— Вы здесь родились? — спросил Кану, наконец поднимаясь со своего места и наклоняясь, чтобы заглянуть сквозь стеклянный корпус.
— Я была там, — сказала Гома. — Но я этого не чувствую.
— Вы сделаете это. — Он улыбнулся. — Дайте всему время.
Вскоре они подошли к искривленной черной пирамиде, которая, казалось, высверливала себе выход из того, что когда-то было старым правительственным районом. Пирамида была огромной, с горизонтальной прорезью поперек ее искривленных граней примерно на трети ее высоты. В других местах она была без окон, с маслянистым, мерцающим блеском. Шаттлы — не только их собственные, но и другие, прибывшие со станции, — заполняли это пространство, как пчелы, возвращающиеся в улей.
Одна из посланниц повернулась к ним, прикоснувшись рукой к своему воротнику, прежде чем заговорить. — Это медицинский комплекс. Тесты, которые мы провели на вас на корабле, были довольно полными, но здесь мы можем сделать еще многое. Мы хотим убедиться, что у вас все в порядке настолько, насколько это возможно.
— Это займет много времени? — спросил Ру.
— Не больше чем пару дней. Все станет намного проще, если вы позволите маленьким машинам размножаться в ваших телах. Они помогут вам приспособиться к вашему новому окружению.
— Вроде нанотехнологий? — спросила Гома.
— Да, — ответила посланница, но в ее ответе чувствовалась двусмысленность, как будто она признавала, что истина гораздо сложнее. — Да, что-то очень похожее. В ваше время существовало нечто, называемое Механизмом?
— К тому времени, как мы родились, это прошло, — сказал Ру.
— Мы снова создали нечто похожее на Механизм, — заявила посланница. — Лучше, менее подверженное ошибкам. Если бы нам пришлось дать этому название, это было бы что-то вроде "Все". Маленькие машины позволят всему этому влиться в вас. — Осторожно она добавила: — Если это то, чего вы хотите.
— А если мы этого не сделаем? — спросила Гома, стараясь, чтобы ее голос не звучал слишком встревоженно от такой перспективы.
— Есть анклавы, где "Все" не так распространено. Мы будем рады, если вы проживете там всю свою жизнь.
Кану отвернулся от этого зрелища, снова положив руку на гроб Ниссы. — Звучит так, как будто ваша медицина прошла долгий путь от нашей.
— В некотором смысле, — сказала посланница, опустив глаза. — Но есть многое, чего нам еще предстоит достичь, или что находится за пределами наших медико-этических рамок. Однако мы были предупреждены о случае с Ниссой. Наши лучшие... эксперты... были назначены для решения ее проблемы. Будьте уверены, мы сделаем для нее все, что в наших силах.
Кану облизнул губы и кивнул. Они смягчали его, — подумала Гома, — готовили к новостям, которых он не желал. Как они могли не помочь Ниссе? — задумалась она. И в ней вспыхнуло что-то вроде гнева, негодования из-за того, что эти люди не были более продвинутыми, более богоподобными. Чем они занимались последние три столетия — сидели сложа руки?
Щель в пирамиде содержала посадочный отсек, расположенный под низким потолком. Там же были припаркованы десятки судов, и место уже кишело медицинским персоналом. В отличие от одетых в темное посланников, медики пирамиды были одеты в сверкающую, сверхсветящуюся белую одежду. В лучшем случае, единственными инструментами, которые были у кого-либо из них, были маленькие палочки с луковичными наконечниками. Но их также сопровождало множество плавающих белых сфер размером с футбольный мяч, и эти сферы трескались по средней линии, выпуская сочлененные руки и датчики. Гому и ее друзей попросили подставить предплечья к сферам, и машины пощекотали их, быстро взяв образцы крови, тканей, ДНК. Обследование было безболезненным и не оставило никаких следов.
— А как насчет "Всех"? — спросила она, когда всю компанию — людей и тантора — повели в главную часть пирамиды.
— Это уже внутри вас, — ответил посланник. — Начнут формироваться своеобразные мосты коннектома. Вы можете испытать некоторые легкие гипнотические образы. Однако процесс может быть прерван и обращен вспять на любом этапе, если вы откажетесь от участия.
— Вы бы отказались? — спросила она.
Посланник посмотрел на нее с внезапной, свирепой откровенностью. — Отказаться? Нет. Я бы предпочел умереть. Но вы должны сделать выбор сами.
Они пробыли в комплексе два дня. Тесты иногда были запутанными, в целом скучными, но совсем не болезненными, и снова у Гомы возникло ощущение, что многое из этого было формальностью, рядом юридических препятствий, которые необходимо было преодолеть, прежде чем кому-либо из новичков разрешалось свободно перемещаться по Крусиблу. У них были комнаты в пирамиде, которые были достаточно удобными, но строгими в плане обстановки, как будто хозяева опасались перегружать их хрупкое телосложение слишком большим количеством новшеств. Там было окно, из которого открывался вид на Гочан. Там, где город редел, Гома увидела полосу сверкающей зелени, полосу вельда, окаймленную деревьями, и между этими деревьями ей показалось, что она, возможно, видела далекие движущиеся фигуры слонов, крошечные, как пыльцевые зерна, и больше всего на свете ей захотелось оказаться там.
