы, (2) клиника была восстановлена, и ее новое здание, выстроенное в неоклассическом стиле, радовало глаза прохожих нарядным светло-бежевым фасадом и чуточку голубоватым, украшенным шпилем, шлемовидным куполом, а пациентов — просторными палатами и яркими фресками на стенах и потолке.

— Это не больница, это какой-то музей. — заявил Генка, заходя в палату Бюнделя. — Как тут можно лечиться, если и дышать-то страшно?

— Так же, как и везде, Гейнц. — улыбнулся оберягер. — Лежать подольше, есть побольше и спать послаще.

— Отдыхать в прок? — Кудрин осторожно опустился на стул и отставил костыль в сторону. — Это можно. А что ты там такое читаешь?

Курт заложил книгу указательным пальцем и продемонстрировал мальчику обложку.

— Ахим фон Арним, "Бедность, богатство, преступление и искупление графини Долорес". — прочитал Гена. — Интересно?

— Ну... — на лице Бюнделя отразилась внутренняя борьба между формулировками "фигня" и "фигня первостатейная".

— А чего тогда читаешь? — удивился парень.

— А это он на нашу сестру милосердия, Виорику Стан, пытается впечатление умного произвести. — подал голос с соседней койки санитётерфельдфебель Северин. — Она как раз сейчас зайти должна была, вот бедняга и терзается этим, с позволения сказать, чтивом.

— Мужчина должен выглядеть в глазах девушки немного лучше, чем он есть на самом деле, Ганс. — парировал оберягер. — А это, — тут он постучал указательным пальцем левой руки по обложке, — классика немецкого романтизма.

— Ну да, девушки любят романтику. — глаза Генки смеялись.

— Конечно. — согласился Бюндель. — Ты же на свидании девушке цветы даришь, а не аптечные изделия в коричневой бумаге (3), хотя за ради их применения ты её и позвал.

Кудрин, который с девушкой еще и не целовался-то ни разу, густо покраснел.

— Нет, ты не романтик. — вздохнул Северин. — Вот откуда такой цинизм? Я понимаю, у меня, медика, но у тебя...

— Это не цинизм, а здравый прагматизм. — парировал Курт.

Дверь в палату отворилась, и на пороге появился, в сопровождении хорошенькой медсестрички, оберлейтенант Дитер фон Берне, в накинутом поверх формы белом халате.

— Доброе утро, бойцы. — поприветствовал он всех троих и, бросив взгляд на книгу, которую Бюндель все еще сжимал в правой руке, укоризненно добавил: — Лучше б ты Устав также учил, герр Стетоскоп.

"Вот на кой черт надо было при Виорике мое прозвище вспоминать?" — раздраженно подумал Бюндель.

"Заставит учить Устав всех троих", печально подумал Северин.

Берлин, Вильгельмплац, 8-9

30 марта 1940 года, 10 часов 00 минут

— Тэк-с, ну — с этим мы разобрались. — доктор Пауль Йозеф Геббельс отложил в сторону очередной лист бумаги. — Что у нас есть для завтрашнего воскресенья и начала следующей недели? Фриче, давайте начнем с вас.

Начальник IV отдела Имперского министерства народного просвещения и пропаганды, отвечающего за прессу, бросил быстрый взгляд в подготовленные материалы.

— Закончена эвакуация в Румынию остатков первого батальона сотого горного полка. В нем выбито, убитыми и ранеными, три четверти личного состава. Для сектора иностранной прессы уже подготовлены публикации о мужестве и самопожертвовании немецких горных стрелков. А вот сектор внутренней прессы по этому поводу в затруднении — только статья о том, что для раненых солдат предоставлены лучшие госпитали и клиники Бухареста, но это уже пас нам от ведомства Риббентропа.

— Что ж вы так? — усмехнулся уполномоченный фюрера по контролю за общим духовным и мировоззренческим воспитанием НСДАП, и глава Центрального исследовательского института по вопросам национал-социалистической идеологии и воспитания, Альфред Розенберг, сильно недолюбливающий лично Геббельса, и переносивший это свое чувство и на всю команду "министра правды".

— Я же говорил, герр рейхсляйтер. — Ганс Фриче пожал плечами. — Потери там чудовищные.

— Да, про потери нам не надо... — задумчиво произнес Геббельс. — Про потери, это нехорошо... Фриче, герои там есть?

— Да они там все герои, герр рейхсминистр. — ответил тот. — Удерживали перевал полдня против целой... — начальник IV отдела вновь бросил взгляд в свои пометки... — целой дивизии.

— Но ведь такое невозможно, без нужной организации и подготовки, верно? — поинтересовался Геббельс, и дождавшись утвердительного ответа, продолжил. — Значит один герой для статей у нас уже есть, так?

— Их командир, майор Шранк? — Фриче сделал пометку карандашом. — Полагаю, командиры рот тоже...

— Видите, как просто? — улыбнулся Геббельс. — Кто-то еще отличился? Я имею в виду — особенно.

— Пожалуй... да. — осторожно отозвался Фриче. — Фаненюнкер Инго Ортруд командовал наблюдательным постом, представлен к нарукавной ленте "Турция". (4) Или, вот! Незадолго до начала боевых действий батальон подобрал и выходил единственного спасшегося с советского парохода, подвергшегося бомбардировке британцев. Подросток, воспитанник интерната. Из-за плохого понимания русского, при оформлении аусвайса записан как Гейнц Гудериан и оформлен, для постановки на довольствие, как кандидат в егеря.

По кабинету раздались смешки присутствующих — некоторые сотрудники министерства были в курсе "безумной переписки" Гудериана и фон Браухича.

— Во время боя мальчик уничтожил до отделения пехотинцев и танк. Представлен к знаку "За ранение", рассматривается возможность награждения Железным крестом.

— Ну вот, вот же! — воскликнул Геббельс. — Можете, когда захотите! Дайте статьи во всех газетах уже в это воскресенье! Германия должна знать своих героев.

— А вас не смущает, — подал голос Розенберг, — что мальчик, в некотором роде, русский?

— Мы добиваемся не правды, а эффекта. — отмахнулся от него Геббельс. — К тому же по документам-то он Гудериан, не так ли? Будет фольксдойче. А с награждением орденом надо бы ОКХ поторопить. Да, и узнайте у Риббентропа статус парня. Если он еще не связывался с русскими по его поводу, то лучше пускай этого и не делает.

Балыкесир (Турция), 9-я Авиабаза ВВС

03 апреля 1940 г., 08 часов 17 минут

— Nemoj me jebat! (5) — в сердцах произнес капитан ВВС Югославии, Зелемир Рукавина, глядя на свой IK-3.

На свой розовый IK-3! Только теперь он понял слова командира эскадрильи о том, что командование решило произвести эксперимент с окраской боевых машин, для лучшей опознаваемости "свой-чужой".

— Hai, in puii mei, dati incoace! (6) — замер рядом с ним румынский локотенант Ионеску, и уставился на свой, покрашенный диагональными белыми и красными полосами P.24.

— Во халера! — послышался со стороны русской эскадрильи громовой голос майора Хацяновича. — Гамон! Механик, а ну стой, сярун! Стой, каб ты здох, лайно запорхатьское, маркитун, струк мехам ляснуты, мярзотник гыкнутый! Стой! Каб цябе трясца, ашалоток, прышчырак, ёлупень трясцанутый, шмонька дзюшкая, маздан, джинджик барыльный, халиба, вахлак прастакаваты, дупа конячья! Стой!