| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— К чему... — начал было Бобрев, но Ивушка его тут же перебил:
— Ты, конечно, успел приметить того человека с неодинаковыми усиками? — Манасевич посерьезнел.
Дмитрий кивнул.
— Вот. А значит, и он нас. Тебе, кстати, выпала большая честь, — Манасевич поднял кверху указательный палец, показывая всю значимость события. — Редко кто встречался с Максом Ронге в годину его службы, но еще реже — в пору его вынужденного отдыха.
У Бобрева — наверное, впервые после встречи с Анной — перехватило дыхание. Бывший глава австро-венгерской монархии! Достойный враг, с людьми которого "простому русскому инженеру", кажется, так и не пришлось встретиться в деле. И он видел его вживую! Признаться, Дмитрий готовился сделать поклон в знак признания заслуг опаснейшего, но по-настоящему профессионального коллеги.
— Да-да, и я о том же, — ухмыльнулся Манасевич.
Удивительно, но Ронге так и продолжал сидеть за столиком. Дмитрию казалось, что он должен был бы уйти...Что-то сделать...А он так и продолжал сидеть?..
— Мне сказали, что он должен быть здесь сегодня, но я точно не знал, во сколько... — Ивушка поймал на себе укоризненный взгляд Бобрева, и, нисколько не стесняясь, продолжил. — Точно, в пятнадцать или в двадцать минут он сюда придет. Честь же первой встречи я решил передать тебе, Дмитрий Петрович. Он сейчас на отдыхе...Он, кажется, постарел...
Манасевич на мгновение замолчал. О чем-то он сейчас думал?..
— Наверное. Но...— улыбка вновь расцвела на его лице. — В общем, это уже другая история. Считай, что это был приятный сюрприз, знак того, что отдых заканчивается, — и снова, ничуть не смутившись под вопросительным взглядом: — Да-да, отдых. Несмотря не недавние события. А теперь...
Ивушка посерьезнел:
— Ты когда-нибудь слышал о таком живописном местечке... — Манасевич взял театральную, чересчур театральную паузу и подмигнул. — Ужгород?..
"Муромец" трясло с жесточайшей силой. Небесная дорога в Прагу казалась прогулкой на соседнюю улицу по сравнению с восхождением на неприступную скалу. Погода была из рук вон плохой, но требовалось спешить — и потому, наплевав на все, пилот таки решился прорваться в Ужгород. Там небольшую компанию русских инженеров и промышленных агентов должны были встретить хлебом-солью (или чем там было принято) местные чиновники.
— Какие задачи? — едва узнав пункт назначения, спросил Бобрев.
— Самое главное — приземлиться на местном...эхм...забыл слово...Аэродроме? Да, точно. Как мне сообщили, там просто большое поле, достаточно ровное для мягкой посадки "Муромца".
— Если это главное, то...
— То это была просто шутка, — улыбнулся от уха до уха Манасевич.
Они уже давно покинули ресторацию, заняв привычные места в "штабе", а потому Ивушка говорил предельно откровенно, не боясь чужих ушей.
— Конференция по мирному договору с бывшей Австро-Венгрией до сих пор идет, ни шатко, ни валко. С запада Чехословакия, — Манасевич вот уже вторую неделю как научился произносить это слово не по слогам. — С юга — Венгрия, с востока — Румыния. Король Фердинанд спит и видит, как бы в придачу к Трансильвании отхватить еще и Закарпатье.
— Ну а с севера мы. И нам, конечно, же, все так и хотят отдать эти земли? — Бобрев улыбнулся.
— Если я усну, а проснусь лет через сто, то единственное, в чем мне можно быть уверенным: очередная европейская страна кричит о русском империализме, желая откусить от нас кусок пожирнее или не дать распространить на него наше влияние, — глубокомысленно изрек Манасевич. — В этом я...
— Мне кажется, или эта фраза...
— Ну ладно, ладно, я немного осовременил редактора "Молвы". Он был бы не против. Я как-то с ним говорил...— Ивушка пожал плечами. — А, ладно. Не будем о прошлом. Так вот. Очень многие из русинов желали бы соединиться с Россией. Прежде там верховодили венгры, отгонявшие даже галицийских поляков куда подальше. Теперь же земля буквально повисла в воздухе...
