— Ну, тогда... Если уж ты всё равно будешь заниматься больничными, то на всякий случай поспрашивай у родных, если имеются такие, вот что: нет ли у пострадавшего какой-либо старинной вещицы, а если есть, откуда она взялась.

— То есть... Если у них у всех есть вещь из Каменного города, значит, наши догадки правильны? Так, что ли? Всё идёт от него? Но каким образом?..

— Пока не знаю, — задумчиво сказал Лёхин. — Только вертится у меня в памяти почему-то, что Феликс тот мне здорово знаком. Можешь, конечно, сказать, что встретиться могли на остановке, благо что дома рядом, но...

— И как он вертится? Какая-то картинка определённая?

— Вот именно. И это самое странное. Я его вижу жующим. Он сидит и ест. С удовольствием.

— Может, ты его когда-то кормил? Ну, в гости он к тебе заявился — один или с кем-то из твоих друзей... Ты ж хлебосольный.

— Нет. Эта картинка ко мне никакого отношения не имеет.

Шишик, держась за ухо хозяина, наклонился и заглянул ему в глаза. Лёхин только хотел спросить, что ему надо, как Павел ускорил шаг, бросив на ходу:

— Давай быстрей! Наша маршрутка!

К большой радости двух сыщиков, маршрутка оказалась абсолютно пустой. То ли из-за времени (подходило к первому часу), то ли водитель только что на маршрут вышел, но Шишики, взвизгнув от радости, помчались качаться на любимых висюльках, соблазнительно подпрыгивающих перед ветровым стеклом, а Павел потребовал:

— Ну, Лёхин, пока никого нет, давай, рассказывай, что там, с жизнью и смертью нашего Императора. Предупреждаю сразу: чего не пойму — перебью. Терпи. Привычка у меня такая.

Лёхин еле улыбнулся уголками губ, но даже от этого стало легче. И улыбнулся не привычке сыщика, а тому, как естественно прозвучала кличка Соболева. Точнее, не кличка — прозвище. Кажется, высокопарное, но точное, оно приклеилось к профессору намертво. И что бы там ни говорил Павел, но, когда и он обозвал Соболева, Лёхин даже как-то успокоился. Было, как выясняется, опасение, что профессор только ему кажется личностью пугающей и жёстко держащей на расстоянии.

Маршрутка лихо летела по улицам города, лишь раз остановившись и посадив молодую пару, которая, войдя, немедленно принялась шептаться, не обращая внимания на мир вокруг, а уж тем более на мужчин, явно увлечённых своим разговором.

Выслушав историю смерти и странной ночной жизни Соболева, Павел покачал головой и задумался.

— Значит, те, что сидят сейчас в его квартире, не настоящие привидения? Так получается? То есть, в сущности, они видения его мозга или подсознания, принявшие форму его самой страшной фобии?

Кажется, кроме не самой хорошей привычки перебивать, у Павла есть весьма отличная привычка докапываться до сути, чтобы увидеть целостную картину происходящего. Вот и сейчас. Он высказался о том, что его волновало, облёк в мысли итог размышлений — и снова задумался. А Лёхин думать уже не мог. Единственное, на что его хватило, это вспомнить, каким он увидел Павла впервые: чопорным в своём чёрном деловом костюме, слегка высокомерным. Весь блеск первоклассного, знающего себе цену сыщика слетел, едва он узнал, что Лёхин живёт, по его словам, в двух мирах. А затем исчез и костюм — после единственного пребывания в Каменном городе. Что-то здорово его в этом городе изменило. Нет, внешне он остался таким же, как и в августе — порядочно высокий, темноволосый парень, только вот волосы уже не лежали, зачёсанные назад, а отросшие (Павел этого вроде как и не замечал), разметались по сторонам, что очень хорошо вписывалось в общую картину человека себе на уме, особенно если учесть его вечный внимательный взгляд — сканирующий, как посмеялась однажды Света-Светлячок.

— Значит, Император, возможно, уже сейчас обретается в Каменном городе. Или я его плохо знаю.

Лёхин едва удержался, чтобы не усмехнуться. На редкость "самодовольное" заявление. Но от Павла такого можно ожидать.

