Личный лекарь Грозного

-Великий государь, через два дня первые ученики в школе твоей лекарской при монастыре начнут занятия посещать. Освятить новую школу лично митрополит Антоний согласился. Может, и ты государь захочешь посмотреть, куда деньги казны вложены. Иоанн Васильевич задумался:

-А что можно посмотреть, как там у тебя все обустроено, знаю я, что ни копейки себе не взял, а еще и свои деньги вкладывал. Но больше всего мне по душе, что ты типографию сделал, мало у нас еще их. Ты, как первую книгу напечатаете, так мне обязательно покажи.

-Государь, а ведь мне митрополит запретил Святое писание больше, чем одну книгу печатать, дескать, они ее вначале на Соборе прочитают. Будут ошибки искать и со старыми книгами расхождения. А когда все исправления сделают, только тогда и дальше печатать можно.

Иоанн Васильевич насупился:

-Сергий, ты, что речешь, кто тут царь? Тебе сказано книгу предоставь! А митрополит мне не указ.

В ответ я только склонил голову и сказал:

-Как великий государь прикажет.

Гнев у него прошел, и он уже спокойно продолжил:

-А в школу я приеду, как раз к освящению, посмотрю, говорили мне, что не было такого еще у нас, как ты все обустроил.

— Иоанн Васильевич, много размышлял я и подумал, вот много мы мастеров из стран западных к себе берем, архитекторов тоже, врачей. Так, может надо нам по примеру стран этих университет Московский учредить.

Надо, чтобы там несколько отделений или факультетов было. Первое обязательно богословское отделение надо в нем иметь. Много ересей в Московское царство приходит, и схизматиков все больше. Их священники в университетах учатся, и спорить о вере могут диспуты вести. Наши, же хоть в вере истинной православной обретаются, языком своим в полной мере не владеют, и не могут на равных с теми говорить, от этого умаление вере православной происходит. Вот в университете и должны учиться, все, кто выше попа приходского хочет подняться, дабы веру нашу нести. А наставников для них выбрать из числа тех епископов и монахов, кто уже давно в монастырях школы духовные ведет. И чтобы лично митрополит над этим факультетом надзирал.

Потом врачебный или медицинский факультет нужен, чтобы врача лекари во всех городах царства твоего были, и людишек всех сословий лечить могли. Строим мы много, а мастеров своих почти нет, а ежели и есть, то они учились в Литве или у ляхов. Строители свои нужны, мастера по литью, алхимии.

Для начала, конечно, надо будет с немцев учителей приглашать, деньгами большими, но годы быстро идут, и свои умы у нас появятся.

-Складно ты Щепотнев говоришь, как всегда, да вот не дают нам учителей то этих, не пропускал до сей поры их никто сюда, больше пьяниц всяких приезжает, да за деньгами охотников.

-Так государь и надо сделать Тихо Браге ректором, то бишь, главой университета. Имя его известное, под него можно будет не одного ученого к нам призвать. А ему наверняка лестно будет первым ректором университета в твоем царстве быть. Нарвский порт теперь твой, так теперь не надо разрешения спрашивать, кого к нам приглашать.

— Хорошо Сергий Аникитович, готовь мне челобитную, в ней все подробно обскажи, что и как быть должно. Потом Дума пусть слово свое скажет, пусть в деньгах все посчитают, вот тогда я и сам буду думать, как с таким замыслом твоим поступить.

Но у меня сегодня был еще один сюрприз для Иоанна Васильевича:

-Государь позволь тебе еще изделие мастеров моих преподнесть, — и с этими словами я вытащил из своей сумки, сверток, и пошел к стене палаты, где уже давно приметил небольшой крючок. На него я повесил первые настенные комнатные часы в этом мире. На циферблате, в виде большого цветка, римскими цифрами были написано время, и имелось две стрелки. Я подтянул вверх гирьку и толкнул маятник.

В наступившей в палате тишине их тикание было слышно очень хорошо.

