Ядерный Ангел

— Вполне. Когда выступаем?

— Покурим на дорожку, да и пойдем, — Карагод вытащил из кармана бушлата тяжелый серебряный портсигар, явно трофейный. — Сигаретами не угощаю, у самого мало.

— Я свои курю, — я вытащил пачку, предложил Алине, но она отказалась.

— Ты что-то загрустила, — шепнул я девушке.

— Об отце думаю. — Алина помолчала. — Моего бегства ему не простят.

— Он мог уйти с нами.

— Ты не знаешь моего отца. Он всегда говорил, что его место — рядом с детьми.

Мне нечего было сказать. Тут и без слов все ясно. Думать о том, что ожидает учителя Лукошина, мне не хотелось. Уж наверняка ничего хорошего. Тяжелее всего было другое: мне показалось, что Алина очень спокойно об этом говорит. Вряд ли она так равнодушна к судьбе отца — похоже, единственного близкого ей человека. Все проще и страшнее: люди в этом мире так свыклись с мыслями о смерти, что она уже никого не пугает, а кому-то, возможно, кажется избавлением. И я снова вспомнил Ивана Шумилина.

— Алина, почему вы мне поверили? — задал я ей вопрос, который меня мучил с самого утра. — Нет, я, конечно, вам всем благодарен, но такая доверчивость опасна.

— Просто почувствовала, что надо поверить. В вас много всего, и хорошего, и плохого, но хорошего больше. И отец вам поверил, а он... чистый человек. Таких больше нет.

— Ну что, божьи люди, пора в дорожку, — сказал Карагод, очень кстати отвлекая меня от печальных мыслей.

Я заметил, что темнота вокруг меня значительно просветлела — начала действовать вервольф-таблетка. Я уже мог хорошо рассмотреть лицо Карагода: молодое, широкое, курносое, с пышными светлыми усами. Холодная апрельская ночь за окном вагона понемногу превращалась в густые сумерки, и я сразу с тоской вспомнил питерские белые ночи. Алина накинула на голову капюшон куртки, взвалила на плечо тяжелый мешок с припасами. Я предложил ей отдать мешок мне, но она покачала головой.

— Вам придется стрелять с двух рук, — сказала она.

Карагод взял еще один мешок, перекинул через плечо сумку с припасами, и мы покинули вагон. Прошли по путям, обходя застывший на рельсах прицепной состав, и углубились в железнодорожный тоннель, забитый локомотивами, путевыми машинами и металлоломом. Вскоре мы оказались у пролома в бетонной стене тоннеля, и Карагод нырнул туда первым. За проломом оказалось какое-то эксплуатационное помещение.

— Мы с Алекто идем первыми, — сказал наш проводник. — Кис и Тога в десяти метрах за нами. Что увидите, сразу стреляйте, разбираться потом будем. Только в нас не попадите.

Это всего лишь игра. Эти слова я повторил сам себе бессчетное количество раз, пока мы пробирались по заброшенным тоннелям к выходу из города. Мне и в самом деле начало казаться, что все происходящее со мной — нереально. Что это какой-то запутанный, бессвязный сон, похожий на кошмары, которые снятся больному при высокой температуре, когда видишь бесконечное множество каких-то мелких предметов и без конца совершаешь с ними одно и то же действие. Мы переходили из одного тоннеля в другой, и при этом каждый новый тоннель был в точности похож на пройденный. Мы лазали, пригнувшись, по каким-то трубам, гудящими под нашими шагами, перебирались через нагромождения прогнивших досок, металлолома, ржавые бочки, кучи щебня и битого камня, шлепали по дурно пахнущим лужам скопившейся на полу воды и жидкой грязи, опять оказывались в тоннелях, спускались и поднимались по металлическим лесенкам — представления не имею, сколько времени продолжался наш переход по этому лабиринту. Если не считать нескольких крыс, ничего живого в подземных переходах станции я не увидел. Воздух был сырой, пропитанный едкой вонью.

— Тога, — позвал я, — ты за фоном следишь?

— Естественно. Сейчас на этом участке сорок миллирентген в час.