— Ты думай, думай. Кто у нас профессиональный сыщик, тот пусть и думает. А я пока народ обзвоню. Хоть душу успокою.

Телефон Олега отозвался женским голосом и предложил продиктовать сообщение. Лёнчик на звонок откликнулся, но велел перезвонить чуть позже: у него какая-то заварушка на объекте. Роман шёпотом сказал, что у него урок и что перезвонит сам, — Лёхин еле успел сказать, что уже не надо. На всякий случай Лёхин позвонил и Соболеву. Мобильник того промолчал.

— Если хотя бы у двоих из тех, кто в больнице, будет старинная вещь, придётся идти вслед за Императором — в Каменный город, — сказал Павел и счастливо и кровожадно ухмыльнулся: — Оружия я побольше возьму. Эх, жаль, Светлячка взять нельзя.

— Подожди, а как ты к ним пойдёшь, если у тебя адресов нет?

— Как это нет?

— Хочешь сказать, что успел записать?

— Ха, а кто сказал, что я профессиональный детектив? Сказал, а сам не веришь моему профессионализму?.. Слушай, Лёхин, как ты думаешь, что будет в Каменном городе, если я наши самодельные мечи возьму туда?

— Ржач будет полный, — сказал Лёхин — и неожиданно для себя рассмеялся сам.

— Ты чего?

Отсмеявшись чуть не до слёз, Лёхин, держась за живот, выговорил:

— Весело же у меня катится первый день на новой работе!

11.

И только дойдя до своего подъезда и увидев на газоне соседку, бабку Петровну, с дворничихой, живущей неподалёку отсюда, он чуть не хлопнул себя по лбу да чуть не застонал от досады на себя.

Женщины быстро и ловко обрезали кусты сирени. Приглядевшись, Лёхин сообразил, что они срезают ветки с гроздьями жёстких ягод, оставшихся от цветения. Он смутно припомнил, что после такой операции кусты должны по весне цвести гораздо пышнее. Но дело не в женщинах, увлечённо занимавшихся садовыми работами, а в трёх леших-палисадничих, придирчиво следивших за процессом.

— Лёхин, — тихонько позвал Павел. — Увидел кого?

— Ага... Здравствуйте! Бог в помочь!

— Спасибо! — отозвалась дворничиха, крупная дама лет пятидесяти с крашеными белыми волосами, выбившимися из-под платка.

— Ой, спасибо, Лёшенька, на добром слове. — Бабка Петровна, оглянувшись, покивала Лёхину, сразу сообразив, что он торопится, и снова отвернулась к кустам.

— Голова садовая, — пробормотал Лёхин, поднимаясь к лифту. — Плохой из меня сыщик, Павел. Я же мог поговорить с палисадничими около императорского дома! Забыл про них напрочь.

Тихий восторг заплескал в глазах Павла.

— А кто такие палисадничие?

— Лешие. Только городские, насколько успел разобраться. За газонами следят, за клумбами — за посадками, в общем.

Сыщик то ли зарычал, то ли что ещё...

— Бли-ин... Такие возможности для сыскного дела! Столько свидетелей!

Лёхин только усмехнулся. Но, уже поднимаясь на лифте, он снова вздохнул об упущенной возможности: дом профессора стоит среди ухоженных кустов сирени, боярышника, между ними (припомнил Лёхин) красовались несколько просто замечательных клумб с поздними тёмно-рыжими цветами. И так бездарно забыть — прав Павел на все сто! — про таких важных свидетелей!..

При виде сонного, спотыкающегося хозяина Елисей охнул. А при виде радостно подпрыгивающих на его плечах двух "помпошек" ахнул. Прибежавшие от компьютера на шум открытой двери соседи-домовые бросились в спальню и сноровисто разобрали постель. Лёхин ещё пытался о чём-то договориться с сыщиком, но тот велел:

— Дрыхни! Сам разберусь!

И прикрыл дверь в спальню. Не до конца — чтобы шмыгнувший между ног к хозяину Джучи мог потом выйти, никого не беспокоя.

