Джок. Выбравший тень. Книга 1.

— Кора...

— Лона, — поклонилась вторая.

— Тоже можете идти..., Наверх, и привести мою комнату в порядок.

Мужик оставшийся последним напоминал самца волка. Взгляд, так точно такой же, исподлобья, с ненавистью. Опа?

— Ну, а ты болезный — кто?

— Тирам — плотник, — сказал, как плюнул.

— И за что же, ты меня так ненавидишь? А?

— А за что мне тебя любить? Жена моя в темнице замка, за то, что людей лечила.... Что выпустишь её? Нет! Предпочтешь как старый, чтоб работал на тебя бесплатно.... Все вы одинаковые... — и с вызовом уставился на меня.

— Вот как? ...и что, ты хороший плотник?

— Лучший в Пограничье, — законная гордость так и сквозила в каждом слове.

— Я-то, тебя не знаю.... Что, если я прикажу казнить тебя за непочтительность? Или твою жену?

— Воля ваша, — взгляд его потух, будто из него вынули стержень.

— У кого ключи от темницы?

— Были у Смаги....

— Крат, — я протянул руку назад. — Ключи....

Ощутив тяжесть в своей руке, я спросил: — Кстати, сколько бывший барон задолжал тебе, умник?

— Сорок серебряных..., — сбитый с толку, растерянно произнес плотник.

— На... развлекайся, — я кинул ему ключи.

Он в недоумении уставился на них.

— Что? Не знаешь, что с ними делать?

Он неверяще уставился на меня: — Не надо так шутить Ваша милость.

— А я и не шучу! Сможешь открыть? Или нужен помошник?

-Я сам, сам, сам, — убегая в круглую башню, продолжал бормотать он.

— Кстати Крат, кто еще у нас в темнице?

— Четверо недоимщиков, один за оскорбление ээ... бывшего барона и бард.

— Кто?

— Бард. Он не угодил барону и теперь сидит в темнице.

Да... средневековье рулит! Не понравился певец..., в темницу! С такими законами, у нас попсы бы не стало в два дня.

— Выведи всех... во двор, кроме барда.

-???

— Этого помыть. И ко мне.

Крат, двинулся вслед за плотником.

Через пару минут из дверей круглой башни вышел Тирам, и глядя на меня, не верящими глазами. Вслед за ним, прячась за его плечом, вышла настоящая красавица, красоту которой, не смогло скрыть, даже пребывание в темнице. Сдаётся мне, что не только лечение, было причиной. Далеко не девочка, худенькая, но очень, очень даже ничего.

— ...Если у вас маленькая грудь, и вы хотите, чтобы она стала большой и пышной — опустите её в улей, — тут же прозвучал, голос Сима.

— Сим прекрати говорить гадости под руку. Помолчи, — мысленно обратился к нему.

— Как тебя зовут, красавица?

— Марта, господин барон, — глядя на меня темными омутами своих глаз.

— И чем, ты не угодила прежнему барону?

— Лекарство от запора сделала, только вот после суток на горшке..., у него и по мужской части стало плохо получаться, — и с хитринкой посмотрела на меня. — Он и объявил, что я колдунья. А у нас в роду, Ратал*— покровитель, не даст соврать, отродясь колдунов не было.

Конгениально! Значит все-таки я опять прав. Ничто не ново под луной.

— Сколько тебе платили?

— Пять серебряных, да крестьяне продукты приносят или что другое.

— На меня будешь работать?

— Отчего не поработать, если обижать не будете? — и опять с хитринкой, посмотрела на меня.

— Не буду..., ты мужняя жена. Да и плотник нам нужен, — и подмигнул опешившему Тираму. — Свободны.

Из башни тем временем выбрели заключенные, подойдя ко мне остановились и стали путано, хором благодарить меня. Один могутный и коренастый мужик молчал и только зыркал на меня глазами. Пахло от них совсем не 'Шанелью'.

— Так, вы четверо свободны...

— Мы вернем по осени, обязательно вернем..., чуть не хором.

— Договоритесь с управляющим. И чуть громче: — Идите!