Иоанн Васильевич подошел и встал прямо сзади меня, дыша в плечо.

-Сергий Аникитович, только опять не говори, что это твоих мастеров придумка. Сдается мне, что не Тихо Браге надо будет ректором твоего университета ставить.

Похоже, что я угодил царю с подношением, потому, что вышел от него с очередным перстнем на пальце. В Думе, ко мне уже по-свойски обратилось несколько человек, всех интересовало, что за датчанин приехал в Москву.

-И не будет ли он еще хуже, чем Бомелиус, тот ведь тоже гороскопы Иоанну Васильевичу составлял, а между делом, отраву варил, — сказал мне окольничий Тимофей Иванович Долгорукий, который, надо сказать впервые обратился ко мне с вопросом. В Думе нас всего то было четырнадцать человек и все уже очень хорошо знали друг друга. Ко мне, надо сказать, несмотря на молодость, последнее время относились неплохо. Еще бы, с тех пор, как я стал думным боярином, ни одному моему думскому коллеге боярину не отрубили голову и не посадили на кол. А Долгорукого государь совсем недавно приблизил и ввел в состав Думы, и мы с ним еще не успели познакомиться.

Я, насколько возможно уверил бояр, что Браге богат, знатного рода и изучает звезды, просто для своего интереса. А до остального ему дела нет. Не знаю смог ли успокоить всех, но вопросов больше мне никто не задавал. Я провел в Думе два часа, затем отправился в свою школу, в которой завтра должно было произойти торжественное событие — освящение ее митрополитом, притом в присутствие царя. Когда приехал туда, меня встретил запыхавшийся отец Кирилл, который сегодня целый день гонял своих монахов, чтобы завтра все видели, что его монастырь ничем не хуже других, а может даже и лучше. Я смотрел на эту возню и думал, что за следующие пятьсот лет ничего не изменится, и к приезду начальства все будут красить траву и белить березы.

Увидев меня, он завопил:

-Сергий Аникитович, ну, наконец, ты явился, пошли, поглядим , как в твоих палатах все прибрано. Мы прошли все учебные помещения, когда зашли в химическую лабораторию, архимандрит, как всегда нахмурился:

-Ох, Сергий Аникитович, если бы не митрополит, убрал бы я отсель все эти дьявольские печи и все остальное.

— Отец Кирилл, я ведь уже не раз говорил, ничего здесь такого нет. Все, что здесь делается только для помощи страждущим, чтобы лекарства новые делать. Все по заповедям Христовым. Вот и завтра Владыко Антоний освятит сие место. Ежели тут , что-то от дьявола было, прости меня Господи за слово это, неужто оно благословение Божие выдержит.

Затем мы с ним отправились в зал, где у нас стоял типографский станок.

Когда мы туда зашли, то убедились, что работа идет полным ходом. Несколько монахов сидели перед наборными кассами и набирали текст Библии. Эта работа с каждым днем ускорялась, потому, что наборщики постепенно набирались опыта. Мои работники только успевали сюда возить отлитые буквы. Еще раньше, чтобы особо не мудрить над их составом я отправил мастеров в развалины печатного двора на Никольской улице, чтобы они посмотрели, что там и как. Мой Кузьма после похода туда только махнул рукой и сказал, что лучше бы туда и не ходил, развал там полный. Но, тем не менее, кое-что полезное оттуда они для себя вынесли. А именно после долгих раскопок нашли почти все пуансоны для набивки медных матриц. Также привели они с тех развалин одного престранного типа, который назвался Андроником Тимофеем Невежей, занимался он там тем же самым, что и мои люди, искал остатки имущества, сохранившиеся после набега Девлет Гирея.

Был он учеником Ивана Федорова, и уже без него выпустил на печатном дворе известный " Псалтырь", а вот после пожара и разрухи оказался не у дел. Когда он узнал, что в Москве появилась новая типография, то его не надо было подгонять, он сам пришел в монастырь и пал в ноги отцу Кириллу моля взять его в работники.