Шишики внимательно осмотрели спящий объект, зевнули в морду прыгнувшему на кровать коту-пастуху: "Да свои мы, свои!" Головой Лёхин идеально примял середину подушки — "помпошки" скатились в ложбинки по вискам и торопливо окунулись в сны человека. О сколько!.. Джучи некоторое время недоверчиво смотрел на обе "помпошки": как же — свои! Помнится, своих только одна штука была. Но вторая тоже, как ни странно, пахла хозяином. Чёрно-белый кот успокоился и немного потоптался, втискиваясь между рукой и телом человека. Перед тем как уснуть, только раз поднял недовольные глаза на шумных представителей призрачного мира, которых видел, но, к большому иногда сожалению, не мог тяпнуть когтями и которые как всегда бесцеремонно ввалились в спальню.

— Спит? — пожелал удостовериться Глеб Семёнович, медленно облетая хозяина квартиры.

— Спит-спит! — подтвердил Дормидонт Силыч, уперев кулаки в бока и рассматривая Лёхина. — Крепко спит наш хозяин!

— Можа, песенку ему напеть? — скромно предложил Касьянушка.

— Пошто? — удивилось привидение купца. — Он и так десятый сон видит!

— Дык... Беспокоен сон-то. А я напою — он и успокоится.

Привидения уставились на Лёхина.

— Касьян, откуда ты взял, что сон беспокоен? — спросил бывший агент КГБ.

— А на ручки его взгляните беспокойные! Ишь, кулачища сжал. Ровно прям счас стенка на стенку драться пойдёт, али на бой кулаческий один противу одного.

Спустившись ниже и шёпотом предупредив кота, недовольно блеснувшего на них строгим зелёным глазом, что хозяина будить не будут, привидения внимательно пригляделись к кулакам Лёхина, и впрямь крепко стиснутым.

— Устал — вот и сжал кулачишки-то! — прогудело купцово привидение.

— А посмотретя? — шёпотом предложил Линь Тай.

Привидения переглянулись. Они, бывало, присматривали за своим гостеприимным хозяином, ныряя в его сны. Может, проверить и сейчас, что именно снится Лёхину, а потом уж думать, петь ли Касьянушке колыбельную для хозяина или нет.

— Шишики спят. Двое, — конфиденциально сообщил Дормидонт Силыч, словно остальные "помпошек" не разглядели.

Привидения купца поняли: был случай, когда личный Шишик хозяина выгнал привидений из сна Лёхина, поскольку своей болтовнёй они изменили его события. Захочет ли Шишик, да ещё не один, а вдвоём, терпеть привидений в сегодняшнем сне хозяина? А вдруг снова выгонят?

— Нет, лучше не рисковать, — решительно сказал Глеб Семёнович. — Пойдёмте, господа. Там, у компьютера, сейчас сидят шестеро домовых. Пока двое смотрят то, что им надо, остальные могут нам страницы перелистывать.

Под тихое нытьё Линь Тая: "Не хоцу книска цита-ать!" и наставительное Касьянушки: "Надо! Неучем нечего оставаться в таком обществе приличном!" привидения удалились из спальни Лёхина.

... Справедливо рассудив, что Лёхин вряд ли будет спать меньше часа, а по адресам, взятым у медсестрички ("Симпатичная!" — тепло вспомнил он — и вздохнул: знакомая жены!), бегать в обеденное время смысла нет, Павел решительно двинулся на кухню. Здесь он сел на привычное уже место у окна и настроился на ожидание. Правда, будучи человеком предусмотрительным, он всё-таки просительно сказал куда-то в пространство:

— Чайку бы, а? Пожалуйста!

И замер в ожидании.

Прошла минута, прежде чем он услышал, как что-то звякнуло. Поискав глазами, улыбнулся. К нему медленно плыла чашка в кремовых тонах — его собственная, то есть присвоенная на кухне Лёхина. Именно из неё он всегда пил чаи, когда бывал здесь.

— Елисей, пока готовишь, я чайник поставлю. Не будешь возражать?

Прозвенела чайная ложка в чашке. Что Павел для себя перевёл — "нет, не возражаю". И поставил чайник на плиту. Между тем (он честно старался не подглядывать, но ведь интересно!) чашка наполнилась сахаром — две ложки, как он любит, затем чашке поклонился заварочный чайничек. Затем слетела салфетка с хлебницы на ножке, открывая горку печенья и вафель.

