Стучит, гремит, откроется

Вот, к примеру, как-то раз обедала семья, — в глухой тишине, будто в печинку ненастную — а Меланья вино не допила, на донышке чарки этак глоток остался. Свекровь, углядевши, тотчас сказала:

— Соизволь допить, Меланья, вино за деньги моего покойного мужа, да хранит Виляс его душу, куплено, негоже оставлять.

Сказанное звучит упреком навроде "объедаешь нас да к тому же добро переводишь!", Меланья слышит его и, ни слова не сказавши, допивает. Ласковая речь ранит, будто нож лживого друга, но напускного спокойствия не нарушает.

Тихо сделалось на хуторе, будто по покойнику скорбели, — ни шуток не слыхать, ни смеха заливистого. Меланья объясняла отношение к себе Гелины простейшим, как день ясным неодобрением сыновнего выбора, но от знания причины легче не делалось. Молодка изо всех сил старалась не обращать на злостную свекровь внимания — получалось не ахти. "Невзлюбила и невзлюбила, попросту не понравилась я ей. Всяко в жизни бывает, что удивляться и печалиться! Не за нее ведь выходила, а за Васеля... И почему я только вещунью не послушалась?!.."

Потолок будто давил, нависая над самою головою, сердце остро болело, постоянное напряжение сказывалось на сне. Молодая женщина замкнулась в себе, затосковала, стала по возможности избегать свекрови — да какое тут, все равно никуда от нее не деться, в одном доме проживая, за одним столом трапезничая... Побледнело лицо ранее румяное, запали, покраснели от бессонницы очи. Еще отчетливее проявилась твердость черт и не сходила теперь даже наедине с Васелём, когда Гелины не было рядом.

— Что сталось, голубонька? — озабоченно вопрошал Васель. Как мог он, так и старался развеселить жену — однако, тщетно. Глядя на нее, он тоже загрустил да вовсе позабыл мать, отчего та еще более озлобилась. Ревность глодала ее, та особая, присущая только матерям ревность к невестке.

Меланья в ответ на расспросы лишь плечами пожимала. Она не плакала и не жаловалась — терпела, держа переживания в себе, проявляя удивительную выдержку и стойкость. Не хотела ссорить Васеля с матерью, а может, не отдавая себе отчета, боялась, что муж займет не ее сторону.

— Не по родне ли скучаешь? — продолжал допытываться Васель. — Поедем! Я ведь не прочь, хоть сейчас!

— Скажи, пусть запрягают, — ответила Меланья, чуточку повеселев. Сама она, себя чужою ощущая, повелевать не рвалась, чтоб не усугублять нелюбви свекровиной. "Стоит отдать какое приказание, — мыслила молодка, — то, поди, еще пуще попрекать станет".

Не прошло и полпечинки, как супруги отправились в Яструмы. Ветер выдул из души печаль, и Меланья возрадовалась — ведь удалось пусть ненадолго, но вырваться из-под надзора свекровиного.

У отца молодка буквально расцвела, сделалась былой озорницей Меланьей с лукавыми речами. Ни матери, ни бабке не раскрыла она печалей, ибо не хотела беспокоить их и растравливать собственные раны; вместо того постаралась вовсе забыть о существовании свекрови хотя бы на вечер. Но Гелина упорно всплывала пред внутренним взором, и мысль о возвращении заставляла содрогаться. Как волна на берег морской, так при воспоминании о свекрови накатывала на лицо Меланьи печаль, впрочем, скоро сходившая и сменявшаяся улыбкою.

Видя такое дело, Васель пожалел о невозможности поселиться у тестя.

— Коли б можно было — чтоб и с тобой, и у родителей жить... — высказала его мысль Меланья.

Васель вздохнул.

— Хорошо бы, да, боюсь, не поймут.

День пролетел незаметно. Молодым людям столь не хотелось возвращаться на хутор, что и ночевать остались.

Если совсем по правде, Меланье моментами жутко хотелось поделиться своей бедой с матерью, самым близким ей человеком. Но открыться мешало странное чувство: будто очи свекровины и тут наблюдали за ней.

