Или вот известную ему историю про один артиллерийский склад. Сотрудников очень удивляло, что в голодный 1921 год начальник мастерской не забирает вовремя положенный ему паек, отчего они подумали, что начальник явно имеет какой-то источник дохода помимо пайка. А потом обнаружилась запертая кладовка, где лежали нужные и полезные инструменты, за которые кустари душу чертям продадут. Но начальник мастерской уверял, что их давно на склад не выдавали, отчего и нельзя выполнить весь ремонт боеприпасов-нечем делать! А тут за дверью все и лежит, и продается на сторону. Вот про такое можно и писать. Существование продажных шкур секретом не является. — — — -

У Егора в жизни произошли некоторые изменения. Он в лавке встретился с Ядвигой Куделей, потом помог ей донести до дому покупки и стал другом семьи и ее самой. Ядвига ранее была замужем, но ее Антось пропал куда-то в бурном 19 году. Что с ним произошло, жив ли он-она не знала. Одно время она надеялась, что война закончится, наступит мир и Антось даст о себе знать. Но от момента подписания Рижского мира прошло уже больше двух лет, скоро наступит даже три. Уже стали приходить письма из Польши от тех, кто не забывал, что в Минске и Могилеве живут их родные и друзья, а вот от мужа ничего не приходило, и она не ощущала, что его нет на свете. Ядвига слышала, что любящая супруга может чувствовать, жив ли ее муж или уже нет, она этому верила, но сейчас -кто его знает? Ей рассказывали о том, что сейчас не так редко случается, что человек после взрывов снарядов может потерять память, это будило надежду, что Антось тоже мог стать жертвой взрыва, но, потом она начинала думать. Что если все и было так, то муж ее явно остается в блаженном неведении, что была у него жена и дочка, и они его любили. Ну да, Святой Петр учтет, что он и впрямь не помнит и живет, как с чистого листа, и чистилище пропишет, а не царство тьмы и Люцифера.

А раз Антося все нет и нет, то она вправе это принять как данность. А тут в лавке она видит человека, что крайне похож на ее Антося! Крайне! Особенно сразу, потом, конечно, различия находятся. И польского практически не знает, и зовут его Ежи, и не католик, и кое-что другое не такое, но, с другой стороны и она уже не та, что была раньше. Пролитые в подушку слезы тоже изменяют, и появляется опыт после этих слез.

Егору иногда казалось, что что она пошла ему навстречу именно из-за этого сходства. Может, она так самообманывалась, может, пани Ядвига рассчитывала, что из-за этого ее грех перед небесами будет поменьше. Ядвигина дочка Марыля (ей было семь) с Егором была вежлива и послушна, но не воспринимала его как своего.

Вот пока то, что происходил в личной жизни Егора. К Ядвиге он не переселялся, а когда оставался у ее— на случай срочной надобности у командира группы был адрес Ядвиги.

Готов ли он был на большее? Сложно сказать. По семейной жизни он соскучился, но заслужил ли он ее, лазая по опасным местам и там, где никто не узнает, что с ним случится? Если нет, то какая уж тут семейная жизнь. Конечно, служил бы он в Красной Армии комэском или около того, то можно было думать о своем гнезде. Или на гражданке. Егору казалось, что даже если завтра на польской границе все прекратится, ему покой еще не суждено обрести. Подобное может потребоваться и на другой, непольской, границе. И даже если не потребуется, то тайны хранить надо продолжать. Как это будет выглядеть, он не знал, лишь подозревал, что придется жить и служить в тихом месте, где его никто не узнает. Может, даже и под чужой фамилией, чтобы никто не соотнес Егора Мелецкого (к примеру) с некогда известным Егором Лемеховым. Он не был настолько начитанным, чтобы знать об операциях по изменению внешности, а то бы и о них подумал.

