Старуху я больше не видел никогда. Позднее когда я немного подрос, я часто жалел о том, что не уделил ей должного внимания и почтения: сначала был слишком обижен за то, что она распустила обо мне невероятные небылицы, в результате чего родители решили отдать меня в ученики жрецу, да к тому же, жрецу из другого рода; потом было как то не до того: хлопоты и новые интересы поглотили мое внимание и я с трудом выделял денек-другой, чтобы в заранее оговоренное время, встретиться с мамой и тхе-хте, которые иногда наезжали с собаками и волокушами в тхе-ле Гэнчжа. А вот с Ойты я больше не встретился, хотя много слышал о ней от матери и других людей. И всегда слышал о ней только хорошее.
— Она так волнуется за тебя, Котла, — бывало, говорила мне мама при редких встречах. — Волнуется и гордится. Говорит: "Вот какой большой человек вырос из маленького Сикохку. А ведь мы вместе сним скитались по лесам Ге-эрын; я хорошо его знаю и люблю как родного внука". Всем так говорит и все время нахваливает.
Я грустно кивал головой и обещал маме, что как только появлюсь в стойбище — непременно навещу старушку, на которую зла больше не держал.
Но, так уж получилось, что свидеться нам более не удалось. Видно, не было на то соизволения Ге-тхе и Праматери. Как-то я спросил мать, как там поживает Ойты. Мама вдруг потемнела лицом, опустила дрогнувшие веки.
— Нет больше Ойты, — ответила мне она. — Духи забрали её и отдали Духу пещерного льва, чтобы он проводил её до Страны Теней. Умерла она. Но перед смертью поминала тебя. Хотела увидеть. Но не довелось. Просила тебя быть мудрым и справедливым.
Я слушал маму и тихо, украдкой, плакал; мы сидели у задней стенки тхерема и любовались звездами, что бывают особенно яркими осенней холодной ночью...
... Помню, накануне моего отхода в стойбище Гэнчжа, где ждал меня мой будущий наставник — хитрый и нервный Лу-хья, тхе-хте вывел меня из тхерема. Уже вечером: солнце опустилось за край леса на узком мысу и синие тени поползли по еще несовсем освободившейся от снега земле. Мен-ыр провел меня мимо соседнего тхерема, вывел за стойбище. Мы прошли вдоль опушки черного леса, устроились на берегу залива, в который с шумом несла свои воды река, развели небольшой костерок. Отец молчал, только все смотрел и смотрел по сторонам, да иногда, полный затаенной грусти, взгляд его останавливался на мне; тогда он вздыхал, жевал бледные тонкие губы и опять оборачивался на потемневшую от полыней поверхность озера. Я следил за костром и вел себя тихо, ожидая, когда тхе-хте сам начнет разговор. О том, что разговор будет, я знал наверняка: зачем бы иначе Мен-ыр тащил меня из тхерема к озеру? Но шло время, тени сгущались, а он продолжал молчать, только изредка торопливо погружал кисть руки за пазуху, точно собирался что-то вытащить от-туда, да все никак не решался.
На костерок прибежала Со со своим новым женихом: коренастым, черного окраса, псом с лихо закрученным пушистым хвостом. Со подбежала к нам и начала ластиться, а её друг устроился на проталине немного в стороне и терпеливо дожидался, когда Со снова подойдет к нему.
Тхе-хте молчал. Молчал и я, подбрасывая сухой валежник в огонь. Сумерки сгущались.
Он прервал молчание неожиданно, хотя и он, и я знали, что это произойдет и оба внутренне готовились к непростому разговору.
