— Да я тоже помню, что это отличное место.
— Да уж. И я тебя тогда не обманывал. — тихо засмеялся Леша, практически на ушко Кристи, и потянулся к мышке, чтобы открыть нужную папку.
— Не обманывал, — вполголоса согласилась девушка, борясь с желанием потянуться к парню и попросить-потребовать тот не сбывшийся, но такой желанный поцелуй и перевела взгляд на монитор.
А потом было волшебство. Десятки, сотни фото, в основном машин. Линии корпуса — то гармонично-изящные, то угловато-хищные, дикие. Взгляды фар — прямые, дерзкие, вызывающие — разные. Желтый листик, прилипший к четкому рисунку протектора на песке. Танец ксеноновых бликов на поверхности мокрого от дождя асфальта. Струйки дождя на лобовом стекле и тонкая струйка пара от стаканчика с кофе и словно ныряешь прямо туда, в фотографию, в уютный полумрак салона, наполненный запахом кофе и шепотом дождя.
Она восхищалась, вслух, искренне. Комментировала, иногда задавала вопросы, парень отвечал. Иногда и он переспрашивал, уточнял, и тогда уже девушка задумывалась, пытаясь точнее подобрать слова, объяснить, рассказать, почему созданное им изображение откликается в ней именно так и никак иначе...
Залипнув на очередной фотографии, на которой танцевали огоньки магнитолы, отражаясь в каплях дождя на стекле, Кристи вдруг подумалось, что хотела быть с ним там. Сидеть в машине, слушать музыку под шум дождя, пить кофе, разговаривать как это у них часто бывало, обо всем на свете... Но тогда этой фотографии бы не было. И она не смогла промолчать. Спросила.
— Леш, а почему ты прячешь от меня фотоаппарат?
— Ну...— от неожиданности даже слегка смутился парень, в принципе надеявшийся, что его действия не так заметны. — Тебе ведь неприятно его наличие.
— Да, — не стала скрывать Кристи. — Но видно же, как ты это все любишь и как здорово у тебя получается. Я видела сколько удовольствия тебе доставляет и процесс и результат... Почему?
— Потому, — упрямо повторил Леша, по-прежнему твердо уверенный в своих решениях. А именно в тех, которые касались взаимоотношений Кристи и фотоаппаратов. Не стоило их лишний раз сталкивать, не имея подготовленного решения проблемы. — Потому что тебе это неприятно и это не те чувства, которые я бы хотел, чтобы ты испытывала в моем обществе.
Девушка вздохнула, посмотрела парню в глаза, ловя твердокаменное упрямство во взгляде.
— А я не хочу, чтобы ты отказывался от любимого занятия. И что будем делать?
— Разбираться? — Осторожно предложил Леша, мало верящий в успех собственного предложения. Ведь мало кто захочет разгребать личное прошлое в поисках какого-то иного решения, выходящего за жесткие рамки плотнозакрытого отсека памяти.
— Давай попробуем, — кивнула Кристи, вставая с кресла. Неудобно все-таки разговаривать на серьезные темы с тем, кто стоит у тебя за спиной, каждый раз выворачивать шею, пытаясь рассмотреть реакцию. Хотя она и ориентировалась в первую очередь на голос и интонацию, и все же... Так лучше.
— Давай, — уже менее уверенно сказал парень, легко отталкиваясь от спинки кресла, на которую опирался. Собственная затея нравилась ему все меньше и меньше. Хотя бы потому что Кристи сейчас стояла, обхватив себя руками, словно отгораживаясь или замерзая... А ему решительно не нравилось ни первое, ни второе, какими бы причинами это не было вызвано. И если уж Кристи так боялась этих воспоминаний или вообще возможности с кем-то ими поделиться, то может и ну их? Поэтому он в пару шагов преодолел разделяющее их расстояние и заключил девушку в осторожные объятия. — Ну ты чего, Солнце? Я не настаиваю...
Она улыбнулась, пряча лицо у него на груди. Какой он все-таки... Леша. Как-то так может одним жестом и парой слов убрать все сомнения.
