Ее схватили грубо и больно. Она отбивалась, не видя, не глядя. Звенел сигнал тревоги, к ней бежали еще люди. Потом ее тащили куда-то, и вдруг она увидела Наоми. Увидела ее страх, теперь явный, открытый, как то окно, в которое она хотела выброситься. И закричала отчаянно, отталкивая от себя чьи-то руки:
— Верни все! ВЕРНИ МОЮ ЖИЗНЬ!
...Марлевая маска на лице не давала видеть окружающее. Снять ее она не могла: руки и ноги пристегнуты ремнями к столу, на который ее уложили. Слышен шум насоса, подкачивающего наркотическую смесь. Пини радовалась, что скоро умрет. Эксперимент доктора Гаяра не удался. В ушах шумело, и странным эхом отдавались два голоса.
— Вот, что вас ждет, Рон. Итог еще ужасней, чем в первый раз.
— Плохая подготовка пациента. Я имею в виду психологическую. Физическое состояние — прекрасное. Очень обнадеживает.
— Она неизбежно повторит попытку. Я вижу.
— Курс лечения транквилизаторами...
— И — готовое растение. Нет.
— Вы очень рискуете. Ею.
— Возможно. Может быть. Остаточная память — корень ее страданий.
— И вы его вырвете?
— В Школе меня готовили на ментального инженера. А такой практики, как здесь... По этой части я теперь Бренду за пояс заткнула бы. Но... Рон... Я считала Великую жертву абстракцией,... пока не увидала воочию. Проект провалился. Моя боль, страсть, самая безумная мечта. Ваше дело, на которое вы убили четверть века. Мы попыталась ухватить прошлое за хвост, но оказалось, что в него возвращаются только мыслью.
Сознание Пини затуманилось. "Я скоро усну, потом проснусь. Я не проснусь никогда". Издалека послышались слова Гаяра:
— Не разделяю вашего трагизма. А для... нашей подопечной придется тщательно спланировать новую жизнь...
И ответ Наоми:
— Жизнь ей устрою веселую. Поймите: отец, а еще пуще, матушка, слишком долго подавляли ее волю... А у нее уникальные задатки, что не удивительно, при кровном родстве родителей. Она всегда видела, когда я лукавлю. Теперь она станет сильной, не рохлей, какой была.
И ее последние (совсем близко), тихие слова:
— Все хорошо, родненькая. Прощай... и прости. Сейчас. Пока слышишь и понимаешь. Скоро мне не у кого будет просить прощенья.
С четвертой попытки Полине удалось встать на колени. Сердце быстро колотилось, меж грудями ползли по телу струйки холодного пота. Опустив голову, Полина глубоко дышала, пока сердцебиение не прошло, а сознание окончательно не прояснилось. Обо уже поднялась высоко, и в ее теплом свете портрет на стальной пластине показался Полине живым. Осторожно коснулась пальцами гладкого металла.
— Мама?..
— "Возьми свою жизнь, доча. И не повторяй моей злосчастной судьбы".
Обратной дорогой она кралась осторожно, крепко сжав в ладони свой пугач. Да, ее ждут. Автомобиль с погашенными фарами, темная фигура рядом. И человек этот — один! Одет почти так же, как Полина, а в левый карман куртки воткнут бледно светящийся листок солнечника. Полина съежилась у калитки, раздумывая, как быть.
— Мишень яркая, только целься лучше, — негромко сказала Нина.
Полина выпрямилась, спрятала оружие в пояс, и медленно двинулась вперед. Подошла к Нине, и несколько минут они молча смотрели друг на друга. Потом крепко обнялись.
— Садись в машину, — сказала Нина, — Твой "Павер", кстати. Я пришла на стоянку, пожелала, чтоб сменили номер. Его сменили. А могла бы взять любое авто, но решила твое.
— Урок мастерства... — пробормотала Полина.
— Ты редко пользуешься силой, потому часто забываешь о ней.
— Против толпы никакая сила...
— Глупенькая! Тебе казалось, что все на тебя смотрят. Все специально сделано так, чтоб ты запаниковала, иначе нам тебя никогда не найти.
— Меня узнал первый же встречный...