______________________

Но вот летом двадцать третьего года приключилась история, о которой он потом много размышлял, что это с ним было. А вышло вот что: засада. Трое из группы ехали на подводе к месту встречи со второй половиной группы, возчик был не из своих, а из местных, ему просто заплатили за то, что он отвезет группу плотников в веску Азаровичи. А там уже будет ждать вторая половина группы и указания, что надо сделать. Пока можно сказать, что дело будет какое-то не совсем обычное, потому что выдали всем по два нагана и по две гранаты Мильса, траншейный нож уже был у каждого, но вот винтовок брать не стали. Граната Мильса в те далекие времена была одна из лучших, а, может, и лучшей, как с точки зрения безопасности, так и по мощности. Бросать ее рекомендовали из-за укрытия, чтобы чугунные осколки не достали самого бомбометателя. То, что сейчас называют ручными гранатами, тогда именовали кто как хочет, и ручными бомбами, и ручными гранатами, поэтому автор вправе следовать обоим тенденциям. Был с собой, конечно, и плотницкий инструмент. Как легенда прикрытия-они едут в эту веску, чтобы разобрать старый дом и сладить новый, в котором будет корчма. Руководитель артели уже там и оговаривает с хозяином детали. С посторонними разговаривает товарищ Антон, он из местных, всеми языкам владеет, и даже еврейским, и свой язык у него хорошо подвешен. Товарищ Роман, который родом из Гомеля, польский плохо знает, говорит по— белорусски, но чаще помалкивает. Товарищ Ежи изображает молчуна, который разговаривает только когда ему на ногу что-то тяжелое свалится, и то недолго.

Была и другая легенда, на случай чего-то совсем гадкого, когда они в плен попадут. По ней— наняты для грабежа контрабандистов. Их сейчас много, столицей промысла является местечко Раков, откуда искатели фарта идут с грузом от двадцати до сорока фунтов к границе. Есть среди них и одиночки, есть группы, даже до десятка человек. В Ракове для них содержат склады, где лежит то. что они отнесут и то, что принесут, есть места, где они погуляют в свободное о походов время, ест девицы, карты, вино, ну и для любителе этого белый порошок, который нюхают. А раз есть заработок, то есть и те, которые не сеют, а только жнут то, что посадили другие. Тем более, что в основном контрабандисты ходят без оружия-принято так, да и сидеть за вооруженный переход границы можно подольше. С Красной стороны границы есть погранохрана, с польской -нет, но могут поймать полицейские или конкуренты, которых они сейчас изображают. Как говорят, перехватить могут и жители Речи Посполитой. а могут и жители Советской Белоруссии, такие тоже есть. Могут товар отобрать, надавать по морде и прогнать, а могут спихнуть трупы в болото. Вот такую группу они и должны изобразить в случае возможного кошмара. Но это опять же-в особых случаях.

И он, особый случай, наступил. Почти что, потому что подводу внезапно обстреляли, причем без оклика и предложения поднять 'Ренци до гуры'. Четыре винтовки ударили залпом с обоих сторон дороги. А так все мирно шло, в небе свиристели птички, возница мурлыкал песню по Марылю, которая полюбила пана и осталась беременной, а пан наигрался и бросил ее, поскрипывало колесо, дождика не было, солнце не палило, сиди на сене и отдыхай, отслеживая свой сектор сзади -сбоку и справа от движения. И там только сороки пару раз вспорхнули. И вот такая халепа!

За первым залпом ударил второй, с Егора сдуло шапку, видимо, вблизи пролетевшей пулей. Подраненная кобылка истошно ржет, товарищ Антон лежит недвижно на дороге, так живые не падают, Возница стонет и ругается на трех языках. Товарищ Роман засел за телегой и в руках у него 'Ананаска'. 'Лимонкой' тогда называли немного другую гранату, хотя и тоже английскую. Они друг друга увидели, все поняли, что делать надо, и на этот случай их обучили. Поэтому две гранаты полетели в направлении засады. А когда они разорвались (граната Мильса славилась тем, что отказов практически не давала-никто не помнил. чтобы такое было), часть осколков провизжала где-то выше, разбежались в разные стороны-Антон влево, Ежи вправо. А теперь-дай бог ноги!

