Искандер против Унылого Мира.

Что было обидно, но вовсе не смертельно, так как этот артефакт являлся самой наиобыкновеннейшей Споро-Кашеваркой. Ну, такой хитро-лентяйской штукой, когда наливаешь в котелок холодной воды, сыплешь щепотку соли, ложечку репового меда, две с половиной горсти овсяной крупы и начинаешь мешать полученное месиво этой самой Споро-Кашеваркой по ходу солнца, и на сотом помешивании 'Бац!' и котелок полон вкуснейшей превосходно приготовленной горячей каши. Отличная штука для походов и ленивых любителей кашки, потому как быстро. Хоть и не совсем понятно, куда же это девается половинка горсти крупы, многие предполагают что, наверное, в какой-нибудь чужой мир в качестве оплаты за лентяйство.

Итак, этому быть. Я исправлю Кольцо! Искандер был полон решимости. Уж очень есть сильно хотелось, а аромат неведомого и вкуснейшего, потому как не может так аппетитно пахнущая вещь быть противной на вкус, жаркого от приблизившегося костерка, разведенного кем-то подозрительным и вероятно враждебным, усилился многократно. Желудок зельевара стонал, урчал, бился в голодном припадке и требовал самых решительных действий магического характера.

Искандер вытащил из многочисленных кармашков предметы могущие пригодиться в переделке артефакта. Походные рунные плитки, числом пятнадцать штук, золотое стило, разно-металлические ножи, молочно-огуречный шоколад, блокнот с свежепроросшими страницами, писчие перья измазанные сгущенкой, и целая батарея пустых и полупустых пузырьков и колбочек с зельями и порошками. Разложив добро в порядке найденном многими поколениями обучавшихся у дяди Харума студентов как самый безопасный для дальнейшего относительно безболезненного существования, Искандер примостил рядом сумку, начиненную самыми невероятными за всю историю его жизни ингредиентами. Оглядев результат своих действий, а именно огромную кучу почти бесполезного хлама, Искандер вдохнул сухой обезманенный воздух и приступил к работе.

Выбрав валун, после более тщательного, чем предыдущие, обследования на наличие зубастых интимных хваталок, молодой маг положил на него магическое кольцо. Кольцо, легши на холодную шероховатую каменную поверхность, как будто поняв свою дальнейшую судьбу, заволновалось, неуютно задрожало и попыталось неявно улизнуть. Провалиться в неожиданно появившуюся трещинку, быть сметенным неосторожным движением руки, чтобы навеки затеряться в пыльных черепицах пустыни, а то и вовсе оказаться унесенным неведомо каким образом залетевшей в этот унылый мир межпространственной сорокой. Но тщетно. Воля мага— зельевара, крепче вбитого двадцатикилограммовой кувалдой двадцатисантиметрового костыля, удерживала его на камне. И кольцо сдалось, обреченно упокоившись на валуне, в ожидании операции.

Искандер расставил вокруг валуна рунные плитки, так чтобы те образовывали малый походный круг Харна. Ну, почти образовывали. Одной плитки не хватало. И Искандер никак не мог вспомнить какой именно. Чесание затылка не помогло. Удар в лоб— тоже. Произнесенное с неприятной интонацией словечко 'опа'— тем более.

Тогда Искандер подумал о Харне— великом маге древности. Гениальный ученый, непревзойденный боец и талантливый полководец, могущественный демонолог и некромант, изобретательный артефактор и чароплет, и просто нехороший человек. Прямо герой йохуддинского эпоса какой-то, чтоб его опа... Йохуддия. Точно. Харн был просто влюблен в сгинувших в бесчисленных войнах и междуусобицах йохуддинов. Да и сам вроде как имел кое-какие явные йохуддинские корни. Что впрочем, неудивительно, так как в те далекие времена йохуддинская кровь была еще свежа, и вроде даже где-то по Бескрайнему Северу бродила парочка чистокровных йохуддинов, и не успела окончательно раствориться в крови обычных людей.

Харн— обожатель йохуддинов, это раз. Круг Харна состоит из шестнадцати рун, это два. Падежей в йохуддинском языке тоже шестнадцать, это три. И значит...