— Ты подумала, что узнает, и внушила ему, чтобы он узнал. Обычная рефлексия. Радость моя...
Нина надолго замолчала.
— Что у тебя с глазами? — спросила Полина.
— Не... знаю. Аллергия, наверно. От... солнечника.
— У тебя платок есть?
Нина пошарила в карманах.
— Потеряла.
Своим платком Полина промокнула Нине глаза, вытерла нос.
— Сморкнись. Гундосишь.
— Я и шепелявлю, помимо прочего, — вздернув губу, Нина показала, что одного верхнего зуба у нее нет, — После того, как ты меня стукнула, он шатался и так болел, что пришлось дернуть.
Полина в раскаянии уронила голову на ее плечо.
— Мария Дева! Что ж я наделала, идиотка...
Нина отмахнулась:
— Пустое. Вырастет.
— Мне тяжко... Я сегодня уложила кучу народа.
Нина поинтересовалась, шмыгнув носом:
— А как тебе удалось выпустить две обоймы, а из ранений — ни одного смертельного? Серьезные, да. А чтоб сдохнуть — нет. Научи секрету, родненькая... Или ты все же пользуешься силой? Ты всегда ею пользовалась. И в прежней жизни и в новой. Помнишь, ты всегда могла меня просчитать?
Она комкала Полинин платок, прижимая к глазам.
— Невероятно... Память о прошлом не возвращается. Такого никогда не было... Теоретически... не... невозможно.
— Я всегда хотела вспомнить. Потом смирилась. А теперь — так тяжело... Но, почему,... почему плачешь ты, а не я?
<< <
17. "ПАРЯЩИЙ ОРЕЛ"
— Сколько до Майи? — сонно спросила Полина.
— Через час будем, отозвался вислоусый шофер.
После перелета из Ганы Полине не удалось отдохнуть, и она то и дело погружалась в дремоту. Нина, нахохлившись, сидела рядом с ней, мысли ее витали далеко, она вспоминала подробности первой встречи с Ариэлем Солтигом...
...Они стояли на берегу моря, Кир Маут и Наоми Вартан — два тайных имени имели смысл только для них двоих. Киру пришлось переодеться, после того, как они покинули мост над водопадом, а одежда Наоми осталась теплой и сухой. Оба чувствовали себя в полной безопасности — охраняли их плотно, и с суши и с моря — там, вдали виднелись силуэты боевых катеров. Агрессор и защитница Острова. Пожилой, усталый человек и молодая женщина. Сын и мать.
— Жить со страшным чувством, что появился на свет по нелепой прихоти случая. Всю жизнь доказывать себе, что ты есть, существуешь. Ты доказал.
Набежавшая волна пошевелила у ног Наоми круглый белый камень, и стало видно, что это человеческий череп.
— Я испытала сходное после... ну, ты понимаешь.
Она шагнула вперед, но не погрузилась в сине-зеленую воду, а осталась неподвижно стоять в воздухе. Волны с шипением прокатывались под ее ногами. Кир с улыбкой смотрел на нее. На рукаве у Наоми уже несколько минут мерцал желтый треугольник. Она недовольно поднесла руку к глазам и тут же ухнула в воду по пояс.
— О, черт! Черт! — только и повторяла она, пока Кир, не жалея нового костюма, выуживал ее и выносил на руках на берег.
Комбинезон ее становился все тусклее цветом, все прозрачнее и Наоми горестно оглядывала себя.
— Что, села батарейка? — с ласковой усмешкой спросил Кир.
— Угу. Удивительно, что энергии хватило на столько лет. Бластик давно уж не стреляет — ношу форсу ради, а не безопасности для. Больше от этих игрушек никакого толка. Обними меня, я теперь, как голая. Холодно.
Он подчинился, чувствуя, как, против воли, его охватывает горячая волна желания.
— Ты бы взял меня в жены? — вдруг спросила она.
— Тогда мне придется сменить имя на "царь Эдип".
Наоми, горячая, трепетная под его руками, рассмеялась. Потом замолкла.
— Странно... Как необычно и странно. Я не смеялась... забыла уже сколько лет. А теперь мне хорошо. Как это странно...
Она вывернулась из его объятий, встала на колени и взяла в руки выброшенный на берег волнами череп. Ее густые брови сошлись к переносице.