— А на предыдущем?

— Столько же. Здесь подземелье, сильной грязи не будет.

— Держи свой приборчик постоянно включенным, понял?

— Будь спок. От девушек прятаться не придется.

— Здесь радиации нет, — сказал Карагод. — Дальше, к северу, попадаются пятна. Но мы теми местами не пойдем.

— И на этом спасибо. Между прочим, сорок миллирентген не есть норма.

— Я, когда маленький был, люди от радиации больше болели, — сказал Карагод, закуривая: видимо, наш поводырь решил сделать маленький привал. — Мы тогда в подземном городе жили, так каждую неделю кто-то помирал. А потом привыкли, что ли. Наш доктор раз в месяц всем какие-то таблетки дает, а иногда капельницы ставит, если кто из отравленных мест пришел. И ничего, помогает.

— А где ваш доктор лекарства берет?

— По-разному. Когда у дойчей или шуцманов бесплатно затовариваемся, — ну, ты понял, — когда американцы присылают.

— О, у вас с ними связь налажена?

— Есть маленько. Время от времени их киберпланеры нам кое-какие грузы доставляют. Патроны, оружие, консервы, лекарства, радиоштуки всякие.

— Радиоштуки? — оживился Тога.

— Ага, детальки в коробках. Пару раз компьютеры присылали, как у тебя. Только твоя техника немецкая, а у них другая немного. Но много не присылают, то ли жадничают, то ли у самих не хватает. Оно и понятно: дойчи уже на их территории хозяйничают. По радио говорили, они Лос-Анджелес ракетами дотла сожгли, Сан-Франциско захватили вместе с японцами.

— Так там и японцы воюют? — спросил я.

— А как же, они с дойчами союзники. Их император Шимода каждый день по радио обещает американцам за водородные бомбежки отомстить. Мы, говорит, всю Америку от океана и до океана кровью зальем. Там от Японии ни хрена не осталось, половина страны после ракетных ударов под воду ушла, а все грозятся, ронины, мать их перетак.

— Слышь, Леха, — приободрился казанец, — не все так в этом мире скверно, если Ай-Ти прогрессируют.

— Нашел чему радоваться. Люди друг друга жрут, а ты про Ай-Ти.

— Спецов у нас не хватает, — внезапно сказал Карагод. — Один Сашка Стриж малость в электронике петрит, но Георгий говорит, что ему учиться надо. А где тут учиться?

— Георгий — это ваш командир?

— Ага. Слушай, мастер, — спросил Карагод Тогу, — а ты в электронных взрывателях понимаешь? Мог бы сделать такие?

— Сделать можно все, что угодно, было бы из чего.

— А рацию мощную соберешь?

— Как два пальца об стол. Детали давай, и чем делать — я тебе хоть компьютер, хоть телевизионный ретранслятор соберу.

— Не слишком ли самонадеянно? — шепнул я Тоге.

— Я знаю, что говорю.

— Это хорошо, — посветлел лицом Карагод, отшвырнул бычок. — Значит, не зря я вас с собой тащу. Идем дальше, други. Немножко совсем осталось.

Остаток пути по туннелям мы прошли почти в полном молчании. Наконец, Карагод привел нас в эксплуатационный колодец, мы поднялись по лестнице наверх и выбрались на поверхность. В первый момент мне показалось, что мы опять вернулись на разрушенный вокзал, с которого началось наше путешествие — опять пути, сгоревшие и разбитые вагоны, повсюду горы металлолома. Но Карагод заявил, что это и есть станция Солнечный-Товарная.

— Скоро рассветет, — заметил он, посмотрев на светлеющее небо. — Теперь нам надо добраться до моста через Нелибу и потом прямиком на север.

— До моста далеко? — спросил я. Уже то, что мы все-таки выбрались из проклятого Зонненштадта, было приятной новостью, и на душе у меня сразу похорошело.

— Километра два. — Карагод сверился с компасом. — Нам туда. Смотрите под ноги, здесь могут быть неразорвавшиеся бомбы.