Вот так у нас появился и начальник типографии— друкарни

В зале было светло, окон здесь заметно прибавилось, типографский станок в ожидании начала печатания Библии без дела не стоял. Для моих целей не нужны были большие трудовые затраты, методички набирались из букв нового алфавита и печатались на моей же бумаге, не очень хорошего качества, но наших целей и такая, вполне годилась. Да для моих учеников пока лучшего и не надо. Конечно, у меня в голове были уже и анатомические атласы, географические карты, но до этого надо было еще дожить. Да и до начала печатания Библии было еще очень далеко. Краски, гравюры, бумага, которую придется заказывать голландцам, если только Тихо Браге не решит завести бумажное производство, такое же, как у себя на родине, их надо было еще купить или сделать самим.

Я с удовольствием смотрел на работающих, а архимандрит осенил всех крестным знамением. Мы распрощались, и я отправился домой, где меня уже, скорее всего, ожидал Поликарп Кузьмич.

И действительно он уже был в доме и с вздохом облегчения встретил меня:

-Ну, наконец, то Сергий, явился, я тут уже весь на пот изошел. Вот ведь напасть какая, ни в жисть ничего не боялся, в сече сколько раз был, а вот зубья драть или резать чего, так мокрый, как мышь сижу. Ты говорил, что немного работы здесь, так, может, ужо сделаешь сразу.

Пришлось быстро дать команду готовить операционную, я тем временем переоделся. Хотя сегодня объем операции был небольшой и несложный, но я привык ко всем своим делам подходить серьезно и не расслабляться.

По пути зашел к Ходкевичу, то уже вполне бодро ел жидкую кашку и начал говорить о том, что пора ему меня покинуть. Что я ему и пообещал через пару дней. Когда я зашел в операционную, воевода уже лежал на операционном столе, накрытый холстиной, уставившись в светильник над головой.

Пока я мылся, помощники, уже сделали все что нужно. Я надел очки с опускающимися большими линзами и начал мытье рук. Когда подошел к столу воевода уже спал.

После удара саблей, слегка задетое ей, веко правого глаза неправильно зажило и срослось с нижним, сейчас мне предстояло разделить их, и, собственно, больше ничего не надо было делать. Взяв в руки маленький скальпель я осторожно, стараясь не задеть роговицу, разделил сросшиеся веки. Пришлось поработать еще немного над нижним веком, чтобы его впоследствии не вывернуло, несколько мельчайших швов и операция закончена. На глаз наложена повязка с небольшой прокладкой между веками, чтобы ничего, нигде вновь не срослось.

Наркоз был неглубокий и Поликарп Кузьмич проснулся минут через двадцать. Я еще даже не успел переодеться, так, как отвечал на вопросы своих ассистентов.

Он возмущенно закряхтел, и мои парни побежали отвязывать его от стола.

-Сергий Аникитович, так что сделал уже все?

-Сделал, сделал Поликарп Кузьмич, вот только повязку пришлось положить. Сам ее не снимай, завтра посмотрим, как там дела.

Поликарп Кузьмич был, похоже, возмущен, что ему сразу не удалось посмотреть на результаты операции, но ничего сделать не мог.

Еще не отойдя от наркоза, он спросил:

Сергий Аникитович, знаю я, ты Ходкевича лечишь. Как бы мне его повидать. Мы с ним, сколько раз друг против друга стояли. Так теперь можно бы обсудить, кто кого больше раз побил.

Я подумал:

— Вот ведь военная кость, только соображать начал, уже надо военные дела обсуждать, до операции, небось, ни о чем другом не думал.

— Поликарп Кузьмич, так он рядом вон в той палате лежит, ты погоди, я спрошу у него, может, и не захочет со старым противником разговаривать.

-Спроси, спроси,— ухмыльнулся старый вояка,— еще как захочет.