Искандер посмотрел на имеющиеся плитки. Руны на них изображали 'Кровь', 'Дар', 'Честь', 'Вызов', 'Капуста-Голова', 'Жареное колено'... и в точности соответствовали древнейохуддинским падежам, если конечно применить каплю воображения и аналитхинченский склад ума. Молодой зельевар задумался на минутку и вспомнил отсутствующий падеж. Падеж был 'загребательный' и вообще то ругательный. Любое слово, склоненное по этому падежу и произнесенное вслух, считалось смертельным оскорблением всему окружающему и требовало крови его сказавшего и трех его ближайших родственников. Да уж, суровые древние времена, достаточно было лишь произнести 'хорошо гребешь, однако' и твои кишки уже разлетались во все стороны от удара острейшего хищного меча-кылыса. Искандер попытался вспомнить какой именно руной обозначалось это ругательное и обычно несовместимое с жизнью непотребство. Но что-то явно случилось с его памятью. Обычно цепкий молодой ум мага был на удивление вялым. Наверное, этот опа-тый мир высасывал из честных магов не только ману, но и мозги. Ту часть, что отвечает за память. Опа-то, но и интересно...

Для проверки предположения Искандер пробубнил под нос рецепт приготовления мази от 'проклятых' бородавок, имевшей минимум ингредиентов, но самый невероятный процесс варки в целых сто шестьдесят семь циклов. Рецепт отбубнился просто замечательно, каждое слово отскакивало от зубов, как будто Искандер только вчера вызубрил полное собрание томов 'Чародейственных мазей и притираний'. С памятью все было в порядке. И это означало, что Искандер действительно никогда не знал какой именно руной обозначается сей клятый падеж. Но тогда каким же образом ему удалось перечаровать Споро-Кашеварку? Вероятно, это ему удалось при помощи большого, в триста восемьдесят семь плиток, рунного набора, установленного в мастерской... Тьфу!

Зельевар еще раз пососал успевший распухнуть от укуса палец и, выплюнув остатки блошиного проклятья, решил обойтись без 'загребательной' руны. Ругательства в магии в основе своей, будь то заклинание, плетеное заклятье или же наложение чар, применялись лишь как показатель серьезности намерений творящего волшбу мага. И лишь иногда как проводник для притока в зачаровательный процесс злобной и поистине безграничной энергии неопределенной сущности Клят. Вряд ли для правки кольца невидимости потребуется мощь Клята, тем более Искандер не мог не то чтобы пользоваться его силой, а даже произносить это простое слово. Ведь ему еще хотелось жить, что было бы затруднительно при том количестве голодных демонов, прорвавшихся к нему, сквозь прорванную клятом пленку реальности.

Искандер, выбрав самую плиткообразную черепицу, немножко постругал ее кинжалом, придав более правильную форму. Выцарапав на ней стилом руну-перемычку, кривой отрезок с хитрыми завитками на концах, Искандер полюбовался полученной плиткой. Кривая, с трещинками, из незнакомой крошащейся породы, плитка неожиданно показалась молодому магу ближе и роднее остальных рунных плиток. Бережно сдув с нее пыль и песчинки, Искандер установил свежевыцарапанную плитку на место отсутствующей 'загребательной'. Круг Харна остался совершенно к этому безучастным, в то время как дома при его установке, проявлялись всякого рода спецэффекты, вроде неслышного магического гудения и невидимых тонких-претонких синеватых лучей, соединяющих руны. Отсутствие эффектов могло означать, что круг собран неправильно или же что магии в окружающей среде— полнейшее отсутствие. Искандер решил придерживаться второй версии.

