Получалось, что либо выбираться из безопасной глухомани туда, где можно было б раздобыть необходимое для ремонта — а то и сделать по месту все нужное сразу, либо плюнуть на затею.
Отсиживаться в схроне было бы безопаснее, и раньше это как раз и было целью. Однако, несмотря на ежедневную тяжеленную работу — Виктор стал чувствовать отупляющую скуку. К своему стыду он отметил, что баня и дом сейчас как-то кажутся куда привлекательнее. И добавить комфорта — было бы неплохо. Да и развлечений стало мало. Радио уже перестало доставлять удовольствие — да и исчезли практически все радиостанции, а в словах Ирки было рациональное зерно — без картошки житье представилось не слишком комфортным. Только побыв в сюрве больше недели, Виктор увидел еще целую кучу необходимых вещей, упущенных при подготовке.
И самое противное — как-то сильно съежилось то вкусное ощущение своей победы и исключительности. Еще и Ирка как-то слишком вознеслась. Чем дальше, тем сильнее захотелось выбраться из глуши, показать Ирке, кто в доме хозяин и заодно разжиться многими полезностями.
В конце концов, можно тихо просидеть в лесу, подъедая потихоньку запасы. Но запасам и так ничего не будет — отобрано все как в Росрезерв — долго и спокойно хранящееся. Тушенка в жестяных банках может и подождать. Крупа и сахар — полежат. А вот свежего чего — было бы не дурно.
А еще слова Ирки навели на мысль — а и впрямь, почему бы не устроить тут огородец? В бункере возиться с рассадой было невозможно, а вот тут — в доме на подоконниках... Да даже стеллажи можно сделать... Вообще-то настоящий сурвайвер вполне знает, как варить щи из свежей крапивы. Без картошки. Без лука.
Но только самый настоящий сюрвайвер знает, что щи с капустой, картошкой, лучком и помидорами — гораздо вкуснее.
Еще бы и чесночок со сметанкой...
Ира покладисто согласилась с планом мужа. Получалось, что придется катить к маленькой автомастерской. Там еще была какая-то мелкая деревушка, вроде бы даже кто-то там свиней разводить взялся, помнится рассказывали что-то такое, одно время Ирка носилась с идее готовки молочного поросенка, но Виктору это как-то не понравилось.
А в мастерской — где во время разведки местности незадолго до прихода Пушистого Зверя Витя ремонтировал помятую дверцу, вроде бы было все необходимое.
Посидев над картой, Виктор прикинул, куда можно будет еще заглянуть, во время вылазки, написал на бумажке что нужно для ремонта газгена.
Ирка расставив тушенку в подвале занялась обеспечением со своей стороны.
К удивлению мужа она выволокла какое-то старушачье шматье.
— Это еще зачем?
— Если там живые люди, сначала лучше мне в одиночку зайти. Глянуть — кто да как.
— Думаешь, нас возьмутся обидеть?
— Не исключено. Ну не удивлюсь. Хотя бы ради оружия.
— Зубы обломают.
— Так не обязательно встречать огнем и вступать в перестрелку. Можно нас напоить или отравить. Или зарезать в подходящий момент. Да просто вывернуть на тебя кастрюлю кипячего супа. А меня сразу гробить нет резона, в одиночку я неопасной выглядеть буду — если что, так ты и вступишься, милый, когда они засветятся...
Виктор подумал, что в этом есть смысл. Но не оставлять же за Иркой последнего слова.
— А если там будут мертвяки?
— Мы же сначала глянем, что да как. Ты же у меня осторожный и бдительный!
— Ладно. Мы так и поступим.
Последнее слово все же осталось за Витей.
Это было приятно.
......................................................................................................................
В пыльном стекле вижу ровно то, что мне сообщает отчаянный вопль:
— Некротическое взбесилось!!! Стреляй — разойдемся по-хорошему!!! Хватай стреляющее!!! Скорей!!!
Вопль резко заканчивается очень болезненным криком.
Вот уж дудки, нашел дурака!
Дверь в кабину не заперта.
