— Просто отличная, — кисло согласился Бруно, устало отирая лоб. — Это все?
— Пока да. Но как я уже сказал — я еще не подошел к основному этапу, только прояснил ситуацию. Задал пару вопросов для порядка и дал ему время с этим свыкнуться; переведу дух, продумаю остальные вопросы — и снова к нему наведаюсь. Постараюсь вытащить как можно больше информации за раз, и если удастся — будем закрывать лавочку.
— Чем ты его взял? — прямо спросил Бруно, и Курт пожал плечами:
— Пообещал ему костер. Дал слово. Он все еще мечтает вознестись в пламени к Вотану... ну, или еще к кому; может, какую богиньку себе там присмотрел.
— Ты... пообещал ему что?
— Только когда все закончится, — уточнил Курт. — Не раньше.
* * *
Каспар шагал ровно, безмятежно, не глядя по сторонам, смотря лишь прямо перед собой. Курт сопровождал приговоренного от самого шатра — с той самой минуты, как снятые кандалы на крестовине заменили на веревку, связавшую его руки за спиной; идти под прицелом дюжины арбалетов было несколько неуютно, но выпустить пленника из виду и из-под личного контроля он опасался — несмотря на все 'но', 'не сумеет' и 'не может быть'. Вероятно, логики в этом не было, но в этой ситуации Курт был готов пойти против собственных принципов.
Позади арбалетчиков он видел людей — рыцарей, солдат, обозный люд — и судя по выражению этих лиц, большинство из них знали, чей последний путь наблюдают сейчас. Где-то в этой пестрой толпе совершенно точно должны быть и участники того самого пражского турнира, своими глазами видевшие дела его рук...
Здесь трибун не возводилось. Фридрих просто стоял напротив помоста, с ожиданием глядя на приближающуюся процессию, за его плечом застыл безмолвная тень Хельмут, справа — Бруно и Нессель, слева хмуро взглядывал на помост неотлучный адъютор фон Тирфельдер. Место казни не ограждали оцеплением, но вперед никто не лез, оставив свободным пространство вокруг помоста и широкий коридор, по которому Курт все так же под прицелом арбалетчиков провел все так же размеренно и бесстрастно шагающего человека со связанными руками. У помоста он взял Каспара за локоть, молча развернув и направив к короткой лестнице, передал exsecutor'у в буквальном смысле из рук в руки и лишь тогда отошел, встав рядом с Фридрихом.
— Все еще думаете, что Альте не стоит тут быть, майстер Гессе? — тихо спросил наследник, и он качнул головой:
— Готтер не захотела. Кто я, чтобы спорить.
— А ты бы привел, — укоризненным шепотом сказала Нессель, и Курт пожал плечами:
— Я бы привел. Вряд ли это показалось бы ей таким уж кошмарным зрелищем после того, что уже довелось видеть.
— И зачем добавлять?
— По-моему, ей стоило знать, что стало с человеком, который едва ее не убил.
Бруно выразительно кашлянул, и оба умолкли, переведя взгляды на помост в центре свободного от людей пятачка.
Каспар стоял неподвижно, прямо, как ствол, глядя поверх голов; бесстрастный взгляд не скользил по лицам, не задерживался ни на ком, никого не пытался выловить из толпы — взгляд застыл, точно ледяная корка в проруби, окаменелый, ровный...
Когда из-под его ног вылетела тяжелая подпора, Нессель поморщилась, а спустя полминуты вовсе отвернулась, явно с трудом сдерживая дурноту. По толпе зрителей волной прокатился одобрительный гомон, чуть замолкнувший в момент апогея и ставший громче ближе к финалу. Было ли это личным распоряжением Фридриха, или вариант петли исполнитель выбрал сам, Курт не знал и сомневался, что будет этим интересоваться...
— Вот для него всё и закончилось, — констатировал он спустя несколько минут всеобщего напряженного ожидания, когда конвульсии, наконец, стихли. — Как я и поклялся — теперь можно и на костер. Ad vocem, Бруно, ты все еще помнишь, что Совет должен рассмотреть мое предложение? Охотники собирали сведения веками, посему к ним стоит прислушаться; а их практика говорит, что прижизненное сожжение — опасная штука. Только представь, скольких невероятных сущностей мы наплодили за все это время, казня простых малефиков. Быть может, все и обошлось, а может, кто-то из них...