— Уходишь завтра, — проговорил он грустно, продолжая вглядываться в даль. — Добрый путь выбрал ты себе. Не каждому такое дано. — Он шаркнул ногой по оголенным голышам и поерзал на длиной коряге. — Ни я, ни твоя мать, не хотели бы отпускать тебя, но так будет лучше. Люди волнуются: Ойты хорошо постаралась. Я тут заходил к Савай Вей"нья и он удивлялся, почему это я до сих пор не отвел тебя к Лу-хья; даже упрекнул, что я тебя не пускаю нарочно. Но это не так. Знай, Котла, что мы с матерью провожаем тебя с печалью у сердца, но с великой гордостью, потому как видим, что так оно будет лучше, если и не для нас, то для тебя уж точно. Я вижу, что все это тебе не по душе, но поверь, мы знаем, что делаем. Когда станешь постарше — сам все поймешь. Не держи на нас обиды. Мы бы рады оставить тебя, но... — Он помял губы, подыскивая нужные слова. — Но... так нужно. Сами духи хотят, чтобы ты посвятил себя служению им. Ты пока не осознал этого сам, тебя пугает неопределенность, но ты справишься с сомнениями и страхами и после, вспоминая о том, что чувствовал, будешь смеяться над собой. Я знаю, — продолжал он уже твердым голосом, — это не легкий шаг, но верю в тебя: ты справишься. Ты уже совсем взрослый: вот, даже имя получил. — На губах его промелькнула мимолетная горделивая улыбка. — Тебе помогает добрый и сильный дух — покровитель, значит ты все преодолеешь. Не страшись трудностей, ибо, только преодолевая испытания, познаешь ты силу духа и станешь настоящим человеком.
Он вновь замолчал. И опять рука его погрузилась за ворот пэ-мэ и пальцы начали что-то нащупывать в складках одежды. Но когда он вытащил руку, пальцы его были по-прежнему пусты.
— У тебя воистину сильный Помощник и ты вряд-ли нуждаешься в еще какой-то помощи, но... — он замялся, рука опять исчезла за воротом; Мен-ыр глубоко вздохнул и извлек из пэ-мэ какой-то мешочек. — Я сделал этот талисман, чтобы отдать его тебе после Посвящения, но решил немного повременить, потому, как знал, что ты уйдешь. Вот, — он протянул мне мешочек, — держи. Здесь волосы врага, убитого тобой в поединке. Этот оберег принесет тебе удачу и придаст сил, когда они тебе потребуются.
Я взял из его руки трепешущими пальцами маленький стянутый шнурком мешочек и, положив его на раскрытую ладонь, стал внимательно рассматривать. Ничего особенного в нем не было: обычный мешочек, даже без плетеного узора — просто кусок оленьей шкуры, очищенной от шерсти. Но то, что было в нем, обладало великой значимостью. Я знал, что древние герои носили такие обереги.
Тхе-хте посмотрел на меня и улыбнулся.
— Теперь сердце мое спокойно: талисман защитит тебя, отведет напасти. Это конечно не много, но большего сделать я не в силах. Я простой человек, а тебе уготован иной путь, путь, который возвысит тебя над людьми. Пусть этот оберег всегда будет при тебе. Может от него и немного толку, ведь Дух Старшего Брата охраняет тебя, но я хочу, чтобы, глядя вот на этот мешочек, ты иногда вспоминал о нас с мамой и знал, что мы всегда рады тебе.
Внезапно он встал, поднял меня, после чего сжал в крепких объятиях. Со недоуменно завертела головой; пес навострил уши.
Потом тхе-хте отстранил меня и оглядел пытливым взглядом.
— Сын..., — пробормотал он, выпустил мои плечи и поскорей отвернулся, пряча увлажнившиеся глаза. После добавил: — Веди себя достойно, слушайся во всем своего наставника, даже если тебе будет казаться, что он не прав, потому как он мудр и отмечен духами.
... Зарево кровавого заката отгорело. Небо налилось глубокой синевой, проступили звезды. А мы продолжали сидеть у костра, наслаждаясь ночным спокойствием и безмятежностью.
* * *
Старик положил на ладонь Чаа"схе затертый слипшийся комочек шкуры. Юноша внимательно его оглядел, помял указательным пальцем.
— Они там, — кивнул старик, — волосы Нагаха. Исполняя завет тхе-хте, я бережно хранил оберег и ни разу с ним не расставался: так и проносил на шее всю жизнь. Пообтрепался он, но очень мне дорог: не хочу даже мешочек заменить. Теперь уж мне не долго осталось, — жрец хмыкнул и потер нос, — а после, когда заберут меня духи, и оберег схоронят вместе со мной.
Чаа"схе вернул ему оберег, все еще ощущая вобранное им тепло от груди старика.
— Так вот. — Старик задумчиво потрогал бороденку. — Так и прошла жизнь. И я всегда старался выполнять наказы тхе-хте и не оскорбить, ни словом, ни делом, его добрую память. В этот-то оберег и верил, пока был учеником у Лу-хья: столько там натерпелся, одна только вера и помогла.