Когда супруги отправились домой, то приказали вознице не гнать лошадей. Таким образом, у молодой четы выдалась возможность поговорить, что при быстрой езде, учитывая надобность перекрикивать бьющий в лицо ветер, было не шибко удобным делом.

— Васель, — начала Меланья, — в этом году ты по купеческим делам часто отлучаться будешь?

— Посмотрим. На ярмарках надо бывать, ибо денежно...

— А меня будешь с собою брать?

— С радостью, сердце! Скажу тебе вот что: трудно даже представить мне расставание... Как вот нам разлучиться по доброй воле?.. Я ж ничего не выторгую, еще сам за свой товар заплачу, о тебе каждую печину думая.

— Хочу, не хочу, а придется тебя сопровождать, не то наторгуешься так, что без рубашки возвратишься, — сварливым голосом произнесла молодка, и оба засмеялись.

— На днях грядет зимняя Бжосковская ярмарка, как раз поедем.

— Надолго?

— Дней на двенадцать — самое большее.

— И то хорошо, — шепнула Меланья.

Мысль о скорой ярмарке крепила ее, но в то же время дни мнились длинными неимоверно. Гелина указывала на каждую мелочь с виду вроде бы безобидными замечаниями, однако Меланья никак не могла ко всему и сим замечаниям в частности притерпеться.

"Видать, не только из-за скучания по родным печалится", — подумалось Васелю, и он стал внимательнее приглядываться к происходящему в доме и обращать больше внимания на разговоры жены и матери. Предположение быстро оправдало себя, но, все же боясь ошибиться, Васель сперва запросил подтверждения у Меланьи:

— Ответь честно, жена: ты из-за матери моей так тиха и грустна?

— Мне тяжело свыкаться с новой жизнью вдали от родных, — уклончиво отвечала молодка.

— Угу... — кивнул муж, и лицо его притом ничего хорошего не предвещало.

Пришедши к матери, Васель спокойно заговорил:

— Заметил я, матушка, что стараешься ты наставить Меланью на путь истинный и воспитать в ней превосходную хозяйку и угодную тебе невестку. Однако попрошу поумерить пыл.

— Сыночек, дорогой, разве я провинилась? — не отрывая глаз от пряжева, ласково-преласково молвила Гелина. — Кто ж научит твою женушку уму-разуму, как не я?

Васель, как порох от искры, вспыхнул.

— Уму-разуму?! — ударив кулаком о стол, воскликнул он. — К Рысковцу таковую науку! Ей и так тяжело на новом месте, ты еще со своими наставлениями! Пуговица, ничтожная пуговица! — оторвется — ты уж тут как тут!.. Матушка, я предупреждаю: не хочешь распрей — меняй отношение.

— Сколь родители любящи, столь дети неблагодарны бывают... Хорошо, раз так. Слова ей не скажу отныне.

Обещание-то Гелина исполнила, научать прекратила. А со взглядами что поделаешь? — Только злее заблестели сине-зеленые очи. Буревестная угнетающая тишина никуда не исчезла, зато теперь Гелина, ежели Васель начинал ворчать, могла разводить руками и с истинно непричастным видом оправдываться:

— Не я виною! Есть повод, нету — молчу, лишний раз рта не открываю.

— А смотришь исподлобья. За что ты невзлюбила ее, матушка?

— Васель, чего тебе надобно от меня? Я чистую доброжелательность проявляю. Ты просил — я исполняю, ничего не говорю ей, если что не так (потом вспомнишь меня, спохватишься, а поздно-то будет!) Чего надобно?

— Чтоб дружба меж вами была — тогда и вы довольны, и я...

Васель вправду мечтал о взаимопонимании между женой и матерью, понимая: не будет оного — и счастья не видать. Увы, то ему лишь снилось.