Прыгаю в машину.
Запираюсь.
Ключей нет.
Смотрю, как морф будет жрать своего хозяина.
Морф не жрет.
Он наслаждается.
Герой — красавец изо всех сил пытается отползти, сидя на заднице, но не замечает того, что Мутабор придавил его ногу лапой и потому гений впустую елозит ручонками по насту.
Странный навороченный девайс с глушителем и гранатометом валяется аккурат посередине между мной и сладкой парочкой.
Вообще-то можно бы рвануть за ним, пока они так заняты друг другом.
Не успел.
Морф поворачивается в мою сторону и идет к машине, волоча за ногу свою добычу. Добыча, вместо того, чтоб раскрыть висящую на боку кобуру, продолжает в слепом ужасе хвататься руками за снег. А ведь не получается у него, ручки-то не слушаются. То ли Мутабор их поломал, то ли так засушил. У меня рука еще не в порядке и болит, зараза.
Показываю морфу зажатый в руке пистолет.
Сам прекрасно понимаю, что выгляжу смешно с этой пукалкой.
Морф реагирует, тем не менее, серьезно.
И совсем не так, как я ожидал.
Сорванная с пояса гения кобура отлетает как пушинка...
Чудище деловито поднимает ногу хозяина на уровень своих глаз и обдирает и маленькую кобуру со щиколотки.
Это что, он понял мой жест не как угрозу ему, а как помощь и напоминание о возможном противодействии хозяина?
Слишком хорошо, чтоб было правдой.
Но чем черт не шутит.
Когда бог спит.
Морф что-то заботливо делает со своим создателем, отчего тот орет совершенно немыслимым ревом. Наконец отстраняется — когда у меня уже в ушах звенит.
Вижу, что пальчики на обеих руках у экспериментатора торчат нелепо в разные стороны — минимум вывихнуты, но со своей дури морф мог их и переломать легко.
Не успеваю ничего умного придумать, как машину сотрясает гулкий удар.
Мутабор слегка грохнул в дверцу кабины кулаком.
Я это понимаю как намек на то, что стекло между нами не преграда и не защита.
Такое приглашение вылезать из кабины.
Ужас, как не хочется этого делать.
Вылезаю.
Герой — картинка с недоверием глядит на свои изувеченные руки и начинает взахлеб плакать. Слезы ручьем текут. Ну да, это еще и больно впридачу, а не только обидно.
Морф даже головой начинает мотать — не будь он мертвяком, я бы сказал, что он восторженно слушает этот плач — как великолепную музыку.
Надо бы по дуге обойти этих ребят и попытаться добраться до автомата, но — странно до невозможности — ноги не идут. Держат худо-бедно, но не слушаются. Не было у меня такого никогда раньше.
А еще — совершенно не к месту — мне становится жутко любопытно — что черт это все побери, тут происходит? Такое дурное любопытство можно сравнить с тем, когда мы шестиклассники разбирали взрыватель здоровенного снаряда, нарезки на медных поясках которого четко говорили, что давным — давно эта стальная дура вылетела с грохотом в облаке пламени из орудия, просвистела десяток километров и потом тяжко рухнула в этом лесу. И не взорвалась.
Детонатор мы разобрали, ничерта не поняв в полученных деталюшках. Зачем разбирали — так и осталось неясным. Как решили, повзрослев — по чистой и незамутненной дурости. Потом была возможность посмотреть, что делают с человеческим телом и куда меньшие железяки — и я не только в руки больше эти штуки не брал, но и взял за правило уносить ноги от безлюдных костров в лесу...
Вот и сейчас — любопытство ровно того же розлива. Нет, разумеется, его можно объяснить — говорящий и думающий мертвец, чего никто не видал раньше... Его создатель, владеющий явно технологией производства морфов в почти промышленных масштабах. Сам морф — невероятно ценный материал для изучения.