— Совет ему 'должен', — буркнул Бруно, не отводя взгляда от неподвижного тела под перекладиной. — Эта тема будет одной из важнейших на следующем заседании, а оно, как ты понимаешь, случится скоро. Но ты также должен понимать, что самой важной она не будет.
Курт бросил взгляд на помрачневшего наследника и снова отвернулся к помосту со столбом и веревкой.
— И да, Фридрих, о самой важной теме, — сказал он негромко. — Завтра я уеду; не знаю, как сложится наше прощание, поэтому скажу сейчас. Не играйте в рыцаря, прошу вас. Не лезьте вперед. Без вашего воодушевляющего помахивания мечом в первых рядах — армия как-нибудь обойдется. Без живого наследника — Империя обойтись не сможет.
Тот тяжело вздохнул, глядя, как постепенно разбредаются зрители, коротко взглянул на тело в петле и, наконец, нехотя отозвался:
— Могу лишь ответить, что понимаю это, майстер Гессе.
Курт больше ничего не сказал, напряженно следя за тем, как исполнитель обрезал веревку; когда массивное тело рухнуло на помост, он непроизвольно шагнул вперед, вдруг осознав, что мысленно прикидывает, сколько времени потребуется на то, чтобы выхватить и зарядить арбалет, как лучше выстрелить над головами расходящихся людей...
— Да, непривычно, — тихо согласился Бруно.
Фридрих бросил еще один взгляд на виселичный столб и, помедлив, обернулся к телохранителю. Неизменно равнодушный, безучастный взор бывшего зондера сейчас был полон смеси таких чувств, что Курт предпочел даже не пытаться разложить их на части.
— Хельмут, — позвал наследник, и взгляд сместился к нему. — Я знаю, слишком быстро, слишком легко. Незаслуженно легко. Почти ничего не почувствовал и даже не понял, что происходит. Должно было быть не так. Но там, где он оказался, всё будет иначе, и с него спросят сполна — за всех.
— Да, — тихо отозвался тот и, помедлив, коротко кивнул Курту: — Спасибо. И от них — тоже.
Он молча кивнул в ответ, вновь обратив взгляд к суете у помоста.
— Хочешь увидеть, как он сгорит? — помедлив, уточнил Фридрих, и телохранитель качнул головой:
— Нет. Ни к чему.
— Ты прав, — согласился наследник сдержанно. — Майстер Гессе?
— Я останусь, — ответил он, не обернувшись, наблюдая за тем, как двое с надсадой волокут по земле тело с петлей на шее. — Я должен убедиться.
— Отец Бруно?
— Если я потребуюсь вам как член Совета, Ваше Высочество, — так же не отводя глаз от тела на земле, ответил тот, — вы знаете, где меня найти.
— А я пойду к Альте, — вздохнула Нессель. — Которой ты сказал, что скоро придешь.
— Я скоро приду. Скажи ей, что я... — Курт замялся, и ведьма монотонно договорила:
— ... работаешь.
— Да.
Нессель смотрела на него молча еще мгновение — этот взгляд он чувствовал буквально затылком, почти физически — и, молча развернувшись, направилась вслед за Фридрихом.
— Паршивая смерть.
Курт обернулся на голос, встретившись глазами с солдатом, стоящим в нескольких шагах в стороне, и сухо согласился:
— Да, мерзкая.
— Позорная, — продолжил солдат, подойдя ближе, тоже наблюдая за тем, как двое исполнительских помощников споро управляются с телом, оборачивая его полотном и просмаливая сухую толстую ткань. — Такой бы себе никто не пожелал, да... Мне вот даже почудилось, что он дернулся, когда его под петлю ставили. Вроде как вырваться.
— Не исключено, — отозвался Курт, не отрывая взгляда от происходящего впереди.