Четверо отправились к воротам, а один одетый чуть лучше остальных, остался передо мной, глядя на нового красавца барона, безо всякой почтительности.

— Рассказывай

Ледак я, живу в Шамошке. Шестеро сыновьёв у меня и три дочки подрастают. Старшие женатые уже. Шесть коров было, да трех свел управляющий.

Я оглянулся на донжон. На втором этаже, в окне маячила голова управляющего и похоже внимательно пыталась подслушать наш разговор.

— Спускайся-ка сюда любезный! — ласково произнес я и махнул приглашающее рукой.

— Продолжай.

— А чего продолжать? Забрал половину зерна и сказал, что я и так хорошо живу, много лучше других. Сыр да масло делаю, и в город продаю. Мне и трех коров за глаза. А то, что мы все семейством от зари до зари работаем, ему того не видно.... Вот и пришел барону жаловаться.

— Ну что скажешь? Мил-друг Абрам? — вопрос к подошедшему.

— Врет, как есть врет. Зерно — нам надо воинов кормить, а коровы для молока.

— А где коровки-то сердешный, — ласковости в моем голосе прибавилось.

Глазки его забегали и он совершенно искренне произнес: — Так волки их задрали, по дороге. Мы с покойным Смагой, еле спаслись....

— Вот как?

— Купцам он их продал, как и зерно.

— Врешь сволота!

— Не вру, люди то видели.

Глядя на рожу и ужимки управляющего, мне стало все ясно.

— Сколько стоит хорошая, молочная корова? — слово хорошая, я подчеркнул голосом, обращаясь к Ледаку.

— Десять серебряных, а то и двадцать.

— Абрам, выдашь ему сто пятьдесят из своих денег.

— Но у меня нет....

Шмяк. Плюха от меня, прилетевшая управляющему, отправила его тело на камни двора.

— Знаешь за что?

— Ннет, милорд, — держась за стремительно багровеющую щеку, произнес он.

— Первое ты соврал мне, второе ты пытался обмануть меня и третье, ты перебил меня. Еще раз ...и твои вопли от плети, будут услаждать мой слух с утра и до обеда. Как ты думаешь, почему только до обеда?

— Не знаю милорд, — ответил совершенно сбитый с толку управляющий.

— Обедать, я люблю в тишине, — шепотом — как великую тайну, сообщил ему.

'Видели бы вы его глаза'*!? эта фраза из анекдота, как нельзя лучше характеризовала его вид.

— Ладно, пятьдесят я тебе верну.

Его взор просветлел и стал почти счастливым. Действительно, как просто сделать кого-то счастливым..., надо сначала у него отнять, а потом часть вернуть обратно. И ты уже благодетель.

— Ну что справишься с таким стадом? — уже Ледаку.

— Да..., а...

— А мне, будешь привозить половину молока и масла, от лишних коров.

— Всё идите.... Да, Абрам. Достань вина и выдай бойцам и слугам. Ну, и нам с Кратом, чего-нибудь возьми..., — я двинулся в донжон.

Ратал* — бог покровитель лекарей и здоровья.

*Картен — город на крайнем юге континента. Славиться своими винами.

*'Telanga' — (чешск.) — оружие времен Гуситских войн. Походила на клин с веревкой, привязанной к тыльной его части. Длина клина составляла около 50 см, ширина — 10 см, толщина — 3-4 см. Снаряд раскручивали, удерживая за веревку. На расстоянии 50 м 'Telanga', была способна насквозь пробить кованые доспехи и поразить врага. Дальность полета составляла 100-200 метров.

Глава 17. Распохмельная.

Лучше пить пиво, чем водку -

потому что печень одна, а почек две...

Из надписи на могиле неизвестного бомжа...

Проснувшись я как-то даже с удивлением обнаружил, что слева была белокурая голова, справа темная. — Ёпона корова... как же трещит башка!

В дверь громко постучали.

— Кто?

— Я...

Стучал кузнец. 'Кузнец? Зачем нам кузнец...'?

— Уйди! — томно пробормотал я. — Я позову тебя позже.

— Но ведь работает, господин барон, позвольте показать, — бас из-за двери.

— Уйди, господин — пока болеет, — ответила Кора или Лора?

