— Можешь даже не говорить, кто он. Софья Семеновна.
— Она была первым человеком, которого я встретил. Была ночь. Я выскочил из квартиры, скатился по лестнице и выполз из подъезда на четвереньках. У меня была разорвана нога, я ничего не соображал, в голове была жуткая каша — какие-то обрывки, образы, слова, смысла которых я не понимал — понимал только, что мне удалось удрать, и теперь единственное, чего я хотел, это оказаться как можно дальше от этого места. Она подошла ко мне, она была с Лордом. Она узнала мое лицо и что-то спросила — я не понял смысла. Я попытался уползти, но не смог. И тогда в моей голове отчетливо появилось одно слово... я слышал, как иногда люди кричали его в квартире, и по интонации знал, что оно означает. Я произнес его — очень неразборчиво, ведь я никогда еще в жизни не говорил... но она поняла. И вдруг спросила меня: "Ты сбежал?" — и показала на окна квартиры. И на этот раз я понял смысл.
— Как она могла узнать?
— Я первый страж, который сбежал, но я не первый, кто сбежал.
— Люди?! — Кира вскочила. — Ты говоришь о людях?! Но ведь... ты сказал, что нельзя дале... — Кира осеклась и медленно повернула голову в сторону распахнутого окна, за которым виднелся залитый солнцем двор. — Господи, они?!.. Сколько из них?!
— Очень мало. Охрана там хорошая, — он криво улыбнулся. — Но иногда кто-нибудь да сбегал. В тот момент, когда человека забирали... они просто менялись с ним местами, выбрасывали его в тот мир и пытались вырваться от стражей. И некоторым это удавалось. Но только для этого нужно, чтобы забирали очень сильных людей. Я видел это только однажды... но я понял... Князев-Пахомов-и-черт-знает-кто-еще был очень сильным. Не здесь, — Вадим сжал кулак, потом поднес его к груди и постучал по ней. — Здесь. Он чертовски не хотел умирать! Как и я в свое время. Он сопротивлялся до последнего. Мало кто сопротивлялся так, как он. И я воспользовался этим, — Вадим встал, бросил дымящуюся сигару в пепельницу, сунул сжатые кулаки в карманы и отошел к окну. — В сущности, можно сказать, что это из-за меня я теперь здесь, а он там.
— Как же тебя зовут? — негромко спросила Кира, напряженно глядя ему в спину. — Как твое настоящее имя?
— Ты его знаешь, — он отвернулся от окна. — Меня зовут Вадим Князев.
— Но ты ведь сам сказал... что это выдумка. Что такого человека никогда не существовало.
— Меня зовут Вадим Князев, — с нажимом повторил Вадим. — И я существую.
Несколько минут Кира молча смотрела на него, и все это время он ни разу не отвел взгляда. В его глазах были вызов и ожидание.
— Кто был тот человек? — наконец спросила она. Вадим похлопал себя по щеке.
— Этот? Занятный мужичок... Радиоэлектронщик. Имел опыт работы в охранных структурах, был хорошим специалистом по техническим системам охраны... и очень хорошим специалистом по несчастным случаям.
— Я правильно улавливаю?
— Ага.
— И он приехал сюда... по делу? А по какому?
— Не помню, — насмешливо сказал Князев и скрестил руки на груди. Уголки его губ опустились. — Та... женщина с девочкой... она была просто его знакомой. Они были ему здесь нужны для работы. Извини за спектакль. Мне жаль этих людей, но я и помню-то о них мало, практически ничего. Они мне чужие.
— А я-то поверила!.. — Кира зло скрипнула зубами. — Жалостная история про рассыпающийся брак... Сам придумал?
— Читал где-то.
— Ты... забирал их?
— Нет, — ровно ответил он. — Это правда. Но я забирал других. И их было немало.
— Но... подожди, как же ты мог в тот день общаться с милицией. Ты не мог...
— Это был... настоящий Князев...
— Называй его лучше Пахомов... а то я запутаюсь.