— Я вот теперь припоминаю — точно видел, — уверенно сказал солдат. — И вроде как даже что-то такое палачу сказал... Как думаете, майстер инквизитор, просить чего пытался, нет?
— Не исключено, — повторил Курт буднично. — Я в этот момент говорил с Его Высочеством, отвлекся... Не удивлюсь, если однажды услышу об этой казни подробности, которых своими глазами не видел. Слухи... быстро бродят, верно?
— Слухи-то — оно да... Дело такое, — согласился солдат. — Хорохорился-то как, а потом вон перед петлей и сломался, перетрухнул... Неприятно будет его дружкам, если такая молва до них дойдет, майстер инквизитор.
— Да, — согласился он, не отводя взгляда от исполнителя с факелом, ожидающего, пока тело должным образом уложат на дровяной просмоленной кладке. — Им это явно не придется по душе.
— Пойду-ка поспрашиваю, не видел ли кто чего, не слышал ли, — подытожил солдат. — А то ж я далеко стоял, вдруг чего пропустил...
— Хорошая идея, — откликнулся Курт отрешенно и, не обернувшись на Бруно, направился к будущему костру.
К исполнителю он подошел, когда тот уже приблизился к дровяному возвышению; мгновение поколебавшись, Курт забрал факел из его руки и, подступив к кладке, поднес огонь к просмоленному дереву.
Рыжеватые бабочки, словно раздумывая, медленно спорхнули с факела, будто бы нехотя поглотив сначала мелкую щепу, потом хворост, неспешно переползли на дрова — и вдруг разом разметались, разбегаясь в стороны, широкими клочьями вытягиваясь вверх в облачках смоляного дыма; Курт обошел возвышение, воспламеняя кладку со всех сторон, и, замкнув круг, отступил на шаг назад.
Огонь все креп, становясь гуще и выше, теряя желтизну и все больше алея. Курт помедлил, глядя на факел в своей руке, потом бросил его на обернутое полотном тело и, сделав еще три шага назад, остановился, не отрывая взгляда от пламени, ощущая жар на лице и чувствуя, как все ярче проступает в воздухе этот знакомый, ставший за годы службы таким привычным, запах.
— Теперь — всё? — тихо спросил Бруно за спиной, и он кивнул, так же негромко отозвавшись:
— Да. Теперь всё.
Эпилог
— Ну, тут так ничего, — снисходительно отметила Альта.
Курт и Бруно с усмешкой переглянулись, а Нессель тяжело вздохнула, оглядывая сад при академии святого Макария — ей здесь явно было неуютно.
— Ты же сама понимаешь... — начал Курт тихо, и ведьма отмахнулась, поморщившись:
— Да, да, мы говорили об этом тысячу раз. Не надо. Я знаю. Надеюсь, я привыкну... Ко всему.
— Не понял.
— В лагере я впервые пожалела о том, что сумела избавить человека от страданий, а так не должно быть, я целительница, я не должна о таком жалеть, — чуть слышно выговорила Нессель, и он нахмурился:
— Это ты про зелье для Каспара? Да Бог с тобой, он хотел убить твою дочь. Он малефик, убийца, преступник, вспомни Бамберг. Жалеть о том, что он так легко отделался — нормально.
— Да, — так же негромко согласилась Нессель. — И все же к такому... мне придется привыкать. Но я привыкну. И Альта привыкнет.
— Меня тут долго будут прятать? — спросила та, приподнявшись на цыпочки, чтобы увидеть стену корпуса за деревьями. — Здесь же одни мальчишки, да?
— Здесь — да, — подтвердил Бруно. — Но тебя будут не только прятать, тебя здесь будут учить.
— Чему?
— Всякому. Например, читать. Знаешь, какие здесь книжки есть? — святой отец наигранно закатил глаза с видом ребенка, увидевшего гору сладостей: — У-у, тут такое... По твоей части тоже, ага. Всякие хитрые ведьминские штучки, например, о которых не каждый знает...
— А драться меня научат?