— Но вот-вот сядет на свой аэродром, — предложил Бобрев.
— Да... — Манасевич покатал слово на языке. — Аэродром, Закарпатью очень нужен свой аэродром. И над ним должен развиваться русский флаг... И поможешь его установить ты.
— Сколько там наших?
— Тысяч триста-четыреста, — не задумываясь, ответил Ивушка.
— Сколько? — едва не поперхнулся Дмитрий.
— Целый русинский народ, — гордо заметил Манасевич.
— Значит, агентов мало? — прищурился Бобрев.
— Ни единого, — все так же гордо сказал Ивушка.
— Но...
— Ты же знаешь, у нас слишком мало людей, а потому... — Ивушка принялся юлить. — А потому посылаем немногих, но лучших! Тем более после твоей встречи с Ронге, который тебя в лицо запомнил (это уж будь уверен!), и по лицу же твоему тебя и узнает, лучше переменить место службы. И, да, — требуется спокойно найти тех, кто устроил пальбу по простому русскому инженеру...
— Но я даже не знаю русинского языка! — всплеснул руками Дмитрий. — И вообще, практически ничего не слышал о тамошних жителях.
— А что делать? Надо же агентуру создавать! Когда я начинал, в Париже... — Манасевич оседлал любимого конька, и разговор угрожал перетечь в диктовку мемуаров о самом-самом находчивом и успешном русском разведчике всех времен.
Бобрев, к счастью, поднаторел приостанавливать этот былинный рассказ.
— Я не отказываюсь от возложенного на меня задания.
— Великий князь так и думал, — довольно кивнул Манасевич. — Я, кажется, забыл упомянуть, что Кирилл Владимирович передал вот этот пакет?.. Боже, каким же я стал рассеянным!
Жеманно закатив глаза, Ивушка достал из кармана туго набитый плотный конверт синего (опять синий!) цвета, перетянутый толстым шнуром. Дмитрий принял его и торопливо разрезал бечевку протянутыми Ивушкой ножницами. По отработанному рефлексу Бобрев тут же глянул на шнур. В его центре виднелась красная ниточка, совсем тоненькая. Кирилл Владимирович ввел за правило передавать наиболее важные документы таким образом. Пакет нельзя было открыть, не повредив шнура, но в таком случае красная нить. Подвергнутый перлюстрации конверт потребовалось бы перевязывать заново, но в таком случае в бечевке уже не было бы той самой ниточки. Пока этот секрет не стал достоянием вражеских разведок, он надежно свидетельствовал о сохранности посланий.
Пересилив себя, Дмитрий все-таки не стал сразу же вскрывать конверт. Но любопытство прямо-таки разжигало душу пламенем нетерпения, а руки сами тянулись к ножичку для писем.
— Уверен, что в письме на все свои вопросы ты найдешь ответы...Которые породят новые вопросы. Но ты и сам это прекрасно знаешь, не первый день служишь.
За последний год "служить" среди знающих людей означало принадлежать к сотрудникам Службы имперской безопасности, но бравировать эти считалось дурным тоном. Пока что.
— Что ж...
Бобрев поднялся с кресла, вытянулся стрункой и отчеканил: "Служу Отечеству", щелкая каблуками. Манасевич — удивительно — воспринял это действо совершенно серьезно и не отпустил не то что ни единой шуточки — ни единой ухмылочки. Это можно было считать настоящим подвигом, куда там полет на "муромце" в ненастную погоду!..
Пилот дал знак, — скоро Ужгород. Бобрев внутреннее сжался. Перед каждым новым заданием кровь стыла в его жилах, а в голове появлялась успокаивающая пустота. Никаких мыслей. Только холодная решимость. В обывательской жизни это тоже иногда проявлялось, что не раз, по собственным ее словам, пугало Анну до дрожи. Бобрев только рассеянно пожимал плечами: что в этом такого? На что жена отвечала: "От тебя будто холодом веет. Замогильным", — и тут же меняла тему разговора.