— Ладно. Он действительно вышел за сигаретами. Вернулся домой и первым делом включил свет, поэтому до него не добрались. Начал искать своих... вышел на улицу, стал осторожно расспрашивать... как бы между прочим... но беглецы сразу же поняли, в чем дело, и кто-то из них вызвал милицию. После беседы Пахомов кинулся собирать вещи... включил свет в гостиной, и перегорела одна из лампочек в люстре... Дальше ты знаешь.
— Софья Семеновна тоже беглец?
— Да. Пятнадцатилетней давности.
— Но ведь она же живет надо мной! Как же она...
— Они так же, как и я, не могут уходить далеко от квартиры... но ее близость на них совершенно не действует. Только на меня. Я ведь... совсем другой.
Кира закусила губу и отвела глаза.
— В сущности, ты так и остался на цепи. Просто она стала длиннее.
— После того... места... для меня это не имеет значения.
— Что же с тобой было потом?
— Поскольку у нее уже был... опыт, она не стала вызывать "Скорую" — больница была слишком далеко, и она понимала, что там я бы умер. Она оттащила меня к себе, но там мне скоро стало совсем плохо... и тогда Соня помогла мне добраться до дома неподалеку, где жила ее подруга. Та уехала, и Соня присматривала за ее попугаем и цветами. Несколько недель я жил там, потом она помогла мне снять квартиру.
— А деньги?
— У Пахомова было кое-что припасено на черный день — деньги, документы, но все это находилось в Москве. Первое время для меня эта информация была совершенно бессмысленной... но она задала мне правильные вопросы, и когда я наконец, понял, чего она хочет, то сказал ей. Она съездила и забрала, вот и все. Так у меня появились документы и имя. Вадим Князев, 1940 года рождения. Пахомов использовал этот паспорт только однажды. Он был хорошим актером...
— Как же ты жил?
— Первое время — ужасно. Я весь состоял из обрывков, в голове была каша. У меня осталась часть человеческой памяти, навыки, привычки, но я совершенно не понимал, для чего они нужны. Я плохо говорил и не понимал значения большинства слов, которые были в моей голове. Я практически не умел читать, но знал некоторые буквы. Писать не умел совершенно... кстати я и сейчас пока еще плохо пишу. Я не знал многих элементарных правил поведения, но я помнил, как вели себя люди, за которыми я наблюдал из своего мира... Я умел играть в шахматы, я точно знал, какой ход в какой ситуации надо сделать, но не понимал смысла, думал, это такая работа... Я мог починить технику, но совершенно не понимал, что при этом делаю. Я не знал, что еду надо готовить. Я был ходячим собранием парадоксов — я знал сложности, не разбираясь в них, и не знал простых вещей. И на меня обрушилось столько запахов... — Вадим как-то болезненно прищурился. -Соня учила меня — почти все время проводила со мной. И другие люди тоже учили — она приводила их. Говорила им, что я ее родственник, попал в аварию, и у меня серьезные проблемы с памятью. Конечно, я не восстанавливал свою память — я практически делал ее заново, укладывая на место то, что сохранилось — обрывки, ошметки — то, что мне осталось после Пахомова. Как только нога зажила, Соня начала ходить со мной по городу — на такие расстояния, на которые только можно было уйти... безболезненно. Потом я стал ходить один. Много раз не обошлось без конфузов... но это ерунда. Новая жизнь так меня захватила, мне так хотелось узнать все больше и больше... мне так нравилось быть человеком... Я учился ежеминутно, ежесекундно, и злился, что в сутках так мало времени. Я научился читать — это было для меня одним из самых важных открытий. Вначале читал все подряд и совершенно запутался. Тогда Соня составила для меня последовательный список книг... Она сказала, что для того, чтобы узнать о происходящем в мире, нужно смотреть телевизор. Я смотрел его без перерыва целую неделю и чуть не сошел с ума.
— О, тут я тебя вполне понимаю, — Кира улыбнулась.