Разложив хрустальный стакан — промочить засохшее горло, Искандер с тревогой заметил про себя, что скорость наполнения его газировкой значительно уменьшилась. Промочив засохшее горло малоскоростной газировкой, маг приступил к детальному осмотру кольца. До боли скосив глаза особым образом, Искандер прижав окровавленный палец, блошиный укус пришелся кстати, к плитке с руной 'Кровь', запустил в нее несколько чар безстихийной рабочей маны. Плитка, всосав капли драгоценной магии и недорогой крови, мягко загудела, и плюнула тонким невидимым синим лучом куда-то за горизонт. Искандер поспешно, даже не ругнувшись, повернул плитку плюющейся стороной к следующей плитке. Засветилась и загудела вторая плитка, ткнувшись лучом в бронированный бок близлежащего валунообразного монстра. Искандер поправил и ее. А потом взялся за третью и... короче, из всех шестнадцати плиток по иронии судьбы правильно развернутой оказалась лишь, пусть гудящая на тон выше, искрящая в трещинках, и светящая сиреневым вместо синего, плитка 'перемычка'. И вот луч последней плитки ткнулся в обгрызенный и изъеденный разными химикалиями ноготь кровоточащего пальца. Искандер осторожно, затаив дыхание, убрал палец с пути луча. Круг Харна замкнулся. Пару раз неуверенно мигнув, и ослепительно чихнув целым снопом разноцветных искр плиткой-перемычкой, творение могучего мага древности в исполнении Искандера перестало сосать у последнего по капельке кровь с маной и заработало. Молодой маг, облегченно выдохнув, перестал коситься и принялся растирать и разрабатывать совершенно онемевший и обескровленный до синевы палец. Делал он все это быстро, помня о магической сухости местного воздуха и его удивительной способности заставлять всякие волшебные вещи 'парить'. Не хватало еще того, чтобы с такими тяжелыми умственными усилиями сооруженная зачаровательная конструкция испарилась до того, как Искандер закончит свои разбирательства с кольцом.

Как только палец немного ожил, зельевар ткнул им зашевелившееся в тревоге кольцо и, подцепив ногтем заполняющие его чары, вытянул их наружу. Круг Харна заботливо раздул объем чар, для удобства работы. Кольцевая магическая плетенка, до того — плотная ввиду своей компактности, от этого стала похожей на самый некрасивый огуречный пончик, когда-либо виденный Искандером за всю его жизнь. Сморщенный и в уродливых пупырышках, вместо ровных нитей какие-то перекрученные загогулины, некоторые— так вообще лопнувшие и вместо аккуратного узелка связанные обычным протухшим от старости магоклеем, чары были просто уродливы, тем самым нарушая одну из восьмисот шестидесяти семи бытовых магических заповедей. А именно 'хорошая волшба и выглядит хорошо'. Если проблема только в этом — работа предстоит испытанием для наблюдательности и терпения, чем ума. Что было весьма кстати, потому как Искандер не то чтобы совсем перестал доверять своему рассудку, но что-то похожее назревало под гнетущим, умирающим от старости, красновато-сиреневатым небом унылого мира.

Наполнив указательный и большой пальцы инструментальной магией, Искандер схватил самую кривую нитку и протянул ее. Пальцы обожгло, но нить выпрямилась. Искандер взялся за вторую. Пальцы обожгло немного сильнее прежнего, зато и эта нить выпрямилась. Через некоторое время, Искандеру удалось выпрямить еще две дюжины нитей магического плетения чар. А пальцы свои он уже практически не ощущал, работал только на глаз. Потому как вместо пальцев была сплошная боль. Концентрированный магический ожог. Это было побольнее, чем просто жарить их на раскаленной плите или варить в неимоверно остром соусе 'Отрыжка огненного духа'. Если бы не пузырек 'успокоина', обнаруженный среди батарей опустошенных колбочек, на донышке которого оставалось несколько зерен алхимического болеутоляющего, Искандеру пришлось бы намного хуже. Нет, он конечно не прекратил бы работу, тем более самодельная плитка-перемычка нагревалась и искрила все больше и больше, и уж тем более не сошел бы с ума от боли. Человек в течении восемнадцати лет просыпавшийся по утрам от удара малой пыточной искры ? 2, а потом и вовсе ? 5, способен выдерживать многое. Просто от чрезмерно большой боли зельевар вряд ли смог бы удержать свой язык в рамках приличия, чтобы не ругнуться чем-нибудь покрепче 'опы'. Например 'клятом', что было бы крайне обидно после проделанной по переделке артефакта работе. Потому как ему, разорванному на куски или сожранному заживо вызванным 'клятом' демоном, магические кольца будут вовсе без нужды.