Несмотря на то, что новичков держали в состоянии мягкого карантина по отношению к остальной части Крусибла, они могли свободно общаться друг с другом и пользоваться залами ожидания и общественными зонами на одном уровне комплекса. Между испытаниями было достаточно времени, и Гома и ее спутники использовали его по своему усмотрению. Ру глубоко погрузился в литературу о слонах, пытаясь наверстать упущенное за триста лет исследований. Все они были снабжены старинными информационными консолями, примерно сопоставимыми с их собственной технологией. С помощью этих консолей, а также дополнительных уровней перевода и посредничества можно было получить доступ к общедоступным записям и новостным каналам.
Гома была неспокойна. Слоны значили для нее все, но она не могла просто вернуться к своей прежней роли исследователя, как будто ничего не случилось. Какой в этом был смысл, если у нее не было намерения оставаться на Крусибле?
Даже Ру, подумала она, действовал по правилам.
Она навестила Грейва, Васин, остальных. У всех был одинаковый слегка ошарашенный вид, как будто их только что сильно ударили по лицу. С ними обращались настолько хорошо, насколько можно было надеяться, но все равно это был шок — вернуться на Крусибл. Все они знали, что пути назад в их старый мир, в тот, в котором они жили до отъезда, нет, но до сих пор это было интеллектуальное понимание, не основанное на реальном опыте. Теперь они проживали это от мгновения к мгновению, видя все своими собственными глазами.
Только Кану, казалось, не интересовался тем, что произошло на Крусибле, что изменилось и что осталось.
Когда она пришла в его комнату, он использовал свою консоль, чтобы спроецировать изображение на одну из стен.
— Разве это не чудесно? — сказал он, кивая на изображение. Это было лицо планеты, сплошь красное, изумрудное и с небольшими вкраплениями синего. Не Земля, она была совершенно уверена.
— Это Марс?
Кану выглядел довольным тем, что она узнала это место. — Да. Но не такой, каким я это себе представлял. Когда я покидал Марс, единственными людьми на планете были послы, запертые в нашем посольстве на горе Олимп. Мы были в тупике в течение многих лет. На орбите были военные спутники, террористы агитировали за захват власти людьми, бесконечная напряженность... У меня не было больших надежд. Свифт пошел со мной, потому что мы оба думали, что должен быть лучший способ; способ существования, при котором машины и люди могли бы работать вместе, а не друг против друга.
— А теперь?
Кану просиял, словно демонстрируя новорожденного ребенка. — Просто взгляните на это. Эти зеленые насаждения, эти озера — это районы обновленного человеческого поселения! Наконец, был заключен договор о реколонизации. Строгие пределы, строгие границы — но это только начало, не так ли? Они даже начали терраформировать старое место. Пока купола, атмосферные палатки, но воздух сгущается, нагревается, набирает влагу. Это работа не только для людей! Сотрудничество человека и Эволюариума — совместное предприятие.
Гома хотела разделить его энтузиазм, но с того места, где она стояла, это выглядело как капитуляция машин.
— А что получили от этого друзья Свифта?
— Землю, — сказал он. — Или ее части. Это была вторая половина договора. Машинные анклавы на Земле! В океанах, на массивах суши. И это работает! Должен сказать, что в основном при посредничестве Панов. Но на это стоит посмотреть. — Взволнованный, он поработал с настройками консоли, почти перебивая себя в нетерпении. — Хотя подождите. Подождите, пока не увидите это! Подождите, пока не увидите, что делают машины на Марсе...
Вид повернулся, открывая взгляду новую часть планеты. Было все еще светло, но тени были резкими, они надвигались справа, проецируя длинные штрихи на ландшафт.
Кану увеличил изображение. Он увеличил изображение одного участка Марса. Что-то обрело четкость. Гора или, возможно, очень большой валун на плоской и безликой местности.
На нем было лицо, высеченное на верхней стороне валуна так, что оно смотрело в космос. Это был минималистичный портрет — глаза, нос, рот, малейший намек на личность. Но она узнала это.
Ее лицо. Или, скорее, Юнис.
— Это сделал один из их штаммов, — говорил Кану. — Фракция среди машин. Называйте это культом, если хотите.
— Зачем они это сделали?
— Я спрошу их, когда у меня будет возможность.
— Я избавлю вас от хлопот, — ответила Гома. — Это я должна отправиться на Землю. Марс будет всего в нескольких шагах оттуда.
Она спросила его, как продвигаются дела с Ниссой. Ответы Кану были сдержанными, и ей стало интересно, как много ему, в свою очередь, рассказал медицинский персонал.
— Есть некоторые осложнения. То, что они вложили в нас — эти маленькие машины? Я полагаю, что с точки зрения микроскопической тканевой инженерии они мало что не могут сделать. Они могли бы восстанавливать поврежденный мозг синапс за синапсом.
— Разве это не то, что ей нужно?