Поразительно, что вино делает с человеком... единственное, что смутно припоминалось, что я вчера с пьяных глаз, вызвал кузнеца и в категорической форме потребовал у него... изготовить телангу*. А когда он подлец не согласился с моими выводами, сказав что 'баловство, всё это'. Я в категорической форме потребовал, с утра предоставить образец по чертежу, мол, испытаем утром. И ему сразу будет ясно, какой барон — 'умный и красивый'.

На хрена, я вчера так пил? Как всегда с утра, я был полон раскаяния и самобичевания.

— Винааа...

Во рту, дремала пустыня Сахара. 'Ну почему-ж мы не можем пить как люди'?!!

Выскочившая из постели Кора, задорно сверкнула в полутьме, весьма аппетитными ягодицами и прошлепала к столу, сразу чем-то там забулькав.

Какие же тут замечательные женщины... мягкие и понимающие... и сразу две в моей постели...

— Выпейте господин, Вам станет легче.

Это МНЕ, с утра! И сочувствующим голосом!! Оо!! Мечта! Какие женщины?!

Я дрожащими руками, схватил кубок и присосался.... Винооо... Тьма плескавшая в голове, начала рассасываться.

— Убрать боль? Помочь человеку? — проявился Сим.

— Сука! Попердявый утконос, я к тебе со всей душой..., а тыы? — мой голос был полон невыразимой укоризны.

— Сам вчера сказал, чтобы я не вмешивался.

— Уйдии..., это было вчера, а сегодня...! Ты мог помочь и не помог. Уйди!

— Ещё!

Мне начинало становиться лучше, но не стало..., оттого, что в голове, всплыли подробности вчерашнего....

Пусть трахнут извращенным способом восемь раз, через коромысло — изготовителя и изобретателя вина!! Все началось..., после третьего стакана. Крат задал сакраментальный* вопрос: — Всем ли пить?

Мне сразу же, пришла 'гениальная' идея, подсказанная крутившимся поблизости Гошей.

— Вождь! Сильный Гоша, может ночью не спать! Видит хорошо, слышит хорошо! Будет охранять!

Что и было, моментально осуществлено.

Гошу обрядили в самую маленькую кольчугу, дали шлем заставивший бы зарыдать от зависти бутафоров Голливуда, здоровенную алебарду и отправили на стену, заодно показав, где сигнальный колокол.

Появился помытый и переодетый бард по имени Тирави..., чего-то там ...эль, с какой-то мандолиной. В общем, в руках у него была какая-то штука со струнами. А гусли или домбра, этого я к счастью не знаю. Но точно, это не гитара.

Выпив еще по стакану, но уже с бардом, тут же переименовали его в Эля, благо созвучно пиву. На что тот, как-то вяло пытался возразить, о своей какой-то родне в эльфах и как-то неубедительно плел про какие-то корни. Но махнув еще один стакан, стал считать, Эль — это от эльфа. Никто отчего-то не взял на себя смелость переубеждать его.

Тем временем, выкатили бочку с вином во двор, а нам принесли пожрать. Еда ничего так на уровне, конечно намного хуже, чем я готовлю, но съедобно. Специй мало, да и прочего. Ну да не еще не вечер.

Выпив еще..., бард попытался спеть....

После первых двух куплетов, заунывным голосом и с еще более заунывным мотивом, о какой-то там любви. Меня перекосило. И нежно сжав кулак, я поинтересовался, много ли там еще? Куплетов? Он проникновенным голосом ответил, что тридцать два. После, чего упал..., ударившись лицом об мой кулак.

Бывший-то барон, был оказывается просто душка-демократ, и всего лишь..., посадил его в темницу. Да за такие песнопения вешать надо как минимум! Наша попса на эстраде по сравнению с ним — Карузо.

Выпив мировую, я стал учить его — правильным песням. Слегка кривя шею и помаргивая не заплывшим глазом, он на хорошем русском языке вместе с Кратом, пел со мной хором: — 'Любо братцы, любо'. Но сначала пришлось перевести песню и сказать, что попытка исполнения её на общем, будет караться по законам военного времени. Все моментально прониклись!