Все-таки мысли заполонили Бобрева, и он расслабился. Теперь холод ушел. Началась служба.
"Муромец" снижался долго, кружа над пустырем. Бобрев сумел в иллюминатор старый замок, явно перестраивавшийся в Новое время: покрывшиеся мхом низкие стены, приноровленную к войнам порохового века, постройка с чересчур широкими для Средневековья окнами, — все это выдавало "новодел".
Делегация, действительно, встречал русских гостей. Казалось бы, столь незначительным людям, грозило редкое по силе чествование (по здешним меркам, конечно же). Со своего места Бобрев легко разглядело сотню другую людей в простых костюмах, подошедших бы... да хоть вятскому пахарю. Когда же самолет наконец приземлился, и Бобрев вышел на свежий воздух на подкашивающихся ногах (затекли в самолете неимоверно!), то сумел разглядеть вполне себе респектабельных жителей, во фраках даже...По моде, правда, этак десятилетней давности, но все-таки! Городской голова (или как он здесь назывался) решил продемонстрировать все дружелюбие Ужгорода. Признаться, служащие — они угадывались по вицмундирам, старым, ношенным, но добротным, — улыбались куда формальней обывателей. Те с радостью (даже глаз разведчика не мог разглядеть фальши) встречали гостей, — и приветствовали на удивительно (для Бобрева) чистом русском языке. "Простому русскому инженеру" задача, перед ним поставленная, казалась все интереснее и интереснее.
Пропустив мимо ушей речь какой-то большой шишки (благо держать ответ Манасевичем был назначен Крапов, а не сам Дмитрий), он неожиданно внимательно прислушался к речи человека в крестьянских одеждах.
Низкий, Бобреву по плечо, не выше, с залысиной, круглым лицом и большими глазами, тот (совершенно по-русски, разве что со специфическим акцентом, — глухо, с протяженным "х") держал слово о древнем родстве русских и русинов.
Человек этот показался Дмитрию добродушным и открытым, хотя и непростым, с хитрецой. Говорил он от чистого сердца (так, во всяком случае, показалось "простому русскому инженеру"), и был, видимо, не последним человеком в городе. Значит, с ним требовалось наладить контакты.
— Как его зовут? Я пропустил, — шепотом спросил Бобрев у Крапова, налепившего на лицо самую широкую свою дежурную улыбку (за это умение его и назначили ответственным за все встречи-проводы).
— Иван. Иван Гецко, если я правильно расслышал...
Бобрев кивнул. Ну что ж, надо же с кого-то начинать, сколачивая опору России в здешних краях?..
Глава 6
Глава 6
Ужгород, казавшийся постороннему взгляду если не спящим, то дремлющим, оказался на поверку пороховой бочкой с уже поднесенным к ней факелом. Бобреву стоило один день походить по улочкам, взглянуть на старинную крепость, вокруг которой постоянно сновали туда-сюда толпы людей в солдатских шинелях нараспашку, чтобы понять, — вот-вот рванет.
Край еще не успел осознать, что двуединая монархия рухнула навсегда, но уже вот-вот готов был вспениться митингами и бунтами. Удивительнее всего было то, что практически в самом городе (по петроградским меркам, конечно же, не по местным) располагался лагерь для русских военнопленных. И хотя война давно закончилась, перемирие подписали с пару месяцев назад, а полноценный мир бывшей Австро-Венгрией так и не был заключен. Виной тому были торги между державами Антанты и...другими державами Антанты, австрийцев с венграми спрашивать никто не собирался. Естественно, гордые венгры, чувствовавшие себя прежде абсолютными господами на этих землях, не собирались сдаваться просто так.