— Трудность в том, чтобы знать, какой шаблон восстановить. — Речь Кану была в высшей степени собранной, но Гома почувствовал силу эмоций, которые он, должно быть, сдерживал. — Даже если у медиков есть технические средства для восстановления ее поврежденной коры головного мозга — что отнюдь не просто, — все равно остается этическая проблема.
— Этическая проблема в том, чтобы вернуть кого-то к жизни?
— Их закон проводит тщательное различие между восстановлением поврежденной нейронной структуры и полной заменой одного набора структур другим. Если бы они могли убедиться, что перестраивают личность, а не изобретают ее с нуля, я полагаю, они согласились бы на эту процедуру. Или, по крайней мере, согласились на попытку. Но специалисты по этике не спешат принимать решение, а тем временем...
— Ниссе ведь не станет хуже, правда?
— Нет, — признал он, кивнув. — Она в безопасности. Но если эти люди не могут ей помочь, я должен искать в другом месте.
— Земля?
— Возможно.
Она дотронулась рукой до его предплечья. — Я хочу самого лучшего для вас обоих, дядя.
Он сжал ее руку своей. — Не беспокойтесь обо мне, Гома Экинья. Вам и так есть о чем подумать.
Утром, когда их выписали из медицинского комплекса, наземный транспорт — бесколесный блок с рифлеными бортами и острыми углами на концах — ждал их на погрузочной площадке перед вестибюлем.
С ней были Кану и Ру, а также два правительственных чиновника: одетый в темное административный представитель и одетый в белое медицинский представитель. Обе были женщинами; их звали — или, по крайней мере, теми именами, которыми они были готовы поделиться со своими гостями, — Малхи и Йефинг.
Гома знала, куда они направляются. Она спросила, возможно ли это, зная, что чем дольше она будет откладывать решение вопросов, тем меньше энтузиазма у нее будет, когда она столкнется с ними лицом к лицу. Не то чтобы сейчас у нее было много энтузиазма.
— Спасибо, что пришли, — сказала она Кану, когда они уселись на свои места.
— Мое расписание не совсем заполнено, — ответил он.
— А специалисты по этике...? — начала она.
— Все еще размышляют, и я ничего не могу сказать или сделать, что могло бы что-то изменить. — Он быстро добавил: — Не то чтобы мне было неприятно сопровождать вас.
— Мы понимаем, — сказал Ру.
Они мчались по Гочану, петляя между высотными офисами, через деловые и коммерчески выгодные районы, огибая парки и жилые зоны. Гома ничего не узнала, хотя была уверена, что некоторые из старых зданий существовали здесь до ее отъезда. Если она прищуривалась и забывала о попытках распознать конкретные ориентиры, все это не было слишком странным или тревожащим. Были пробки на дорогах, пешеходы, дорожные работы. Люди выгуливали своих питомцев, группы школьников вели в школу, быстро шагающие бизнесмены были погружены в беседу. Там были уличные кафе и районы, которые выглядели более запущенными, чем другие. Но это было только в том случае, если она прищуривалась. С широко раскрытыми и проницательными глазами она подверглась нападению незнакомого. Вывески и баннеры над магазинами и предприятиями было трудно прочесть, как будто в той части ее мозга, которая обрабатывала написанное, было какое-то особое поражение. Были цвета, которые казались неправильными или невероятными — красновато-зеленые, голубовато-желтые. И дымка подсознательной текстуры, своего рода мерцающий организованный туман, плавающий между вещами.
Йефинг, медик, должно быть, что-то увидела по ее лицу.
— Сейчас "Все" будет стремиться к интеграции. Если вы начнете что-то видеть, вам не следует слишком беспокоиться.
— Мы не будем, — сказал Кану. Затем: — А везде ли так? В других системах? У них у всех есть "Все"?
— Разновидности этого, — ответила Малхи, поворачиваясь, чтобы ответить. — Но каждая система выбирает свой собственный путь, свой собственный подход. И, конечно, наши знания никогда не бывают полными. У нас хорошие связи с Землей. Обмен информацией существовал всегда, но с тех пор, как Хранители оставили нас в покое, поток кораблей значительно увеличился.
— Эти связи распространяются на юридические соглашения? — спросил Кану. — Договоры об экстрадиции, что-то в этом роде?
— Нет, — сказала Малхи. — Наши отношения гораздо более свободные, чем это. Обязательно. Как мы вообще сможем обеспечить соблюдение договоров с отставанием почти в шестьдесят лет?
— Вы, должно быть, едва помните, как это было, когда над нами нависли все эти твари, — сказала Гома.
— Они были здесь, когда я была ребенком, — ответила Йефинг. — Но прошло семьдесят лет. Времена изменились. Трудно вспомнить, что мы при этом чувствовали.
Воздействие Свифта на Хранителей в системе Глизе 163 распространилось на все известные группировки Хранителей в человеческом космосе и, возможно, за его пределами. Влияние распространялось со скоростью света, так что к тому времени, когда "Травертин" вернулся в пространство Крусибла, исчезновение Хранителей было старым событием.