Выпили....

Все единодушно согласились, что такую песню, поганить переводом грех. И спели! Много было хороших песен. Как-то так получилось, что солировал все время я. Голоса у меня в общем-то нету, но зато пел я громко и с чувством. Эль умудрялся со второго такта подыгрывать мне, на своей балалайке. Крат тоже чего-то мычал. Потом я рассказал пару анекдотов про военных.

Через минуту до Крата дошло и он смеялся так, что упал с лавки и треснулся затылком об пол.

Элю пришлось поведать душераздирающую историю, о золотой рыбке. Эль плакал, сочувствуя деду. Потом он предложил спеть. Предложение было с негодованием отвергнуто, мотивируя это тем, что одним глазом он еще видит, а вот после исполнения могут быть и проблемы со зрением.

Выпили....

Потом решили навестить, наверняка скучающего Гошу.

Выпили....

Навестили!

Во дворе к тому времени, прямостоящих не наблюдалось. Потому как чуть ранее, высунувшись из окна барон проорал, что-то о тех..., кто не с нами, тот против нас.... И кто будет отлынивать...! Все прониклись! А некоторые, так вняли моему желанию делать добро и дарить счастье людям, что не смогли уйти и легли прямо во дворе.

Дойдя до Гоши, я умилился тому, что он действительно бдительно несет службу, решил и его осчастливить, знанием моей любимой песни. Ха!! А еще некоторые говорят, что гоблины тупые..., со второго раза Гоша запомнил и мотив и слова! Как пронзительно и проникновенно мы пели!! С каким чувством!

Из ближайшего леса, кто сочувствующий, пытался поддержать песню, тоскливым воем..., но все время попадал не в такт! За что тут же был подвергнут остракизму* и обматерен в четыре глотки. Потом мы пили за ....

И я..., я пошел спать.

Отхлебнув вина, хотел было предаться размышлениям, но со двора раздался рев.

Подскочив к окну, я увидел картину достойную кисти Рембрандта.

По двору, с тесаком устрашающих размеров, нёсся повар в косынке. А от него улепетывал Гоша в огромной каске, все время съезжавшей ему на глаза. Отчего-то, живо напомнившей мне, гитлерюгенд*, Путаясь в полах, длинной ему кольчуги, он ловко уворачивался, от видимо не привычного к таким нагрузкам Баргаса.

— Убью!! — он наддал.

Гоша отбросил мешающую ему алебарду и подхватив полы кольчуги, семеня еще быстрее, припустил от него.

— ПРЕКРАТИТЬ!! ОБА СЮДА!! — в моем голосе доброты, в этот раз не было ни на грош.

Спустя пару минут, колоритная парочка предстала пред мои светлы очи.

— Ну? Чего не поделили?

— Он приперся на кухню, и когда я отвернулся, спер пирожки Вашей милости, а на стол положил дохлую крысу, — пальцы его нервно сжались на рукояти тесака.

— Гоша? Теперь ты?

— Атаман, я дежурил всю ночь! Потом утром, мимо пробежало ничьё свежее мясо. Гоша ловко ударил длинным хитрым железом..., но оно согнулось, а мясо побежало дальше. Тогда я кинул в него железную шапку и убил её! Но ты сказал, что сырое есть нельзя, а свободный огонь, только у него, — он указал на повара.

Тогда я пришел поджарить её. Но там на столе, уже валялась хорошая, готовая еда. Гоша взял готовую и положил на её место — сырую. Когда он её приготовит, мы её съедим.

Я ржал, утирая слезы. На меня с недоумением смотрели все, ведь гоблинского никто не понимал.

Выдохнув, я дословно перевел на общий, Гошин спич*.

Теперь ржали все.

*Сакраментальный [лат. sacramenta-lis] — 1) относящийся к религиозному культу; обрядовый, ритуальный; священный; 2) освященный традицией, традиционный.

*Остракизм [гр. ostrakismos < ostrakon черепок] — 1) в др. Греции — изгнание граждан, опасных для государства, решавшееся путем тайного голосования посредством черепков, на которых писались имена изгоняемых; 2) * изгнание, гонение.