— Какой высоты пирамида из десяти миллионов черепов? Мы — два безумца, приносящие людям беды и ничего кроме. А я смеюсь. Мне — хорошо. Это — нормально?
— Да, — отвечал спокойно Кир, он же Ар Солтиг, — Нам хорошо, потому что мы прислонились друг к другу. Я — наполовину ты и понимаю тебя лучше многих. Не мучь себя. Мы не злодеи. Мы, как пена на волнах — вознесены наверх бессознательной волею масс. И эту волю исполняем.
Наоми встала, держа в руках безвестные останки.
— Кто это был? Чем он жил, во что верил?
— Как все, он жил, чтобы жить. Близится время, когда перенаселенный Мир закипит в войнах, пострашнее минувшей. Ты сочинила "Тонгани", ты знаешь. Если проблему перенаселения не решать сознательно, она разрешится сама собой.
— Нет решения. Я не нашла, — прошептала Наоми, — А "Светлый путь" — сказка для масс. Будущее — темное и страшное. Ты разделишь его со мной?
— Объясни. Ты — Новый человек, практически бессмертна. А я... не унаследовал от тебя долгую жизнь.
— Какое там бессмертие! Глупости. Жизнь не идет вперед, если нет смены поколений и все отжившее: культура, обычаи, экономическое устройство, не сменяется новым. Результат: общество, откуда я родом, довольно жестоко. Разрешены дуэли и не считается зазорным суицид. Твои вредные привычки никого не касаются, пусть даже ведут тебя ускоренно в могилу — так мы избавлямся от асоциальных личностей. И так называемая "борьба добра со злом" идет гораздо яростней — негодяи сами не умрут. Мы победили старость, но не упразднили смерть.
И, ты прав, сверхдолголетие — рецессивно. Но есть Ренессанс. В течение года "вирус жизни" перестроит генетику твоего организма. Ты станешь таким же, как я. Обновление клеток, омоложение, да! Будет тяжко, плохо, есть опасность умереть, но никто из тех, на ком я испробовала...
— Какая у вас средняя продолжительность жизни? До гибели или самоубийства...
— Не подсчитана... Поколение основателей в большинстве своем живо...
— Ты — их внучка, правнучка?
— Великую жертву принесли мои родители.
— Всего два поколения?! И ты уверена, что непомерно длинная жизнь — это преимущество, ставящее вас выше простых смертных?
— Эфемеров, — резко уточнила Наоми, — Вот нехорошее, но правильное слово. Но ты — больше не будешь им, станешь одним из нас, Новых людей.
Кир перебил решительно и грубо.
— Обновятся все клетки тела и мозга тоже. Как же иначе? Значит, я навсегда утеряю память о прошлом. Перестану быть тем, кем я был. Перестану быть Ариэлем Солтигом! Какое мне утешение в том, что станет жить, ходить по земле, разговаривать с тобой молодой человек, зовущий себя Киром Маутом? Меня-то не будет!
— Да. По сути — ты умрешь. Это и есть "Великая жертва". Хочешь ее избежать? Можно. Только так.
И Наоми показала на череп в своей руке.
Кир нахмурился.
— Хорошо. Через десять лет я насыщусь властью над Миром. Подождешь?
Наоми вздохнула.
— А что мне остается? Жить и ждать. Или умереть...
...Полина пихнула Нину локтем.
— Хватит киснуть. Скажи, кто надоумил Солтига поставить Айвена Астера директором ОСС?
— Все я ж, подлая. Вы — давние знакомцы, сработаетесь.
— Чего?! Ах... вот оно как. То-то он грустный временами.
— Чем старше человек к началу процедуры Ренессанса, тем выше опасность смертельного исхода. В случае удачи — утрата памяти. Сохраняются отрывки, лоскутки воспоминаний. Нарушается самоидентификация личности... Если же Ренессансу подвергнуть молодую особь...
— То разницы никакой.
— Почти. Больше шанс выжить и только. Твой случай — совершенно невероятный, необъяснимый. Радуйся чуду и не будь к себе чересчур строга.
— А то... Дитя кровосмесительной связи брата и сестры. Как подумаю... Бедная Арда, ей пришлось взять на себя и эту ношу.