Если глянуть на то, что надо делать в такой халепе, то получается, что надо бежать по незнакомому лесу незнамо куда, лишь бы подальше от засады. То есть положиться только на удачу, сколько ее еще осталось либо из врожденного запаса, либо из накопившегося, если удача как-то сама собирается и накапливается. Вокруг ельник, так что надо голову чуть пригнуть и бежать так, чтобы без глаза не остаться, только бы ни ямы, ни пенька под ноги не попалось! Речка-узенькая. перескочил! Болотце, но неглубокое, по щиколотку и неопасное-побежал насквозь и не увяз! Выстрелы гремят где-то сзади и вроде как удаляются. Ручеек, снова болотце...До чего мокрый лес-то! Так он бегал с час, явно оторвавшись от погони, пока дух совершенно не вышел из него вон!

Егор пал под разлапистую елку, укрывшись под нижними ветвями о беглого и невнимательного взора и немного полежал.

Когда сердце выскакивать перестало, посмотрел, что у него есть из всего, что понадобится. Два нагана, 21 патрон дополнительно, граната Мильса, за голенищем траншейный нож. Бинт, несколько тряпок, среди которых есть и та, что как второй бинт сойдет, кусок веревки, шитвянка, спички, кремень с кресалом, маленькая австрийская фляга с водой. И это все, остальное осталось в телеге, в торбе с инструментом. Пожевать нечего, но, правда, пока не до этого. Воды немного, надо беречь. Вокруг вроде бы воды до чОртовой бабушки, но кто знает, какая тут вода, с разными заразами или нет. Пить такую -можно и от лихорадки помереть или от холеры. Егор не отличал холеру от дизентерии, но накрепко запомнил, что если пить из разных сомнительных мест, то много чего случится. Две войны это показали наглядно. Можно было бы вскипятить болотную водичку, но нету ни котелка, ни кружки. А пить хочется здорово, после бега по лесу. И сколько он пробежал так? Несколько верст точно, только далеко ли убежал?

Итого задачу-присоединиться к другой половине группы и сделать то, что собирались-он не может. Значит, надо уходить восвояси, и чтобы его поляки не обнаружили. За подстреленных -им придет время расплатиться. И не нужно увеличивать количество потерь на товарища Ежи, в миру Егора Лемехова.

Он прикинул, откуда прибежал, куда ехал, и где здесь восток. С востоком еще более-менее ясно, куда ехал и куда бежал— темно и непонятно. Ладно, тогда на восток. Прошел немного и наткнулся на не то озерцо, не то болото. Ширина такая, что не перескочишь, шагов двадцать, и глубина кто знает какая. Онподнял сухую ветку длиной аршина с два с половиной и попробовал достать дно-э, там даже больше. Плыть-то можно попробовать, но до чего это доведет? Вздохнул и пошел искать, где это мокрое место заканчивалось. И пришел туда, где валялась ветка-щуп, которой он глубину мерял. Родители мои, да что же это такое? Морок и наваждение! Оно самое, он же сюда прошел посуху, так что не может оказаться на острове, не идя вброд! Вброд-то он ходил. но далеко отсюда. А что же делать-то? На его родине была полуденная мара, особенно в жару, когда голова может разными видениями окружиться и на них поддаться. Но это лес. а в лесу кто может быть? Леший.

А про лешего он в 'монастыре' наслышался, как тот может задурить голову и блуждать по лесу заставить.

Есть и способы не поддаться. Например, поменять обувку или рукавицы с левой на правую. Увы, рукавиц нету, лаптей тоже. Некоторые сапоги можно надевать на любую ногу, так они сшиты, но не у него. В них, поменяв ногу, можно только до отхожего места добежать, решив, что ноги-это пустяк по сравнению с мокрым делом.

Можно одежду вывернуть. Вот это пойдет. Еще есть присказка, отвращающая лешего: 'Шел-нашел, потерял'. Но это рязанские лешие от нее уходят, а здесь минский -вдруг она его не берет? Решил, что надо кафтан вывернуть, так надеть и присказку повторять, чтобы уже наверняка. И что получилось? Снова по кругу!