Между тем, и прямое вмешательство России было невозможно. Бобрев ознакомился с посланием "бывшего регента". Кирилл Владимирович парой короткой фраз смог объяснить, что военное вторжение русских войск (пусть даже если его встретят цветами) в Закарпатье сразу же приведет к полноценному вмешательству соседних государств. На чехословацкой границе (условной, весьма условной) уже стояли две французских дивизии и чехословацкие легионеры. И пусть Крамарж всячески пытался выдавить Париж со своей земли, Масарик с радостью принимал любую помощь Антанты, которая усилила бы его влияние на предстоящих президентских выборах. А тут еще вот-вот должны были начаться переговоры румын с венграми, да еще и словаков (отдельно!) с Будапештом... Дмитрий Петрович только диву давался осведомленности Великого князя о тех событиях, которым только еще предстояло произойти. Кирилл отводил Бобреву роль связующего центра Российской империи и русинов, готовых бороться за право самим определять судьбу родного края. Правда, приходилось слегка лукавить: русины далеко не были едины во мнении касательно этой судьбы...Но что ж. Окажись все иначе. Было бы куда менее интересно.
Дмитрий Петрович решил посвятить утро посещению лагеря военнопленных. Бывших военнопленных. Крапов чудом арендовал мотор, которых здесь было до невозможности мало. Разбитое "рено" постоянно фыркало, считая колдобине на улицах, но это было лучше, чем ничего. Заодно Дмитрий решил осмотреть улочки города.
Контрасты прямо-таки бросались в глаза. На каждой улице, то здесь, то там, еще висели гербы и (кое-где, мало, совсем мало) флаги двуединой монархии и Венгрии. По улицам ходили жандармы и солдаты в потрепанной, еще габсбургской (другой для них просто не было) форме. И если жандармы храбрились, демонстрируя служебное рвение, то солдаты затравленно глядели по сторонам. Проигравшие, они оказались не нужны собственной Родине, — да и где она сейчас была? В Венгрии? В Румынии? В Австрии? В непонятной Чехословакии? Или, может, в непонятном Королевстве сербов, хорватов и словенцев, буквально случайно родившемся? Многие из этих людей мечтали осесть в тихом месте, иные же разучились за годы войны всему, кроме винтовочных выстрелов и десятков других способов человекоубийства. Третьи же вовсе потеряли все в годину войны, и теперь мечтали отнять это у бывших господ. Вот что такое была солдатская масса, устремившаяся в Ужгород через узкие карпатские перевалы. За ними стояли, как когда-то, в первые годы Великой войны, русские дивизии, готовые обрушиться на врагов... Им стоило дать только приказ...
Иногда Бобрев жалел, что в современном мире нельзя просто двинуть тысяч триста "серых шинелей" на Вену или Будапешт. Даже Николаю Первому это не удалось, в куда более спокойной обстановке... Дмитрий Петрович понимал, что после одной войны сразу же начать другую, пусть даже небольшую, — слишком дорогое удовольствие для ослабевшей казны. А потому вся надежда оставалась на самих русинов. И на Бобрева, конечно же. А Кирилл обещал кое-чем помочь...
"Рено" подбросило на очередном ухабе, и мотор заглох, кажется, на вершине "прыжка". Водитель что-то там покрутил, но потом лишь виноват развел руками.
— Чинить надо. За деталями в Ужгород возвращаться... — он вздохнул. — Ну или покопаться в нутре...Долго.
Водитель был из местных, русинов, знавший русский язык, но проглатывавший слова или целые фразы.
— А, ничего. Сам дойду. Часто здесь местные ездят?
Дмитрий все свое внимание обратил на грунтовую дорогу, изрытую ямками, пробуравленную лужами...
— Да, земля тут разве что другая, — пробубнил себе под нос Бобрев, вылезая из "рено" и направляясь дальше по дороге. Идти к лагерю, по его подсчетам, оставалось минут двадцать.
Солнце припекало, летала туча мошкары. Из недалекого леса раздавался стук топоров и визг пил: местные добывали древесину для городской пилорамы, тем и кормились. Как рассказал Гецко — Бобрев успел с ним поговорить час-другой, — сам работавший приказчиком на одной из лесозаготовок, Ужгород кормился здешними лесами да кирпичным заводиком, почти остановившимся в конце войны. Мукачево жило побогаче — там хотя бы были табачная фабрика и железнодорожное депо. В общем, бедный, очень бедный русский край...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