— Да... с тех пор я смотрю его... довольно редко... новости, хорошие фильмы...
— Софья Семеновна знала, кто ты на самом деле?
— Да, я все ей рассказал, как только научился более-менее связно выражать свои мысли. И даже... показал. Мне казалось... что с ней я должен быть честен...
— И она не испугалась?
— Нет, — Князев пожал плечами. — Почему-то продолжала со мной возиться. Может, потому, что у нее уже тогда возникли планы насчет меня, а может и потому, что, в сущности, она была очень одинока. Сын навещает ее крайне редко, а Лорд по природе слишком молчалив.
— А потом ты переехал сюда?
Он кивнул, отошел от окна и снова сел на пол, спиной к ней.
— У Пахомова было прилично отложено, и какое-то время спустя Соня помогла мне купить эту квартиру. Соседям сказала, что недавно я попал в серьезную аварию, и с тех пор у меня проблемы с памятью и со здоровьем, поэтому если в первое время жизни здесь я и допускал ошибки, на них почти не обращали внимания. Я жил, я смотрел, я слушал, часто даже подслушивал... — Вадим усмехнулся. — Я учусь до сих пор — каждую минуту, я наблюдаю за людьми, изучаю те или иные моменты человеческих жизней и запоминаю, что в такие моменты следует делать и говорить. Ведь у меня в памяти было много свободного места, и я стараюсь забить это место до отказа. Я ведь до сих пор... еще многих вещей не понимаю. Некоторых из них я не пойму никогда. Но я давно понял, что для того, чтобы быть одним из вас, мало выглядеть так, как вы... этого слишком мало, — он потер затылок. — И я буду учиться, пока у меня есть время.
— И ты оказался невероятно способным учеником! — глухо сказала Кира, глядя ему в спину. — Подумать только!..
— У меня было очень много свободного времени. И ведь я начинал не с пустого места. Я ведь сказал, что я многое... унаследовал.
— Все равно это очень короткий срок! Ты... черт тебя подери!.. ты намного умнее меня!
— Какое несчастье!.. — язвительно произнес он, не глядя на нее.
— Помимо всего прочего ты еще и отлично научился тому... как... следует обращаться с женщинами...
— А этому учиться особо и не надо, — заметил Вадим. — Это уже инстинкты. Надо было только научиться разнообразию и подходу.
— Уж на такую-то учебу ты, небось, выходил не в старческом облике! Кстати, этот имидж только из-за документов?
— И из-за Веры. А еще из-за того, что Пахомов сюда приехал по работе, и взял аванс, а дело не сделал... Что же касается женщин... — он фыркнул. — Кстати, ты, наверное, теперь беспокоишься о своем здоровье?.. Не переживай — мутировать ты не будешь.
— Вот спасибо, утешил! — Кира вскочила, зло глядя на него. — Слушай, а это свое развеселое чувство юмора ты тоже от него унаследовал?
— Нет, Кира, — отозвался Вадим неожиданно усталым, разбитым голосом. — Чувства унаследовать нельзя. Они могут быть только своими. Его чувства ушли вместе с ним, и я о них ничего не знаю.
— То есть, твое хамство и глубокий цинизм — это твои личные достоинства?!
— Целиком и полностью.
— Ну, знаешь ли!.. — Кира осторожно потрогала затылок и отвернулась, глядя на приоткрытую дверь в комнату. Потом неслышно подошла к Вадиму и села рядом с ним на пол, слегка прислонившись спиной к его спине. Он чуть вздрогнул, но не отодвинулся.
— Ты видел меня всего лишь пять минут, — тихо сказала Кира, склонив голову и глядя на свои обломанные ногти. — И это было так давно...