Вскоре чета отправилась на ярмарку в Бжосков, кой находился в четырех днях пути от столицы. Новый, незнакомый дотоле град и веселье ярмарки не могли не повлиять на Меланью благотворно. Невеликий Бжосков стоял на равнине, мог похвастаться обилием корчм, красивыми мощенными улицами и замком. В то время как мужья вели торги, замерзая у столов и тем больше сдирая с народа, их жены, перезнакомившись друг с дружкой, прогуливались вместе по рядам или, усевшись недалече на бараньих шкурах, травили у костра смешные байки. Некоторые особо домовитые да хозяйственные женщины ворчали на корчмарей, три шкуры спустить готовых, особливо в ярмарочный день, и сами готовили еду, ловко управляясь в непривычных условиях. За некоторых это делали слуги. Наша чета харчевалась в корчме.

После ярмарки не торопившиеся особо супруги посетили семью друга Васеля, потом заехали к Стольнику, и в итоге отсутствовали аккурат двенадцать дней. Свекровь за сие время передумала много чего и решила сделать шаг навстречу невестке, решивши, что коль не будет привечать Меланью, то сын вовсе отобьется от рук, а коль будет — выдастся замечательная оказия для незаметного на него влияния.

Пошли меж невесткой и свекровью затеваемые Гелиной беседы ни о чем, спугнули они грозную тишину. Потихоньку свекровь уговорила Меланью, чтоб дело разговором разбавлять, прясть да шить в одной комнате, а не расходиться, каково ранее бывало, по разным. Мнилось, наступило долгожданное понимание — друг дружке узоры для шитья показывали! Только взгляд у Гелины оставался таким же злым и недобрым — потому невестка не спешила раскрывать душу, ничего о себе не рассказывала, больше внимала, поддакивала да кивала.

Доброе расположение духа возвращалось к Меланье во время побывок у отца или прогулок наедине с Васелем. Зачастую же лицо девушки оставалось спокойным, чуточку удивленным и непроницаемым. Так как Гелина скрывала чувства за низменной доброжелательностью, можно сказать, что у одного только Васеля на лице отражалось истинное содержание мыслей.

* * *

Время не стояло на месте. Мороз сменился оттепелью, снег — мокрою травой. Реки привычно вышли из берегов, подтапливая округу. Лед сходил, вода шумела и бурлила. Деревенские ребятишки бегали прыгать по льдинам, за что изрядно получали от родителей. Солнце пригревало, растапливая кое-где остающиеся еще снега.

Только отогрелась немного земля, Меланья своими руками посадила у крыльца вишенку. Ежели деревце принималось, то и посадивший его, по обычаю, приживался на новом месте.

Вишня не то что не принялась — прямо-таки засохла и почернела. Кто знает, отчего — то ли Гелина отравила, то ли мороз ночью ударил, то ли Виляс знак подал.

— Не расстраивайся! Может, мы на новое дворище переберемся, — подбадривал муж. Меланья молча созерцала зачахшее деревце, терзаясь внезапно накатившим страхом. Насилу Васель отворотил жену от печального зрелища и, сделавши это, крепко обнял.

* * *

Как-то поздним вечером отошедшей от полученного потрясения Меланье вздумалось поглядеть на звезды. Ей не спалось, а хутор, напротив, давно погрузился в сон. В темных сенях шуршали и попискивали мыши. Лениво лаяла собака на цепи, петух невесть с чего раскукарекался в курятнике. Приотворив дверь, Меланья через образовавшуюся щель проскользнула на крыльцо и замерла в остолбенении.

Звезды сияли особенно ярко, убывающая луна зависла на середине неба, и все подворье заливал мягкий серебристый свет, отражаясь в лужах талой воды, скованной хрупким ледком. Любую мелочь можно было различить, как днем. Но не до того было Меланье.

В небе, чуть выше крыши, верхом на метле летела Гелина. Волосы свекровины, завсегда спрятанные под намитку, сейчас трепетали на ветру.

Зрелище было столь удивительно, что Меланья хотела протереть глаза, но не успела. Кто-то дернул ее за рукав, увлекая в сени. Не такой уж трусихой была молодая женщина, однако после увиденного волосы дыбом стали, а крик страх задушил.

— Нельзя смотреть, иначе пани Гелина заметить может — тогда беды не миновать, — прошептала немолодая кухарка, ночевавшая в кухне на печи. Знакомое бледное лицо виднелось в полутьме, рассеиваемой лучом лунного света — его, будто щупальце, запустило в сени ночное светило.

