Век неспокойного солнца. Часть 1

А год начинался просто отлично.

Утром 1 января я поехал к Жорке в Кирилловское. Первое января пришлось на субботу, в воскресенье наш магазин работал, но я смог подмениться на первую половину дня. Мы отлично отдохнули, сходили на лыжах в лес, ближе к вечеру развели на участке костер до небес. Потом посидели за бутылочкой сухого вина, при этом мне Жорка налил на два пальца, а остальное вылакал сам. Но все равно — настроение было превосходным. Я не стал рассказывать ему о встрече с Петровым, зато в красках расписал попытку директрисы сделать меня своим любовником. Жорка хохотал, строя варианты моей семейной жизни с Ольгой, а мне было слегка неудобно, потому что я-то понимал — Ольга бросилась на меня от тоски и одиночества. А я теперь представляю ситуацию как забавный анекдот. Впрочем, совесть меня мучила недолго, в конце концов, я честно сказал тетке, что рассчитывать ей не на что. Был, конечно, шанс остаться после Нового года без работы, но меня это не слишком пугало — это инженерам по нынешним временам было плохо, а меня устраивала любая работа, хоть грузчиком, хоть возчиком.

Поговорили мы с Жоркой и о нас. В общем-то, пришли к единому мнению — неплохо было бы пожить вместе. Таскаться из Кирилловской в город далековато, значит, можно жить у меня в Питере. Комнатка у меня, конечно, небольшая — но вдвоем мы как-нибудь поместимся. Бабулька-соседка нам не помеха, особенно если мы ей будем немножко помогать — продуктов там принести из магазина, в поликлинику свозить на машине или к деду на кладбище в поминальный день.

С работы Ольга меня не выгнала — сначала демонстративно не замечала, не здоровалась, но потом отошла, вызвала меня к себе в кабинет и сказала, что зла на меня не держит, предлагает забыть ее глупость и работать как ни в чем не бывало. Меня подобный расклад устраивал на сто процентов, я был рад, что и тут все устаканилось.

Мы с Жоркой поездили по магазинам, присматривая мебель, которая поместилась бы в мою комнатушку, заодно решили сделать ремонт, чтобы привести жилье в порядок.

И вот — авария. Реанимация. И полная неизвестность впереди.

Врача я поймал на выходе из палаты.

— Доктор, скажите, как он?

Врач долго молчал и рассматривал меня:

— А вы кто ему будете?

— Друг, — Твердо ответил я, — Близкий друг.

— Родные есть?

Я знал, что у Жорки в Питере мать и брат, но понятия не имел, где они живут.

— Есть, но он с ними не общается.

— Постарайтесь их найти.

Врач отвернулся и пошел прочь по коридору.

— Доктор, подождите, Вы не ответили.

Он не оглянулся.

Телефон Петрова я взял у Любки. Меньше всего мне хотелось обращаться к нему с просьбой, но положение было безвыходным — я не знал ни имени Жоркиной матери, ни года рождения, а без этих данных не было никакого смысла соваться в адресный стол.

— Костя, нам надо встретиться. Очень срочно.

— Что стряслось? Ты вдруг меня захотел?

— Слушай, давай без глупостей. Мне нужна твоя помощь.

Петров помолчал в трубку, потом проскрипел:

— А что я с этого буду иметь?

Мне очень хотелось послать его в задницу, но мне никто не мог помочь, кроме этого негодяя.

— Все, что захочешь.

— Ха, — Он коротко засмеялся, — Ты знаешь, чего я хочу.

— Слушай, давай обсудим это позже.

— Обсудим, — Легко согласился Петров, — Когда и где встретимся?

— У Горьковской. Через час — сможешь?

— Запросто. На выходе с эскалатора через час.

Разумеется, я пришел раньше и полчаса мотался взад и вперед по вестибюлю метро. Выходил на воздух, курил, снова возвращался к эскалатору. Я не представлял себе, что скажу Жоркиной матери. Чтобы там между ними ни происходило — кровь есть кровь, а сын есть сын. Врач отказался говорить со мной — и уже это пугало, заставляя предполагать самое худшее. Ну а с Петровым я уж как-нибудь разберусь. На фоне всего остального эта проблема казалась самой незначительной.

Константин появился ровно через час. Он улыбался, и мне стало невыносимо мерзостно от этой его самодовольности — я попадал в зависимость от его доброй воли, а уж на благородство мне рассчитывать не приходилось.

— Ну, что у тебя за проблемы?

— Мне нужен адрес или телефон родных Жоры. Георгия Бурнусова. Помнишь такого?

— Не припоминаю, — Петров врал, но это не имело никакого значения, — А что стряслось?

— Он попал в автокатастрофу. Разбился на машине. Врач просил найти родных.

Взгляд Константина мгновенно стал заинтересованным:

— Все так серьезно?

— Не знаю. Врач просил найти родных, а меня в палату не пустили.

— Допустим, я дам тебе телефон. После этого ты снизойдешь до моей постели?