— А разве это имеет значение? — она услышала, как Вадим щелкнул зажигалкой. — Тогда... я пошел за тобой на остановку, но ты исчезла... А потом пришла женщина и позвала меня, протянула ко мне руку, и я пошел за ее рукой, потому что у нее был запах похожий на твой... она была твоей родственницей. Я думал, что она отведет меня к тебе. Но она отвела меня совсем в другое место. Я сбежал оттуда, потому что отчаянно хотел жить... и я хотел найти тебя. Говорят, псы проходят сотни километров, чтобы найти потерянных хозяев. Не знаю, через что именно прошел я, но это было очень далеко отсюда.
— Во всех отношениях. И теперь ты не...
— Это верно. Я не мог покинуть этот город, но я знал, что ты приедешь. Во мне мало осталось прежнего, но эти остатки... они все еще ждали хозяйку. А вместо хозяйки вдруг приехала женщина. Такая же, как те, которых я уже знал... и в то же время так на них не похожая... Меня это так запутало... Смотришь на нее, и видишь женщину, которую хочешь и телом, и душой, женщину, с которой хочешь говорить бесконечно, хочешь, чтобы она поняла все твои мысли и поняла тебя самого — до самого дна, и в то же время никогда не узнала, кто ты такой... То, что я представлял себе раньше, теперь никуда не годилось... Словно что-то вдруг рухнуло с пьедестала, на который я его вознес, но тут же оказалось еще выше. Просто быть рядом и защищать, если что... теперь этого было слишком мало. Я хотел большего... и дико боялся этого. Боялся выдать себя. Возможно, если б мы не столкнулись тогда... на море, ничего бы и не было, но там... Бывают минуты, когда удержаться невозможно, когда ни о чем не думаешь и все посылаешь к черту! — в его голосе зазвучала глухая ярость, он стал хриплым и рвущимся. — Раньше я такого не знал... Кажется, вы, люди, называете это безумием?
Кира, отодвинувшись от него и глядя на выцветшие обои, на которых подрагивали пятна от солнечных лучей, очень тихо сказала:
— Кажется, мы, люди, называем это любовью...
Вадим ничего не ответил. Кира, чуть качнувшись назад, опустила голову, и влажные волосы ссыпались ей на лицо. Отчего-то, несмотря на то, что жаркое утро было в самом разгаре, ей стало холодно. Молчание наполнило комнату, молчание плыло мимо них, словно густые тяжелые тучи, несущие в себе еще не рожденную грозу, и ей казалось, что они сидят на вершине горного пика, и весь мир остался где-то далеко внизу, а здесь только холод и предгрозовая тишь. Кира сидела и думала о том, кто молчал позади нее, кто много лет принадлежал другому миру, кто совершил невероятное, кто часами бродил рядом с морем, завидуя его беспредельной свободе, и кто, несмотря ни на что, оказался человечнее многих из тех людей, которых она знала. Есть вещи, понять которые нельзя, как ни старайся, но есть и вещи, понимать которые просто не хочется, и сейчас Кире совершенно не хотелось понимать, почему желает, чтобы он был всегда.
— Думаю, этого достаточно? — наконец, негромко произнес Вадим, и Кира почувствовала, что легкое прикосновение его спины исчезло. — Можешь спрашивать по делу. Кстати... если что — дверь не заперта. Честно говоря, мне странно, что ты все еще здесь.
— А я давно должна была с громкими криками пуститься наутек и спрятаться дома под диван?! — яростно спросила она.
— Примерно так.
Кира встала, сделала шаг к выходу из комнаты, пьяно пошатываясь, потом развернулась, обошла Князева и с размаху села перед ним на пол. На лице Вадима не дрогнул ни один мускул, оно было холодным и равнодушным, и глаза льдисто поблескивали из-под полузакрытых век.
— Что? — в его голос протекла жесткая насмешка. — Тебя интересуют какие-то физиологические подробности?
Она приподнялась на коленях и очень медленно протянула руку к его щеке, но едва ее пальцы коснулись его кожи, Вадим отдернул голову так резко, словно эти пальцы были из расплавленного металла. В его глазах вспыхнула оскорбленная злость, и теперь уже Кира дернулась назад, уронив руку, и костяшки ее пальцев легко стукнули по паласу.