— Неужто она — ведьма? — тихо-тихо, едва слышно выдохнула Меланья.

— Как пить дать, не раз замечала за нею... Простите, пани, что этак бесцеремонно я вас дернула, право-слово, того обстоятельства требовали. Панна Гелина одного батрака даже со свету сжила, за наблюдением его уличивши. Он мне рассказать успел и умер наутро в страшных мучениях... Молитесь, пани Меланья, о том, чтобы она вас не заметила, иначе не миновать беды.

Не сговариваясь, обе перекрестились.

— Помилуй да защити, Господи, — сказала Меланья. — Вот так поглядела на звезды!.. Почему на нее надзирателю не нажалуются?

— Никто больше не знает. Я боюсь: либо откупиться панна, и меня батрачья участь постигнет, либо проклянет пред казнью. Неясно, что хуже.

— Воистину... Добрая ты женщина, спасибо, что уберегла меня.

— Дело не шибкое, благодарности не заслуживает. Пойдемте спать. И... будьте впредь осторожнее, пани.

Долго и усердно молилась Меланья, поклоны отбивая. Тем не менее, молитва не могла унять сильного биения сердца, не могла защитить от шорохов, теперь выдававшихся особо зловещими. Свет прогнал бы таящиеся в темноте страхи, но Меланья боялась зажечь лампадку пред образом, чтоб свекровь не завидела. От стен веяло могильным холодом, девушке чудились протягиваемые к ней мертвецкие руки. Крупная дрожь гуляла по телу ее, зуб на зуб не попадал. Внезапное открытие отчасти объясняло злобу свекрови и вместе с тем вызывало сильное желание бежать, не глядя даже — куда, лишь бы скорее и подальше.

Так вскоре страшно стало, что Меланья забыла слова знаной с измальства молитвы. Поскорей перебравшись с пола на кровать, она прижалась спиной к спине безмятежно спящего Васеля и натянула одеяло на голову. Тепло мужниного тела немного успокоило, и молодица, согревшись, вскоре забылась тяжким сном.

Поутру во вчерашнее верилось с большим трудом — воспоминание не сохранило в достоверности того ужаса, каковой обуял ночью. Гелина вела себя обыкновенно, Меланье худо-бедно удавалось не подавать виду о знании ее тайны. Молодая женщина хорошо памятовала слова кухарки и, несмотря на желание поделиться с Васелем, молчала.

Как ушла Гелина на послеобеденный сон, Меланья отправилась в кухню, где за чаем и бубликами разговорилась с кухаркой. Женщина искренне сочувствовала молодой панне.

— Свекровь такую врагу не пожелаешь, — вполголоса говорила она, чтоб, не дай Боже, Гелина не услыхала ненароком. — Догадываюсь, сколь сложно пани Меланье в первое время приходилось.

Молодка грустно кивнула, грея руки о кружку с чаем.

— Оно ясно, не каждый может притерпеться ко взгляду ее лютому... — жалостливо продолжала кухарка.

— Вот-вот. Так ведь мало того, что люта, как волчица, еще и ведьма, — не выдержала Меланья. — Чай, не она ли покойного свекра в могилу свела?

— Поговаривают, будто так, а толком никто не ведает. Поругались они, а дня этак через два пана мертвого нашли. Да сохранит Виляс его душу, таким праведным и набожным был...

— Как это я столько прожила здесь?.. — Меланья зябко охватила плечи руками. — Эх, говорила мне вещунья...

— Предостерегала замуж за пана Васеля не выходить? — прозорливо угадала кухарка.

— Именно. Птица черная ей повиделась.

Женщина ахнула.

— Да что вы! Ведомо — зело плохой знак.

— То-то и оно.

Потянуло сквозняком, и Меланья оглянулась. В дверях стояла Гелина. Вошла-то она сейчас, а сколько могла под дверью подслушать — неведомо.

— О, а вы не спите? — пролепетала, запинаясь, молодица.

— Как видишь... Негоже, Меланья, беседы с челядью разводить, — слащаво пропела свекровь.— Чего расселась? — бросила вскочившей кухарке. — Работа стоит!