— В этом даже не сомневайся, — хмыкнул Курт и запнулся, увидев, как болезненно поджала губы Нессель; смириться с мыслью о том, что 'хитрые ведьминские штучки' и умение вовремя ударить теперь будут основными хранителями безопасности ее дочери, она до сих пор могла с трудом. — Научат, обязательно. Будешь хорошо заниматься — и кого угодно сможешь побить. Например, вот жаль, ты не видела, как я завалил Каспара...
— Да, — удрученно вздохнула Альта. — Это было, наверно, здорово!
— Еще как. А драться меня начинали учить здесь, между прочим.
— Почему 'начинали'?
— А вот потому, — с таинственным видом ответил он. — Есть и еще одно место. Но туда попадают только самые прилежные ученики с самыми лучшими рекомендациями от наставников и лучшими знаниями... Ну, об этом тебе отец Бруно расскажет после и подробно; идите пока за ним.
— А ты? — Альта нахмурилась, переведя взгляд с понурой Нессель на Курта, и с подчеркнуто серьезным видом спросила: — Опять 'работать'?
— Нет, несколько дней я еще побуду здесь. Просто... — он замялся, снова переглянувшись с Бруно, и осторожно договорил: — Сегодня я, может быть, познакомлю тебя кое с кем.
— С кем?
— Не могу сказать. Сначала сам с ним должен познакомиться.
— Так нечестно, — надулась Альта. — Нельзя так, говорить наполовину.
— Тайна! — через силу улыбнулся Курт. — В нашей службе всегда так. Кругом одни тайны да загадки.
— Ему лишь бы тайн побольше, — засмеялся Бруно, взяв девочку за руку. — Идем. Тут еще много интересного. Заодно покажу, где вы будете жить.
Курт посмотрел вслед удаляющейся троице, чувствуя, как улыбка сползает с губ, а внутри снова просыпается тот неприятный, холодный червячок, который заполз в душу много дней назад на берегу Ройса и с которым он так и не смог понять, что делать...
— Бруно, — окликнул он негромко; тот остановился, обернувшись и посмотрев вопросительно. — На минуту.
Духовник тяжело вздохнул, ухитрившись при этом одновременно улыбнуться Альте и что-то сказать Нессель, и неспешно, неохотно приблизился.
— Давно ты знал? — прямо спросил Курт, и Бруно смятенно отвел глаза.
— Узнал после смерти отца Бенедикта, — тихо ответил он. — Сначала он был духовником Адельхайды, а потом... потом стал я. На первой же исповеди она мне об этом сказала.
— То есть, все эти годы ты мне врал в лицо.
— Нет, — уже тверже возразил бывший напарник, подняв взгляд. — Просто не говорил всего. Так хотела она, и с этим согласился я. Вспомни, как стоял напротив Каспара и Альты со стрелой у ее горла — и скажи, что я не имел права, не имел причин так поступить. Так было лучше и безопасней для всех... Так нам всем казалось. Но эта история показала, что вечно прятаться нельзя. Не от тебя, по крайней мере.
Слушать ответ Курта он не стал; развернувшись, возвратился к Нессель, взял девочку за руку и повел обеих дальше, вскоре скрывшись за деревьями. Курт смотрел им вслед еще с минуту, чувствуя, как холодный червь вгрызается все глубже, собираясь, кажется, угнездиться там надолго...
Он отошел в сторону от тропинки, к низкой скамейке, и уселся там, упершись локтями в колени и опустив голову на руки.
'Вспомни, как стоял напротив Каспара и Альты со стрелой у ее горла'...
И смирись с тем, что этот ледяной червь останется с тобой навсегда.
'Вечно прятаться нельзя'...
Мелкие и частые торопливые шаги Курт услышал издалека и распрямился, встряхнув головой и надеясь, что сейчас у него не то выражение лица, что было на берегу Ройса. Именно сейчас это было бы некстати...
Мальчик, ровесник Альты, выскочил на тропинку почти бегом, и лишь увидев майстера инквизитора, резко сбавил шаг, приблизившись уже размеренно и с нарочитым степенством. Напротив сидящего он остановился, вытянувшись, с подчеркнуто серьезным выражением лица, однако в карих глазах плясали нетерпеливые искорки, скрыть которые не получалось никак.