В темном углу, в корзине, куда сам залез еще с вечера, пошевелился Шаспу. Со повела ушами. Старик погладил её.
— И вот собака еще у меня есть. Тоже, кажись, как талисман. Она ведет свой род от той самой Со, с которой мы с мамой и Ойты скитались по Ге-эрын. Старик заулыбался, глядя на свою собаку, преданно виляющую хвостом.
— Вот состарится она, оставлю себе её щенка, тоже суку, и назову её также, как и раньше делал.
Чаа"схе участливо кивнул.
Снаружи послышались шаги. Вошла Таа-чи, принесла завтрак. Запахло вареным мясом. Шаспу тут же выкарабкался из корзины, взмахнул крыльями, прогоняя дрему. Забеспокоилась Со. Старик, довольный тем, что ожидание окончено, приветливо улыбнулся женщине и живо взялся за еду. Чаа"схе тоже не стал ждать, пока его пригласят, а сам потянулся к большому куску. Жена Джья-сы прошлась по палатке, откинула подальше к стенке тюки, свернула разбросанные по полу одеяла, поправила плохо висящую на сучке шапку, подбросила дров в костер и откинула полог, чтобы прохладный ветер прогнал вязкую духоту из жилища.
У Старого па-тхе Сау-кья, должно быть, в это утро проснулся зверский голод, так как мясо уплетал он, не в пример обыкновению, за обе щеки, аж жир тек густыми каплями по бороде и капал на одежду. Не замечая этого, жрец смачно вгрызался в сочный, хорошо проваренный ломоть оленины и довольно щурил маленькие глазки. Чаа"схе, встречаясь с Котла Вей"нья глазами, старался улыбнуться, показывая тому что и он тоже доволен.
Хлопнув крыльями, на плечо жреца взгромоздился ворон и стал заглядывать в рот своему покровителю. Старик засмеялся, погладил птицу по широкой спине ,что ей явно пришлось не по душе, так как Шааспу даже легонько ущипнул клювом Котла Вей"нья за большой палец. С другой стороны к жрецу подползла Со и заискивающе прижалась к его ноге, выпучив просящие жалобные глаза. Пришлось Котла Вей"нья угощать своих питомцев, отрезав от своего ломтя несколько небольших ломтиков еще дымящегося мяса. Обмакивая их в берестяной туес наполненный студеной озерной водой, чтобы немного остудить, он попеременно поворачивался то к Шаспу, то к Со и скармливал им эти кусочки. На губах его играла добрая улыбка. Чаа"схе, сидя напротив, наблюдал за этим действием.
Жрец, угостив Шаспу, повернулся опять к собаке, держа зажатый кончиками пальцев серый ломтик. Ворон вдруг забил крыльями, перепрыгнул с одного плеча старика на другое и, вытянув шею, выхватил уготованный не ему кусочек мяса из-под самого носа Со. Собака обиженно заскулила. Юноша усмехнулся, Таа-чи, прибиравшиеся по тхерему, распрямила спину и потерла руками поясницу.
— Ешьте, не жалейте: мяса много, — сказала она, направляясь к выходу. — Это Сайны-ныр постарался: вчера вернулся с охоты. На тот берег озера ходил. Я позже зайду и выгребу угли из очага. И как это вам за день удалось нажечь столько дров? Ночами, видать, сидите, все о чем-то разговариваете. Поди, спать-то только к рассвету и ложитесь.
Напоследок окинула взглядом тхерем и вышла. Чаа"схе наблюдал через открытый вход, как она неспешно удалялась, томно покачивая бедрами. Из-за тхерема Джья-сы выбежали дети и повисли на её руках. Юноша улыбнулся: "Добрая она, заботливая". Вспомнив о Кэлтэ, подавил тяжелый вздох. Что-то ее сегодня не видать, должно быть отослали куда-нибудь или по хозяйству управляется.
Через дымоход влетела жирная, иссиня-черная муха, с жужжанием заносилась над головой. Чаа"схе отмахнулся от неё, но назойливая муха не унималась. Старик недовольно поморщился. Юноша взял какой-то кусок шкуры, и проворно поднявшись, выгнал муху через входное отверстие.