Карагод не зря нас предупредил. Одна из таких бомб попалась нам буквально через несколько метров. Я вначале принял ее за теннисный мячик. Карагод тут же велел всем отойти и укрыться за вагоном, а сам с поразительной ловкостью обезвредил бомбу.

— Красавица! — воскликнул он, подбрасывая бомбу на ладони. — Шариковая бомбочка с фотоэлементом. Подойдешь чуть ближе, и амба. Сохраню себе, ее можно будет потом как ручную гранату использовать.

— Откуда здесь бомбы?

— Союзники постарались, — сказал он. — Поначалу американцы автономии не трогали. А вот когда в резервациях стали набирать добровольцев в армию Рейха, их авиация стала бить по военным объектам. В Солнечном фармацевтическая фабрика была, которую концерн "ИГ Фарбениндустри" построил — американцы ее разбомбили. И вокзалы тоже.

— А давно все это было?

— Два года назад.

— Это вы сколько лет уже воюете?

— А сколько я живу, столько и воюем. Тсс!

Карагод замер, подняв руку, и секунду спустя мы поняли, в чем дело. Метрах в пятидесяти впереди нас, на путях, появилась стая собак.

— Туда! — крикнул Карагод, показав рукой на стоявшую неподалеку одинокую платформу.

Мы припустились к платформе, и вовремя — стая заметила нас и тут же с лаем кинулась в нашу сторону. Мы едва успели влезть на платформу, а собаки уже были рядом. Их было, наверное, десятка два. Звери были очень крупные, и настрой у них был крайне недружелюбный.

Карагод скинул с плеча мешок, который тащил из Зонненштадта, несколько раз проткнул его ножом и швырнул в самую гущу стаи. Собаки кинулись рвать мешок, в воздухе поплыл резкий запах падали. Мешок оказался набит гнилым мясом.

— В чем тут фишка? — Я наклонился к самому уху Карагода, чтобы перекричать яростный визг и лай стаи, дерущейся за содержимое мешка.

— Сейчас посмотришь.

Собаки в считанные секунды сожрали мясо и начали носиться вокруг платформы, пытаясь найти способ добраться до нас. Я на всякий случай приготовил дробовик, но Карагод посоветовал мне не спешить и не тратить попусту заряды. Меня удивило его спокойствие. Я вообще терпеть не могу собак, а уж эти были особенно отвратительные — здоровенные, крупнее взрослых волков, тощие, грязные, облезлые, с бешеными глазами. Мне ужасно хотелось пострелять, тем более что псы, пытаясь добраться до нас, подпрыгивали почти до края платформы. Просто сам Бог велел пристрелить одну из этих тварей. Но несколько мгновений спустя я понял, что Карагод знал, что делать. Собаки ни с того ни с сего начали скулить, вертеться на месте и биться в корчах. Очень скоро вся стая благополучно передохла у нас на глазах. Когда последняя собака испустила дух, Карагод скомандовал отбой, и мы попрыгали с платформы на землю.

— Вот так мы с ними расправляемся, — откомментировал он. — Быстро, безопасно и патроны не тратишь. Спасибо Сене-шуцману, выручил.

— Какому еще Сене-шуцману? — не понял я.

— В мешке у меня что было? Сеня и был, фрагментами. Если предателя как следует быстродействующим токсином приправить, то и от него польза бывает.

Я не стал спрашивать Карагода, что случилось бы, если бы мы так удачно не оказались поблизости от платформы. Он пошел вперед, а я все еще пытался переварить то, что он сказал. Хотя, вобщем-то, все было и так ясно...

— Мы идем? — услышал я голос Алины.

— Да, — я с шумом втянул воздух, чтобы побороть накатившую тошноту и двинулся по рельсам вслед за проводником.