Я зашел к Ходкевичу:

-Ян Геронимович, тут у меня гость, старый знакомец, бывший воевода Торжка Плещеев Поликарп Кузьмич, хочет он вспомнить битвы прошлые, где вы друг против друга стояли, так как поговоришь с ним?

— А Плещеев, пусть заходит сейчас напомню сколько раз я ему жопу надрал.

-Так вы это Ян Геронимович, тут друг друга не поубиваете, мужи вы сейчас болезные оба, долго ли до беды?

-Не боись Аникитович, мы мирно побеседуем, повспоминаем как молодыми были.

Я вышел и сообщил воеводе, что Ходкевич его ждет, и заодно спросил, как прошли его сегодняшние мытарства в Кремле.

-Так с твоей помощью, челобитная написана и отдана. Через два дня должны известить, когда Иоанн Васильевич меня видеть изволит.

Оставив двух старых противников обсуждать прошедшие битвы и планировать следующие, сам собрался идти к себе, когда меня остановил Кошкаров.

-Сергий Аникитович. Надо бы поговорить серьезно.

Я собирался вообще то обедать, с утра крошки во рту не было. Во дворце для меня пробовальщиков не было, это я пробовал почти каждый день лекарства, которые делал Арендт. Хорошо хоть не заставляли пробовать царскую еду. А врагов было у меня предостаточно. Просто, на время они притихли, понимая, что пока я в фаворе, то никто их слушать не будет, но не дай бог, если что не так и конец Щепотневу.

Я пригласил Кокшарова за стол и вскоре мы сидели, и на пару стучали ложками. Утолив первый голод, я сказал:

-Ну что Борис сказать хотел?

Тот, встал, закрыл двери в палату:

-Сергий Аникитович, снова за свое, совсем не бережешься, хочешь, скажу, сколько у меня уже по тихому татей прикопано? А ведь все по твою душу. Конечно, ты мне много помог, чтобы охрану организовать,— сказал он с трудом последнее слово, — но так не опасаться, как ты делаешь, нельзя. Ведь договорились, что, когда на коне, ты тягиляй надевать будешь. Для чего тебе мастера на него железо подшивали. А вечор мои лучника взяли. Так, когда этого татя с крыши скинули, его кто-то из самострела успел пристрелить.

-Так, что же делать Борис, не выведешь же всех врагов?

-А надо — жестко сказал, Кошкаров,— каленым железом их выжечь всех. Я тут кое-что выяснил, у меня в подвале второй день на цепи один сидит страдалец. Вот вечерком пойдем со мной, не все мне, да Гришке немому его песни слушать.

Гришку немого Кошкаров привез с собой, его друг и личный палач, был спокойный незаметный человек. Но предан он был Кошкарову, как собака. В свое время был он пойман разъездом казанских татар и, прилично зная татарский, столько им наговорил хорошего во время пыток, что они плюнули на все сведения и отрезали ему язык. Кошкаров отбил своего приятеля, по-тихому перерезав всех его мучителей. Потом, отвез, полумертвого Гришку к лекарю. Никто не думал, и не надеялся, но тот выжил. Пережитые страдания, сделали его совершенно обезбашенным, и он у Кошкарова после этих событий исполнял роль палача.

Свою команду мой безопасник вышколил, до совершенства. Но вот, пытать людей могли далеко не все. Меня же всегда удивляло, что такой человек, как немой, очень любил животных, собаки, как и дети ходили за ним табуном по двору, хотя дворня Гришку изрядно побаивалась, пусть тот никогда ни с кем не ссорился. А моя бывшая кормилица, когда его видела, все крестилась и шептала молитвы. Мне все это не нравилось но, с волками жить, по волчьи выть. Не бегать же все время к царю и жаловаться, что плохие бояре или англичане мне жить не дают.

-Si vis pacem para bellum, — подумал я, когда Кошкаров первый раз сообщил, что у него есть свой пыточных дел мастер, этих убийц и шпионов никто сюда не звал, так, что пусть выкладывают все, что знают.