— Не надо ее жалеть. Вспомни лучше ту, кого никогда не называла матерью... И, хватит о грустном, — Нина положила голову на плечо Полины и тут же отпрянула, — Черт! Твой погон колется!
Полина была как прежде в военной форме, а Нина одета пародией на учительницу начальных классов — нарочито пресно.
По радио начинались последние известия.
"...На торжественной церемонии подписания договора о создании Эйкумены присутствуют: президент Ариэль Солтиг, координатор Натан Гариг, комиссар Северина Тома, новые главы Норденка и Ганы — Томас Канопос и Антон Децим. А также общественный деятель Антония Аркато, и амнистированная в честь великой победы, Алевтина Солтиг..."
Из глотки Нины вырвался вопль.
На площади перед Домом Власти возвышалась приземистая ступенчатая пирамида, и ее плоская верхушка служила трибуной для праздничных упражнений в красноречии Президента и его министров. Народу отводилось место в пятистах метрах поодаль, речи усиливались динамиками, а лица увеличивались повсеместно установленными видеоэкранами.
Аркато не смотрела вниз, на людское море, ее интересовал только один человек, стоящий рядом с нею. Рыжая и хрупкая на вид Тина Солтиг. "Она такая же, какой была я".
— Счастлива познакомиться... — кроме этих малозначительных не находила Аркато других слов.
Тина сощурилась.
— Здравствуйте... — тоже ничего не значащее слово, но, сколько в нем теплоты!
Обоюдное молчание.
— Он никогда не рассказывал о вас... — глухо сказала Тина.
Мимо них торопливо прошел Ар Солтиг, ободряюще улыбнувшись им обеим. Ему держать речь.
Правая рука Тины взметнулась вверх.
Народ расходился, полиция выпроваживала людей с площади, намеченное торжество отменили. Кому-то из высоких гостей на трибуне стало плохо, поговаривали, что самому. Появилось санитарное авто. Вскоре приехал директор ОСС, прошел наверх на трибуну, жуя бледные тонкие губы.
На гранитном полу два неподвижных тела. Вокруг все залито кровью, Астер вздрогнул, увидев, как ее много. И двое стоят на коленях над трупами: Нина с дико скошенными к переносице глазами и тихо скулящая Антония Аркато. Остальные молча и бездейственно стоят поодаль. Всеобщий шок.
— Как это случилось? — спросил Астер у седовласого правителя Тира, тяжело опиравшегося на инкрустированную серебром трость.
— Пластмассовый нож для резки бумаги... — с трудом отвечал тот, — Рассекло сонную артерию. Солтиг умер сразу, никто ничего не успел сделать. А Тину... расстреляла охрана.
Аркато, в последний раз тоненько вскрикнув, упала ничком. А Нина, вся в крови Солтига и его дочери, поднялась, прошептала:
— Она еще жива, скорее... — и начала спускаться неверными шагами по широкой лестнице.
Не одолев и середины пути, села без сил на ступени. Никто не решился подойти к ней, кроме невзрачного, лысоватого человека.
— Валентин? — безжизненно спросила Нина, — Вы извините меня?
Она подняла руку, на которой засыхала чужая кровь и начертила пальцем в воздухе перед лицом Валентина несколько вертикальных и горизонтальных черт, затем ладонью сдвинула эту воображаемую решетку в сторону. Он вздрогнул, растерянно поморгал, и его лицо обрело твердость.
— Как вытерли запотелое стекло. Так гораздо лучше. Спасибо, ваше высочество.
— Не надо... Нет ее высочества больше... Почему... Ну почему не выбрала я минуты в первую очередь повидаться с Тиной? Почему, сколько не силюсь выправить, все ранее сделанное рушится на меня?.. Я больше не могу, Валентин. Зачем я жила все эти годы? Чтобы двадцать лет воевать, не зная того, с собственным сыном? Терзать и мучить свою собственную внучку? Найти в ней слабину — затаенную ненависть к отцу и взвести затвор этой психологической бомбы, авось, пригодится? О, я — удачливая, у меня все в конце концов получается — я уничтожила их обоих... Зачем, скажите, был так небрежен мой палач?