Меня передернуло от этого цинизма, от желания выгадать на чужом несчастии, от умения урвать кусок даже там, где речь шла о жизни и смерти.

— Снизойду. Достань мне телефон.

— Только не надо на меня смотреть, как солдат на вошь. Каждый ищет выгоды для себя, и я не исключение.

Петров подошел к телефону-автомату и набрал номер:

— Витя? Посмотри в базе. Бурнусова Людмила Николаевна, телефон и адрес. Да, спасибо, записываю.

Он быстро писал на клочке бумажки, прижав трубку к уху плечом. Я даже не удивился тому, что он знает имя Жоркиной матери. Повесив трубку, Костя протянул мне бумажку:

— На. Звони. Жетон дать?

Я набрал номер. Казалось, к телефону никто не подходил целую вечность. Потом жетон провалился, и кокетливый женский голос произнес с каким-то дурацким ломаным акцентом:

— Аллоу.

— Людмила Николаевна?

— Да. Я слушаю.

— Я друг Жоры, вашего сына. Он попал в автомобильную катастрофу. Лежит в реанимации в больнице. Авангардная, дом четыре. Врач просил срочно вам об этом сообщить. Вы должны туда приехать, как можно скорее, — И тут я понял, почему Жорка ненавидел своих родных. Женщина на другом конце провода испуганно ахнула и закричала:

— А машина? Что с машиной?!!

— В хлам, блядь! — Рявкнул я и швырнул трубку на рычаг.

— Весело, — Задумчиво констатировал Петров, который весь мой короткий разговор с матерью Жорки простоял рядом, — Забавная семейка.

Меня трясло от возмущения, я-то рассчитывал узнать от матери Жорки хоть что-нибудь о нем. А эту идиотку интересовала только "Волга", но никак не родной сын.

— Ладно, поехали. Где ты, сказал, он лежит? На Авангардной?

Я двинулся следом за Костей как сомнамбула. Он поймал какого-то левака, и через двадцать минут мы уже были в отделении. Красная книжечка творила чудеса. Нам не только позволили заглянуть в палату, но и врач удостоил нас десятиминутной беседы.

Все было еще хуже, чем я мог предположить.

— Самое главное — тяжелейшее повреждение мозга, в частности, височных и лобных долей. Перелом основания черепа, свода черепа, травма грудной клетки и брюшины, перелом обеих ног. Что я вам могу сказать...Сейчас он в коме. В лучшем случае, останется идиотом. Если вы понимаете...

Я понимал. Лобные доли отвечают за самосознание. Если Жорка выживет — его всю оставшуюся жизнь придется водить за ручку, кормить с ложки, высаживать на горшок, как малое дитя. Я видел его в палате, пусть и мимолетно, — голова забинтована так, что лица не видно, капельницы, аппарат искусственного дыхания, проводки, трубочки...

Костя настоятельно попросил врача звонить в любое время суток, если будут какие-то изменения, дал ему свой телефон и потащил меня вон из больницы. В дверях отделения мы столкнулись с очень красивой моложавой женщиной лет пятидесяти, тщательно промокавшей глаза платком, чтобы не расплылась тушь. Шестым чувством я угадал — это Жоркина мать. Все-таки — приехала.

— Ну и что дальше? — Константин задумчиво вертел в руках удостоверение.

— Не знаю.

— Выживет — будешь с ним возиться? Подмывать, штаны засранные менять? О трахе речь уже не идет, как я понимаю. Да и жить-то на что? А ему ведь сиделку нанимать придется. Или в психдиспансер для хроников отдавать.

— Я же сказал — не знаю!

— Не злись, — Мне показалось, что Костя хотел положить мне руку на плечо, но в последний момент удержался, — Для всех будет лучше, если он умрет.

— Для кого — для всех? — Мне было трудно сдерживать слезы, но злость на Петрова мистическим образом придавала сил.

— Для него. Для тебя...И для меня тоже.

— Ты-то здесь причем?

— При том. Думешь, я не понимаю, что между нами стоит именно он?

— Он? — Я ухватил Петрова за рукав куртки и дернул его к себе, — В первую очередь между нами стоит то поганое устройство в твоем кабинете, на котором ты меня тогда изнасиловал. Папка с моим делом в твоем сейфе, Кимми, под которого ты меня подложил. Симоненко, которого ты заставил оклеветать. Профессия, которую ты отнял. Семья, которую я из-за тебя потерял. А вовсе не Жорка, которому теперь уже все равно. Я должен заплатить тебе за телефон его матери? Я заплачу — своим телом или что там тебе от меня надо. Но я никогда — слышишь? — никогда не стану с тобой жить, делить с тобой хлеб и постель. Даже если ты завтра уйдешь из своей конторы и устроишься работать в детский дом младшей нянечкой, чтобы доказать мне чистоту своей души.

— Ничего ты мне не должен, — Замерзшим голосом пробормотал Костя, выдернул из моих пальцев рукав, поднял воротник и, сгорбившись, пошел прочь.