Надо что-то придумать. Если идти по берегу, то его снова по кругу водит. Тогда надо пойти сквозь лес, вдруг так не закружит. Пошел, пошел и снова вышел на тот

же берег, и ветка лежит, только вышел к ней не с той стороны. Впору подумать, что на колдовское место попал. Был остров. что людей ждал, притворившись выступом берега. Когда Егор пришел на него, то и высунулся дальше из воды, чтобы добыча не ушла. А поплывет-его сожрет болото или озеро, ибо тут не всегда поймешь, где начинается болото, а где уже озеро. И сколько у него времени осталось? Неопасной воды-пусть на день. Если пить из вод озера, то пока разовьется в кишках зараза, то хорошо, если у него два или три дня. Если даже в озере заразы нет, но есть-то надо. Еда осталась на телеге, а жевать хоть хвою, хоть березовую ветку человек не может. Так что та же неделя.

Как раз хватит времени, чтобы вспомнить тех, ког любил, и кого погубил до встречи со святым Петром-ключарем. А куда он Егора отправит— ну, понятно. Водку пил, баб любил, только что табак не курил, жене изменял, с родителями ругался, в церковь не ходил уж два года, и молиться перестал, народу покрошил видимо-невидимо-куда такого? Туда, вниз.

'Пойдем-ка, дьяк, прямо в ад,

Хорошо там уголья горят!'

Значит, он сейчас найдет место, где будет лежать и вспоминать, ожидая того самого.

Вот только что это перед ним? Похоже на ржаной сноп, на нем сверху веночек из голубых цветов и из— под веночка два бычьих рога торчат. И сноп это не стоит на месте, а ему навстречу идет.

А жать рожь еще рано, хотя колосья уже спелые, но и о долгого лежания не потемнели. Егор выдернул оба нагана и взвел курки. Если это какая-то сволочь на себя сноп одела, то пусть попробует, велик ли щит из колосьев!

Если же это какой-то местный черт, то ждать ему суда Петра не неделю. И это даже славно. Егор поймал фигуру на мушку правого револьвера, левый был наготове. Хоть его в детстве переучили с левой руки на правую, но стрелял он всегда с правой. Вот шашкой мог рубануть и с левой. чем не раз пользовался. Проскачет близко к левому боку врага, шашку перебросит-и сползает венгерский гусар или польский улан с седла, когда Егоров клинок скользнет по его боку или бедру.

Фигура остановилась и забубнила на непонятном языке:

-Mano vardas Kurše, gal Kurka ar Kervaitis.

-На каком это, забодай тебя комар?!

-А, ты не из литовцев, ты из rusų, да еще и нездешних. Сейчас вспомню, как вы разговаривали, давно здесь такие не проходили. Скоро триста лет. Нет, еще двести пятьдесят, гале-гале.

Егор стоял и не мог собрать мир в одну пригоршню. Живой сноп с рогами, говорящий на разных языках, да еще рассказывающий про то, что было в начале Дома Романовых! Он что— в бреду это слышит? Так ведь воды из болота еще не попил, рано болеть и бредить.

-Не бредишь ты, хотя конечно, увидеть бога -такое не все выдержат, разумом не помутившись, гале-гале.

-Бога? А не ежа косматого, против шерсти волосатого?

-Его, его, я покровитель рогатых, от телят до чертей, правда, чертей мне немцы приписали, они их боялись увидеть, а барты и дейнова — нет. Ну нет у нехристианских вер абсолютного зла, которого и краем глаза видеть не надо, как у христиан дьявола. Даже Чернобог у руян и их соседей-просто старый бог, а Белобог-тот, кто помоложе. За Чернобога можно было на пирах чашу пить всем присутствующим, чтобы он не причинил им вреда. Разве христианин будет пить за дьявола и просить у того пощады и доброго отношения? Еще я покровитель еды, особенно последнего ее запаса, и застолья. Когда-то сначала был первым богом среди богов литовского племени, потом третьим, потому что землю и море не творил, гале-гале.