Кое — что мне и так понятно. Всякая ерунда — например, откуда звуки. Раз зомби двигает конечностями и может кусать и жевать — и глотать — значит, мышечные группы работают. В сложных сочетаниях, точно координировано. И почему бы не работать мышцам грудной клетки — набирая в грудную полость воздух? И получается по принципу детских резиновых игрушек пищалок. Те тоже не живые, а звуки издают — токо в путь. Голосовая щель и пасть — тоже работают. Да любой мертвяк издает стон— стенанье. Тут только еще отмодулировано несколько звуков. Вот сохранившийся интеллект — это совершенно непонятно. Мозг умирает — кора во всяком случае. Раз морфы охотятся, да еще и хитрят при этом — интеллект у них точно есть. Так что тут просто еще к тем структурам мозга, которые у морфов работают на охоту — добавились дополнительно огрызки коры. Вот как — совершенно не понимаю.
Хотя не только тут. Как функционируют зомби — никто не понимает.
Мутабор насладившись музыкой воя и плача, поворачивается ко мне.
— Хессих!
— Да я медик.
Мотает башкой, совершенно человеческим движением отрицания. Тычет лапой себя в грудь, повыше висящих ручонок.
— Хессих!
Потом в меня.
— Хассиссхеннн!
— Ассасин?
Отрицательное мотание башкой.
— Хассиссхеннн!
Это что получается? Конкурирующая фирма?
— Задача? Цель?
Мда... Что интересно морф захочет? Интересный шеф получается. И улыбочка у него... Устрашающая улыбочка...
— Хабботха. Хассиссхенннссиа.
Морф напрягается, видно, что говорить внятно ему физически трудно. Поневоле напрягаюсь, непроизвольно помогая ему, как это делают все люди, беседующие с косноязычным или заикой.
— Рхееанниассииха.
Теперь не понимаю. Но вижу, что как раз хозяин свою зверюшку понял отлично, аж плакать перестал и притих как-то подозрительно...
— Эй, гений, как вы делали морфов? Почему грудь Альманзора брита? Зачем бритье? И раз уж речь пошла — зачем ручки пришиты? Жду ответ. Нахрена шитье ручек? Жду мало времени.
— А что сделаете? Вы теперь меня беречь будете!
— О, а я думал, что вы речь в норме забыли. Насчет ожидания — это вряд ли. Сомнение. Я не научный работник. Практик. Примитив. Говно цена вашей деятельности.
— Она уникальна! Любое начальство вас поставит на место, идиот!
— Есть сомнение. Тут начальство — медик Мутабор. Главврач Мутабор.
— Льстите, льстите, жополиз. Он все равно не поймет.
— Ерунда. Отрыв башки он вполне обеспечит. Доение коровы — видели?
— Что за бред?
— Бред? Нет. Дерганье пальцев. После вывиха. Итак, информация?
— Пошел в жопу, мудак! Я жив, пока не говорю.
— Жизнь эквивалент боль.
— Ничего, потерплю. Он тебя тоже сожрет. Не первый будешь. Он — людоед.
— Вы тоже людоед. А он — ваше творение. Симпатия к нему — не к хозяину.
Морф вмешивается довольно бесцеремонно.
— Хессссих. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рмуххабборр.
Слушать это — уши в трубку сворачиваются. Понять — мозг пухнет. Но вроде как — начал с медика, а получился в конце Мутабор, если я его правильно понял. Несколько циклов. Что за циклы.
— Повтор? Еще повтор?
Морф повторяет. Но при этом делает нелепые жесты. Нелепые, потому как странно их видеть в его исполнении. Получается, как в детской картинке "Найди спрятавшегося мальчика". Смотрел, смотрел — и вдруг как повернулось что-то — и странно, что раньше очевидного не видел. Он тычет лапой в себя, скрещивает лапы на груди, потом словно трет что-то зажатое в руках, потом прикладывает эти невидимые предметы, потом снова скрещивает руки на груди...На всякий случай проверяю.
— Врач. Смерть. Реанимация. Вторая смерть. Вторая реанимация. Третья смерть. Третья реанимация. Четвертая смерть. Четвертая реанимация. Пятая смерть — конец. Мутабор.