Глава восьмая: Дорога на север

Информации о прохождении данного квеста нет

Наверное, есть на свете какая-то высшая сила, которая оберегает от бед хороших людей. Карагод так запугал меня своими рассказами о шуцманах, рейхсъягерах, людоедах-коптильщиках и сектантах, что я не ожидал от нашего рейда на север ничего хорошего. Но все обошлось. Три дня мы пробирались к месту назначения: шли по ночам, а днем отсыпались в развалинах, которые довольно часто попадались на пути. Больше всего нас доставал холод, от которого некуда было укрыться. У меня начался сильный ларингит, то ли от переохлаждения, то ли оттого, что мы спали в заброшенных домах. Алина держалась молодцом — мы не услышали от нее ни одной жалобы. Впрочем, — и мне это уже не понравилось, — девушка замкнулась в себе и почти все время молчала. Отвечала на наши вопросы односложными фразами и ни с кем не заговаривала сама. Но в остальном, все шло вполне рулезно. За все это время только два раза пришлось поволноваться. Вечером первого дня мы натолкнулись в руинах на еще одну стаю собак, но эти псы оказались не такими агрессивными, как стая на товарной станции — полаяв на нас, они убрались, уступив нам развалины для ночлега. А вот на второй день, когда мы миновали участок леса и вышли к дороге, нас едва не засекли. По дороге двигалась колонна из двух грузовиков, джипа и трех мотоциклов — судя по намалеванным на технике красным лисицам, это были автономы. К счастью, техника была старая, гремела и тарахтела так, что ее было слышно, наверное, за километр, и мы успели спрятаться в кустах у обочины дороги.

— Продкоманда, — пояснил Карагод, когда колонна исчезла из виду. — Фермеров шарпают.

— Здесь есть фермеры? — У меня не укладывалось в голове, что в этом чудовищном мире есть люди, которые не стреляют, не мародерничают, не служат врагу, а просто работают на земле.

— Конечно. В этих местах много ферм.

— Неужто не боятся здесь жить?

— А чего бояться? Жрать все хотят — и лисовцы, и повстанцы. Если б не фермеры, все давно бы с голоду передохли. Так что у них вроде как неприкосновенность имеется. И наши их не трогают, и лисовцы берегут, иной раз даже платят за еду. Даже ягеры у них на постой останавливаются, уважают.

— А коптильщики?

— Эти всех хватают. Но фермеры тоже за себя постоять могут.

Карагод сказал правду — на следующий день мы вышли к одной из таких ферм. Она напоминала укрепленный форт. Усадьба была обнесена мощным частоколом из бревен, густо оплетенным колючей проволокой и усиленным бронелистами от разобранной боевой техники, а на подступах к ферме красовались таблички типа "Чужакам не входить!", "Стреляем без предупреждения!" и "Фугасы!" Над воротами хозяева фермы устроили сторожевые вышки с пулеметами. На одной из вышек был человек, и он устроил нам настоящий допрос. Лишь после этого нам открыли ворота.

Хозяина фермы звали Евгением. Обликом и повадками он напоминал скорее атамана какой-нибудь банды времен гражданской войны, чем фермера — здоровенный, угрюмый, обросший до самых глаз седой бородой, одетый с ног до головы в немецкую камуфлированную форму. Кроме Евгения на ферме жили его жена, четверо сыновей с семьями и несколько работников-сервов.

— Еды вам? — буркнул Евгений-Лесовик, когда Карагод объяснил кто мы такие и попросил поделиться продуктами. — А чем платить будете?

— Да у нас вроде как и нечем.

— Нечем? Тогда и еды не будет.

— А шуцманов, небось, кормишь, как гостей дорогих, — набычился Карагод.

— Коли платят, то кормлю, — ответил фермер. — Мне все едино, что шуцман, что боцман, что хрен, что редиска, лишь бы платили. Нынче весна, свои припасы почти подъели, а тут еще этих дармоедов кормить, — Евгений указал на сервов, складывавших дрова в поленницу. — Так что милости прошу со двора.

— Погоди, — я вытащил из споррана немецкий выкидной нож, который взял у Веника, прибавил неисправный обрез и последнюю оставшуюся у меня пачку сигарет. — Что за это дашь?

— За это? — Фермер взял обрез, подергал затвором, потом повертел в руках нож. — Картошки дам полведра и полосу сала.

— Надеюсь, не человеческого?