— Дальше я сам, — сказал Павел и налил горячей воды из чайника в чашку. — Елисей, ты не будешь возражать, если я с тобой поговорю? Дело в том, что у меня есть просьба к тебе, а чтобы её понять, нужно меня выслушать. Это займёт минут пять — не больше. Если у тебя есть время, дай какой-нибудь знак.

Секунды спустя полотенце съехало с крючка возле раковины и пристроилось у посудной сушилки, занявшись протиранием тарелок.

— У меня не праздный интерес, Елисей, — сказал Павел. — Дело в том, что я хочу научиться видеть вас. Поэтому начал посещать курсы йоги. Но мне этого мало. Потому что занятия йоги оторваны от практики, какую я могу найти здесь, у вашего хозяина. Мне хочется, с вашего разрешения, конечно, время от времени смотреть на то место, где вы стоите, сидите, и пытаться вас увидеть. Как думаешь, Елисей, я не слишком много отниму у вас времени, если попрошу бывать со мной вот так, как сейчас, вроде как без дела?

Полотенце взялось за чашки-тарелки так рьяно, что Павел с облегчением воспринял знак как знак согласия.

... Ближе к пяти вечера, когда у Лёхина пошёл уже лёгкий сон, который мог прерваться от любого постороннего движения в комнате, на улице произошло кое-что, имеющее самое непосредственное отношение к нему.

Остановка, на которой Лёхин обычно ждал транспорт, расположилась перед жилым домом, приютившим, как все современные дома, несколько заведений. И среди них обосновался небольшой бар, имевший по летнему времени отдельный павильон, а теперь закрытый, но неразобранный. Несколько взрослых ребят взяли банки с пивом и уселись на ступенях к павильону, подальше от остановки, негромко болтая о событиях дня и обсуждая всё — от итогов футбольных матчей до новостей по микрорайону. Среди тех, кому по возрасту пиво продавали, затесались ребята-школьники, которым лестно посидеть и поболтать со "взрослыми".

Именно эта компания и видела всё с самого начала.

Мост через овраг и речку находится неподалёку, через проезжую часть.

— Смотри-ка... Пьяный, что ли? — сказал, посмеиваясь, один из ребят, указывая банкой на дорогу.

Постепенно заинтересовались происходящим все.

На обочине той стороны дороги появился странный человек. Света ещё было достаточно, чтобы разглядеть его, несмотря на нависающие над городом тучи. Незнакомец казался лет пятидесяти-шестидесяти — этакий коренастый, крепкий мужичок. Слово это — "мужичок" — первым нарисовалось в мыслях притихших, внимательно всматривающихся в незнакомца ребят. Может, из-за его широкой бородищи, из-за неуклюжей походки или заплетающихся при ходьбе ног. Он вышел неожиданно на край овражка, который постепенно переходил в обочину. Вышел и, сделав буквально два-три шага, шагнул на дорогу! Где по вечернему времени мчались нескончаемыми потоками машины! И переход далеко!

— Псих! — привстал один. — Его ж щас в лепёшку!..

— Точно! Размажут по асфальту — и...

Ребята, сначала посмеявшиеся над пьяненьким, обеспокоенно поднимались вслед за первым вставшим. Медленно, но отчётливо каждый приходил к пониманию, что этого пьяного дурака надо немедленно спасать! Он ведь уже на середине дороги!

Если б они видели!..

То прижимаясь к ногам "пьяненького", то шарахаясь от него, то крепко цепляясь за его штанины, суетливо бегало вокруг мужичка стадо странных существ: они доставали ему до колена, размашисто ставили корявые ножки на куриных лапах, сами замотанные в какие-то неопределённые тряпки, из которых твёрдо можно было распознать лишь платочки на головах — длинноносых и круглоглазых. И — тоненько орали и визжали от ужаса, таращась во все стороны на машины, летящие на них. Но "пьяненького" от себя не отпускали. И он неуверенно шёл между ними, покорно подчиняясь всем их дёрганьям, то робко шагая вперёд, то шарахаясь назад.