— Знаешь Леш, я дура, конечно. Ты правильно понял, что я не люблю и боюсь фотоаппаратов, но знаешь... Это глупо. Я головой, мозгами понимаю, что это глупо, но не могу себя переделать. И я тут подумала... может, ты сможешь помочь? Не прячь от меня это все, хорошо? Дай привыкнуть, помоги преодолеть... Поможешь?
— Конечно, солнце... Все что смогу... — Слегка улыбнулся парень, осторожно касаясь губами медно-рыжей макушки и медленно скользя ладонью по спине девушки. И все-таки, странная эта ее боязнь... — А что такого страшного в фотоаппарате? Чем он тебя так пугает? Это ведь просто... Ну как любая техника, пока ее не трогаешь, она никак не действует. Почему так?
— Потому, — тяжело вздохнула девушка, позволяя, наконец, гадкой правде вылиться в словах, — что я знаю, что можно сделать с помощью этой техники. Ты не такой и такого не сделаешь, но... Когда-то давно попался мне один мудак... Дура я была, конечно, что поверила. Я и тогда фоткаться не так чтоб любила, а он... постоянно меня фоткал. Подлавливал пока я не вижу и все такое...
Кристи умолкла, не в силах признаться в самом мерзком поступке Игоря. Она не знала, как Леша отреагирует. Возмутится? Разозлится? Перестанет с ней общаться? Если бы Крис могла, в этот момент она бы точно перестала общаться сама с собой. Еще бы и руки вымыла, до того противно. Вот только парень не собирался ее отпускать, похоже. Наоборот, его руки сжимались только крепче.
— Ты не дура, Солнце, — покачал головой парень, сильнее прижимая девушку к себе. — Совсем не дура. А вот он реально мудак, раз организовал тебе такую едва ли не фобию. Даже не будь я фотографом — прибил бы к стенке за ненужные места. А что до техники — тут хоть с чем можно сделать хоть хорошо, хоть плохо, все вопросы к человеку, который держит эту самую технику в руках...
— Не только, Леш, хотя и это тоже. Но я все равно виновата, что терпела, давала себя уговорить, согласилась, не сбежала... — Кристи передернулась, отгоняя мерзкие воспоминания, и осторожно высвободилась из его рук, он отпустил, хотя и неохотно. Отчасти боясь, что он может отвернуться, отчасти потому, что, а вдруг он после этого вообще фотоаппарат при ней в руки не возьмет? Кто его знает, он может... Если уж не зная, пытался защитить... Ее Демон Возмездия... Но сказать все равно нужно было. Ложь умолчанием, это ведь тоже ложь.
Отойдя на несколько шагов, она повернулась к окну и заговорила:
— Если ты после этого не захочешь со мной общаться, я пойму. Я знаю, что это противно и грязно, но, наверное, лучше тебе об этом знать. Фобию, как ты говоришь, я сама себе организовала. Он очень хотел пофоткать... ну понимаешь... в белье... И я согласилась. Не хотела, но все равно согласилась, не сбежала, не сказала "нет"... процесс плохо помню, с тех пор ненавижу алкоголь... И он фотки в сеть выложил, порнография сплошная... Потом догнала, что сделала, прозрела, так сказать. Испугалась того, что увидела, во что превратилась... А ты... Ты другой. И фотографии у тебя совсем другие. И я не хочу, чтобы ты от этого отказывался из-за моего старого глупого страха...
— Ну ты что, Солнце? — удивленно укорил ее парень, подходя к девушке и осторожно возвращая ее в свои объятия. — Все мы люди и все мы ошибаемся, но это не повод отказываться друг от друга, — успокаивающе прошептал ей на ушко Леша, тщательно сдерживая, рвущуюся наружу злость. Это ж надо, горе, блин, фотограф, мать его! Хватило же ума! Да просто нематерных слов в адрес этого криворукого мудака нет! Довести девушку — его девушку! — до такого. Убил бы гада, да вот посадят. Отвечай потом за это еще. И все-таки сейчас первым делом было необходимо убедить.
— Обещаю тебе, что никогда не сделаю ничего подобного.