Тихо-тихо подвывая от боли, Искандер продолжал выправлять нити заклятья. Боль потихоньку нарастала. На третьей дюжине пришлось сделать короткую передышку. Потому как еще немного и молодой зельевар потерял бы сознание, а то и вовсе разум. Ну или просто сердце остановилось бы. Отдышавшись и выпив еще один стакан газировки, чуть было не извергнутый назад, Искандер спешно положил под язык последнее зернышко 'успокоина'. Боль отступила, но по тому как она это сделала, было понятно что она еще вернется, да не одна, а со своими товарками, то бишь еще большей болью. Печально вздохнув и напитав сожженные до костей пальцы магией, Искандер приступил к собственной пытке. Главное не думать о боли, по крайней мере до тех пор пока сердце не откажет. Вот Искандер и думал только исключительно о проделываемой работе. И продолжал ее. Основные нити заклятья, светящиеся особо ярко и самыми важными невидимыми цветами, уже были выправлены. Сгусток червеобразной магии, ранее тревожно бившийся внутри, успокоился и теперь лишь лениво ворочался, став от этого больше похожим на кольцо чем на свернувшуюся от бешенства змею. Что собственно и требовалось. Осталось только связать пару узелков вместо отвратительно халатно сделанных склеек. Отняв от выправленных нитей угольки, ранее бывшие его большим и указательным пальцами, Искандер поспешно вытряхнул из коробки и проглотил вселечащую пилюлю. Пилюля рассосалась и могучая магия исцеления принялась действовать. Угольки от этого приобрели цвет слегка пережаренных сосисок, а боль стала только острее. Потому как восстановилась не только обугленная плоть, но и сожженные нервы. Но скоро палец обрел свой естественный цвет, смугло-розовый, и привычную подвижность. Даже новые ногти наросли— ровные и гладкие, заместо привычных обгрызенных, обломанных и прожженных магическими химикатами. Боль прошла и миру, пусть и унылому, вернулись его унылые багрово-сиреневые краски. Блаженно вздохнув, Искандер занялся узелками.

Насвистывая под нос навязчивый мотивчик гоблинской походной песенки, молодой маг немножко напрягся и выпустил из-под ногтя большого пальца ментальные щупальца трансформации. Как всегда при этом испытав немножко гадливое чувство удовлетворения. Искандеру нравилось собственное щупальце трансформации. Помнится после вживления он дней пять ходил выпустив его, используя в самых бытовых нуждах, с причинами и без. Здорово сэкономил на сахаре, превращая в него или сам чай или же стенки чашек. Искандер невольно облизнул сухие губы, так сильно захотелось чаю, и замотал головой, с трудом отгоняя ненужные воспоминания. Сейчас главное— это узелки и ничего кроме узелков. Искандер полностью сосредоточился на них.

Щупальце, повинуясь воле хозяина, разделилось на две тонкие ловкие лапки с хваталками. Труднее всего оказалось отодрать магоклей. Неумеха мастеривший кольцо не жалел его, восполняя количеством отсутствие умения. Но тоненькие ментальные лапки справились. Отодранные куски клея, как содержащие магию, были, на всякий случай, бережно закупорены в пустую склянку. А вот сама вязка узлов казалась на удивление легким и приятным занятием. Быть может по той причине, что работать приходилось не руками, терпя жуткие магические ожоги, а силой мысли. Лапки хватали концы вырванных из магоклея нитей и завязывали их многомерным вывернутым тудыть-сюдыть бантом, который помимо красоты был еще и на удивление надежным. И принимались за следующие концы. Нет во всем свете, в частности в Лучшем из Миров, ничего быстрее мысли и как следует разозленного шпаггепара. Скорость же мысли тренированного мага быстрее как минимум раза в три, а то и в три целых пятнадцать сотых раз. Один за другим комки отвратительного клея сменялись красивыми узелками, и только предательский пот, которым совершенно непродуманно обливался зажмурившийся молодой маг, обнаруживал, что все не так просто как кажется. Так оно и было на самом деле. Магу приходилось туго. К счастью для Искандера скоро все закончилось. Больше не осталось свободных концов. Все нити заклятья были соединены и выправлены. Искандер ощупал уши, на всякий случай проверяя— не вытекли ли мозги. Еще ни разу не встречавшийся наяву с таким обыденным для обитателей иных миров явлением как откат от сотворенной волшбы, зельевар был ошарашен. Хоть мозги и не вытекли. А ведь казалось.