Жрец отрезал еще ломтик мяса и снова протянул его Со. Но Шаспу оказался быстрей: перебежал по руке Котла Вей"нья и выхватил пищу почти из самой собачьей пасти. Со лязгнула зубами и обиженно взвизгнула; попыталась лапой вызволить кусок предназначавшийся ей и так бесцеремонно у неё отнятый, но Шаспу ущипнул её клювом и отодвинулся подальше. Старик скривил губы в улыбке и потрепал незадачливую собаку по загривку.
Заключение
Утро было туманным и холодным. Озеро дышало сыростью, а от леса, окаймлявшего широкую луговину, на которой раскинулись палатки рода Сау-кья, наносило густой гнилостный запах мхов. Где-то за мысом плескалась о каменистый берег мелкая крутобокая волна; за облетевшими кустами ольховника и зарослями усохшего разнотравья, со скрученными гирляндами почерневших листочков, тихо и боязливо журчал в валунах мелководный ручей. Невидимая в клубах белого тумана, надрывно вскрикивала гагара. В мокрой траве шебуршали собаки, выискивающие многочисленных мышей.
Чаа"схе встал рано. Еще до рассвета развел огонь, вскипятил воду, стал варить мясной бульон. Проверил развешанную на шестах с вечера праздничную одежду жреца: туже затянул показавшиеся ослабленными тесемки с нанизанными на них плоскими фигурками деревянных зверей и птиц; потрогал бубен; нет, пока еще рано греть его над огнем, пусть повисит до полудня. Потом, пока Котла Вей"нья сладко посапывал под толстым одеялом, подправил свои избитые чи, почистил залепленные грязными пятнами штаны.
Томившееся в земляной лунке варево заволокло тхерем испарениями, вдыхая которые, юноша то и дело сглатывал обильно скапливающуюся слюну.
Снаружи посветлело. Чаа"схе несколько раз выходил из палатки и подолгу стоял, озираясь по сторонам. Стойбище спало; ни дыма, ни людского голоса. Только собаки временами выныривали из клочкастой травы и разглядывали Чаа"схе, да тянули носом дразнящие запахи вареного мяса. Пристроившийся на вешалах Шаспу, покачивая хвостом, нетерпеливо ходил по жердям, тонко постукивая о дерево коготками. Со не было.
... Когда поднялось солнце и своими лучами пронзило в нескольких местах над водой неровные, тянущиеся куда-то вбок, кружева тумана, стоявший у кучи набросанных у стенки тхерема дров молодой Пыин-ва заслышал шорканье обутых ног и, повернув голову на звук, увидел проходивших немного в стороне мимо молчаливых тхеремов девушек, несших гроздья опустевших полупрозрачных бурдюков. Они прошли, так и не заметив его. Чаа"схе с любопытством глянул на палатку Джья-сы, прислушался: Кэлтэ тоже вот-вот отправится на ручей. Из соседнего тхерема, что занимали гости-Ге-ч"о, доносился дружный здоровый храп молодых охотников. Чаа"схе ухмыльнулся и, подобрав охапку дров, протиснулся в жилище жреца.
Когда совсем разъяснило и остывший за ночь воздух начал нагреваться, юноша закинул полог на кровлю тхерема и приподнял края кожаной покрышки, чтобы дать прохладному сквознячку разогнать густой чад, скопившийся под сводами. От прикосновения влажного утреннего ветерка пробудился старик. Кашлянул, пошмыгал носом, довольно крякнул, взглянув в сторону пышущей парком похлебки.
Под задранный край покрова хижины вползла, сочно облизываясь, Со: прокрутилась среди наваленных тюков и улеглась, уставилась влажными глазами на просыпающегося хозяина. Котла Вей"нья зевнул, прикрывая ладонью беззубый рот, подвигал челюстью, почесал пальцами бороденку, рассеянно осматриваясь; затем встал и, одернув рубаху, понуро вышел под яркий солнечный свет. Шаспу гортанно каркнул, приветствуя его появление. Старик что-то пробормотал в ответ, тряхнул рукой и поплелся к кустам. Чаа"схе достал берестяные миски для себя и для жреца, зачерпнул в них варево и поставил на плоский камень. Сам сел рядом, дожидаясь возвращения старца, и все посматривал на тхерем Джья-сы, над которым уже вился легкий голубоватый дымок.