— Я знаю, Леш, знаю, иначе бы не стала рассказывать... — Обсуждать подробно всякие мерзости не было никакого желания. Вот только покрепче вцепиться в единственную доступную опору — живую, теплую, а то от понимания, что ее не собираются отталкивать, что-то ноги плохо держит и голова слегка кружится... — А чужие ошибки не повод зарывать талант в землю, — возвратилась девушка к первоначальной теме. Она тоже умела быть упрямой.
* * *
Уже где-то под утро, устав наматывать круги по площади, парку и четырем ближайшим районам, Андрей уселся на какую-то лавочку и тупо уставился в телефон. Долго смотрел на заученный уже за вечер текст сообщения, силясь расшифровать, что же она хотела этим сказать. Как всегда, как все последние годы — смс и тишина. Никакой обратной связи, такое вот поздравление в праздники и всё, глухо. Словно ответа не требовалось, или его категорически не желали слышать, кто же знает... И это выматывало, выводило. Дёргало, как больной зуб — и тронуть больно, и выдрать страшно, и забыть решительно невозможно.
Как-то сами собой пальцы вспомнили еще один номер, по которому он тоже сто лет не звонил, но так же — проклятущая память, иногда так хочется забыть — хорошо помнил. Интересно, стационарными телефонами еще кто-то пользуется?
И опомнился только когда из трубки полетели гудки. Второй, третий... А уж когда сонно-требовательный женский голос требовательно вопросил: "Алло?!", с губ сам скатился старый-старый вопрос:
— А Свету Шарапову можно услышать?
— ...и вообще, звонить в такое время, просто верх неприличия!..
Легкое касание к экрану мобильного, отключившее связь, прервало возмущенно-визгливый женский голос. Все равно главное уже сказано.
Андрей тупо уставился перед собой, силясь осмыслить только что услышанное. В висках грохотало сорвавшейся лавиной "Она уже давно сменила фамилию!" ... "и вообще, у нее скоро свадьба!" Парень не замечал, как хрустит и ломается под судорожно сжавшимися пальцами пластик. Не слышал шумной компашки, прошедшей мимо... "давно". И грохотом обрушившегося неба беззвучно громыхало где-то в висках — "свадьба".
В себя Андрея привел не безнадёжно потухший экран мобильника — парень даже не заметил, как прочное стекло покрылось паутинкой трещин, так его вышибла новость о предполагаемой свадьбе его Принцессы, и не пьяные выкрики на соседней аллее — окружающий мир вообще перестал существовать, затерявшись под обломками иллюзий, надежд, поисков, бережно лелеемых целых пять лет — бессмысленных, бездарно разбазаренных лет, перечеркнутых одним коротким словом. "Свадьба". Парень задыхался под грузом этих обломков — кажется, легкие слиплись в смятый комок и горло сжималось, не пропуская воздух, заставляя давиться судорожно глотаемым кислородом. И тело трясло от не умещавшейся в нем ярости — злобной, разрушительной, беспощадной ненависти на весь этот мир, на себя — идиота, дебила тупорылого, и на нее — хрупкую принцессу, оказавшуюся хладнокровной тварью, от души поигравшейся в него, лоха влюбленного...
Слегка отрезвил парня только дождь. И то, не первые капли, а хороший поток по-осеннему промозглого дождя — этакий холодный душ от матушки природы. С трудом сдержав порыв бить и крушить все подряд, Андрей от души рванул со сломанного телефона дурацкий брелок, бывший когда-то женским браслетом. Хрустнул, выламываясь кусок пластика, лопнула тонкая красная нить, рассыпались по мокрому асфальту бронзовые монетки, обещавшие удачу, счастье, любовь... "Туда им и дорога" мстительно подумал парень.
Дальше пришел черед телефона. Нещадно раскурочив деформированную крышку, Андрей сломал симку и с чистой совестью выкинул в мусорку — "сменю номер, чтоб больше никаких ни звонков, ни смс. Никогда!".
Жаль собственную память не заменишь так просто, но дождь словно остудил не только его больную голову, но и полыхавшую ярость. Она медленно остывала, превращаясь в мрачную, твердокаменную, беспощадную решимость раз и навсегда обрубить все связывавшие их до сих пор эфемерные ниточки. Убить в себе все эмоции, до последней капли и крохи. Обратить в прах и пепел всё, всё, до последнего фото, листа рисунков и связанной с ней ноты. Абсолютно всё.