Жуткая башка медленно кивает.
— Причина? Болезнь?
— Ппрреххось...
— Прихоть?
— Ппрреххось.
Мило. Хорошая развлекушка.
— Эй, гений. Симпатии у меня к вам не было, а теперь вы мне еще больше не по нраву.
— Вы не можете так со мной поступить!
— Почему?
— С вашей точки зрения я преступник. Допустим. Но вы-то нет. А если поступите как я — вы тоже станете преступником, ничем не лучше меня.
— Сравнение для дурака. Антибиотик не равен возбудителю болезни.
— Вы значит — антибиотик?
— Роль вполне меня устраивает. Правда, у меня нет уверенности, что я обеспечение пяти реанимациям одолею. Задача — морф хозяина? Кстати, как вы обеспечивали послушание Мутабора?
— Он притворялся, сволочь. А вам ничего не скажу.
— Надобности у меня нет. Пока осталось одно. Непонятка с детскими ручками, которые вы вшили взрослым мужикам. Но раз у вас такая прихоть и фантазия — есть уверенность — просто по приколу. Видно как побрили первенцу грудь, чтоб шарашить разряд дефибриллятором идея и пришла. Совершенно дурацкая идея.
— Конечно, сейчас можно топтать свободу творчества! А я — творил.
— Свобода подразумевает ответственность. Иначе получается не свобода, а херня. Затея идиота — жестокость и только. У Альманзора уже явления некролиза были на ручках. Он их стал переваривать, а не адаптировать. Да и исполнение — такое же, как и идея. Ну, мы заболтались. К делу. Главврач, распоряжения?
— Хрусс. Ххашина.
— Груз?
— Хрусс. Хуссофф. Хоссаинн.
— Хозяина в будку?
Кивает. Сам значит на место хозяина, а гения — в ту самую жестяную конуру, где видно Мутабора возили. А что, хорошая мысль. Только вот возникают у меня совершенно козацкие мысли — хоть гения и обваляли уже по земле, но одежонка и амуниция у него отличные — а так как он щуплый, то тому же Демидову в самую пору будет. Это раз. Второе — голый и босый до смерти не замерзнет, а вот бежать и сопротивляться ему будет куда сложнее. Это два. А три — надо мне собрать в кучу разбежавшиеся мысли. Пока я получил просто передышку. Не более. Морф — он и в Африке морф, никак не святой Николай. Значит можно ожидать любого варианта. Но вроде я ему нужен для расправы с хозяином — значит пока идет по плану — жить буду.
Вот только потом у меня в соседях окажется два морфа.
И если у гения останется часть мозгов — то любить он будет уже конкретно меня.
А мне по уму и одного Мутабора — с походом хватает.
— Одежда. Обувь. Изъятие.
— Ссмыхлн?
— Побег. Хозяин. Затруднение.
Морф кивает. Величественно это у него получается.
Вытряхивать гения из одежонки удается не быстро — несмотря даже на внятное запугивание его Мутабором. Голым вивисектор производит весьма убогое впечатление. Тощий, но рыхлый и брюшком. В кузов лезть не хочет, но тут я убеждаюсь, что силенка у морфа — несмотря на его не такие уж значительные габариты — есть. По-моему мертвяк еще и руку хозяину сломал. Все, кузов закрыт. Подбираю шмотки.
— Штурм. Завод. Предупреждение. Товарищи.
Мотает головой. Не согласен.
— Помощь. Альтернатива. Обстрел. Опознание. Отсутствие.
Опять не согласен.
— Время. Нехватка. Реанимация. Обстрел. Танки. Снайпера. Помеха. Работа.
А ведь если бы я мешки грузил — меньше бы потел.
— Месть. Время. Торопливость. Помеха. Помощники. Хозяин. Нейтрализация. Необходимость.
— Ххерняя.
О, это у него четко вышло. Приходится бросить шмотки. Успеваю накоротке прикинуть пару ориентиров — как тот гоголевский дид, у которого было проклятое место между хатой и левадой.