"Хватит!"
* * *
Часы в зале мерно отстукивали секунды, хрипло выкрикнула один раз кукушка, отмеряя половину какого-то часа. Но насторожило Алексея не это, и, хотя он твердо решил этой ночью дождаться брата и хоть что-нибудь выяснить, но похоже, все-таки задремал вслед за Кристиной, которая сейчас спала, удобно устроившись у него на груди. А в квартире, кроме них, сейчас определенно кто-то был, а учитывая, что родителей он самолично увез, то вывод напрашивался только один — появление Андрюхи он проспал. А теперь оставалось лежать и прислушиваться, гадая нашел брат свою девушку или нет. А если нашел, то один ли явился домой и можно ли вообще младшему из комнаты высовываться. Не хватало что-нибудь им испортить, появившись в самый неподходящий момент, за это его Андрюха точно прибьет. К стенке. Гвоздями на 400. И плевать что стена капитальная и даже не сверлится.
На раздавшийся за стенкой грохот Леша даже усмехнулся, надеясь, что падает там что-то по исключительно хорошей причине... Книги с кровати, например. Ведь должна же Ланка иметь хоть сколько-то мозгов и совести и все-таки найтись, а не исчезнуть опять, едва обозначившись. Но судя по повторяющимся ударам чего-то об пол, надеждам младшего брата сбыться было не суждено. Осторожно выбравшись из кровати, боясь потревожить спящую Кристи, и все еще прислушиваясь, Алексей прокрался в коридор, плотнее закрыв дверь собственной комнаты, чтоб вдруг мало ли что... А вот дальше, похоже, можно было уже и не аккуратничать: дверь в комнату брата была приглашающе распахнута, хотя оттуда и доносились обрывки разговора, сопровождаемые достаточно характерными звуками рвущейся бумаги. Постояв немного в коридоре, но так и не услышав ответов собеседника брата, Леша все-таки заглянул в комнату и, не сдержавшись, выругался сквозь зубы. Матом! Картина, мать ее, маслом! Пьяный, ладно хоть не в дым, как когда-то раньше, брат, общающийся с фотографиями, периодически прихлебывающий из стоящей рядом бутылки чего-то алкогольного... зло высказывающий очередному фото "Хватит!" и разрывающий в мелкие кусочки ни в чем не повинный листочек глянцевой бумаги формата 10х15. Леше даже угадывать не надо было, кто изображен на фотографии, хоть и ни одна из разорванных не была повернута к нему "лицом". Почти на каждой на обороте стояла его личная подпись, как фотографа — старая, просто допотопная привычка, которую ему вдолбили в первой фотошколе. А вот в этой достаточно внушительной кучке обрывков хранилась целая история брата и его обожаемой принцессы... А рядом валялись еще сотни неразорванных, которые видимо ждали своего часа. Леше даже стало немного жаль — в свое время он на эти фото убил чудовищное количество пленки, реагентов и ночей, а сейчас все это ссыпалось кучей мусора. И все это из-за идиотского поведения заигравшейся в непонятно что девчонки! Хотя глупо это, конечно, пленки все давно оцифрованы и нет причин злиться, особенно на фоне всего масштаба разрушения. И дело совсем не в комнате, которая раньше была просто образцом аккуратности и минимализма. Больше всего его сейчас волновал брат — далёкий от трезвости, в разорванной рубашке, с рассеченной бровью, с запекшейся кровью на руке, которая еще вечером была туго обернута эластичным бинтом, и с неестественно кривой ухмылкой на разбитых губах, отпивающего очередную дозу алкоголя. Сомнений, где и чем занимался этой ночью Андрюха, особых не было, как, впрочем, и в том, чем закончились эти самые его похождения. Благо в ночь после дня города найдется, наверное, в каждом дворе такая компания, а то и не одна, которая желает прикурить, а то и вовсе без предисловий помахать кулаками по-пьяни.
