Английский гражданин, который после Второй мировой войны не имел возможности провести отпуск в США из-за валютных ограничений, был лишен одного из основных видов свободы не в меньшей степени, чем американский гражданин, которого не пускали провести отпуск в России из-за его политических воззрений. На первый взгляд в одном случае речь шла об экономическом ограничении свободы, а в другом — о политическом, однако существенной разницы между ними нет.
Гражданин США, которого закон обязывает выделять, скажем, 10% своего дохода на покупку определенного пенсионного контракта, находящегося под государственным контролем, тем самым лишается соответствующей части своей личной свободы. Насколько ощутимым может быть такое ограничение и насколько близко оно кограничению религиозной свободы, которую все сочтут свободой "гражданской" или "политической", а не "экономической", нашло яркое выражение в одном эпизоде, затрагивавшем группу фермеров из секты амишей. Исходя из своих принципов, эта секта рассматривала обязательные федеральные пенсионные программы как нарушение своей индивидуальной свободы, а потому отказывалась платить налоги и принимать выплаты по социальному обеспечению. В результате часть принадлежавшего ей скота была продана с аукциона для покрытия причитавшихся с нее взносов на социальное обеспечение. Конечно, число граждан, рассматривающих обязательное пенсионное обеспечение как ущемление свободы, по-видимому, невелико, но ревнители свободы никогда не исходили из большинства голосов.
Гражданин США, который по законам разных штатов не имеет права трудиться на избранном им поприще, если он не получит лицензию на этот вид деятельности, точно так же лишается существенной доли своей свободы. То же самое можно сказать о человеке, который желает выменять на какие-то свои товары, к примеру, часы у швейцарца, но не может этого сделать из-за квоты. То же самое можно сказать о калифорнийце, угодившем в тюрьму в соответствии с так называемыми "законами о справедливой торговле" (fair trade laws) за то, что продавал противопохмельное средство "Алка-Зельтцер" по цене ниже той, которую установил производитель. То же самое можно сказать и о фермере, который не может выращивать столько пшеницы, сколько захочет. И так далее. Совершенно очевидно, что экономическая свобода сама по себе является исключительно важным компонентом общей свободы. Если смотреть на экономическое устройство как на средство достижения политической свободы, оно получает особую значимость из-за своего влияния на концентрацию и рассредоточение власти. Экономическая организация, непосредственно обеспечивающая экономическую свободу, а именно капитализм свободной конкуренции, способствует и развитию политической свободы, ибо отделяет экономическую власть от политической и, таким образом, превращает первую в противовес второй.
Исторические свидетельства в один голос говорят о связи между политической свободой и свободным рынком. Мне не известно ни одного примера существовавшего когда-либо и где-либо общества, которое отличалось бы большой степенью политической свободы и в то же время не пользовалось бы для организации значительной части экономической деятельности неким подобием свободного рынка.
Поскольку мы живем в преимущественно свободном обществе, то мы склонны забывать, насколько краток был промежуток времени и мала та часть земного шара, где и когда существовала хоть какая-то форма политической свободы: обычное состояние человечества — это тирания, рабство и страдания. Западный мир XIXи начала XX века представляет собой разительное исключение из общей тенденции исторического развития. В данном случае политическая свобода, несомненно, пришла вместе со свободным рынком и с развитием капиталистических учреждений. Таковы же истоки политической свободы в греческом золотом веке и в начальную пору римской эпохи.
История лишь наводит на мысль о том, что капитализм есть необходимое условие политической свободы. Очевидно, это условие недостаточное. Фашистскую Италию и Испанию, Германию вразные периоды за последние 70 лет, Японию перед Первой и Второй мировыми войнами и царскую Россию нескольких десятилетий до Первой мировой войны нельзя даже с натяжкой охарактеризовать как политически свободные страны. А ведь в каждой из них господствующей формой экономической организации было частное предпринимательство. Ясно поэтому, что можно иметь капиталистическое в своей основе экономическое устройство и в то же время несвободное устройство политическое.
Но даже в перечисленных странах граждане обладали куда большей свободой, чем граждане современного тоталитарного государства, вроде России и нацистской Германии, в которых экономический тоталитаризм сочетается с политическим. Даже в царской России некоторые граждане могли при определенных обстоятельствах поменять место работы без разрешения политических властей, потому что капитализм и наличие частной собственности служили известным противовесом централизованной власти государства. Взаимоотношения между политической и экономической свободой сложны и никоим образом не односторонни. В начале XIXвека Бентам и философские радикалы были склонны рассматривать политическую свободу как средство достижения свободы экономической. По их мнению, массам мешают налагаемые на них ограничения, и если политические реформы предоставят избирательное право большинству населения, люди выберут то, что для них лучше, то есть проголосуют за свободную конкуренцию. Задним числом нельзя сказать, что они были не правы. Были проведены значительные политические реформы, за которыми последовали реформы экономические, направленные в сторону большей свободы предпринимательства (laisser faire). Результатом таких изменений в экономическом устройстве общества стало огромное повышение благосостояния масс.
За торжеством бентамовского либерализма в Англии XIXвека последовала реакция в виде усиления государственного вмешательства в экономическую сферу. В Англии, как и в других странах, эта тенденция к коллективизму резко усилилась из-за двух мировых войн. Господствующей заботой в демократических странах сделалось благосостояние, а не свобода. Распознав таящуюся здесь угрозу индивидуализму, интеллектуальные наследники философских радикалов — назовем только Дайси, Мизеса, Хайека и Саймонса б высказали опасения, что непрерывное движение к централизованному контролю над экономической деятельностью окажется "Дорогой к рабству" (так озаглавлена книга Хайека, где проведен проницательный анализ этого процесса). В экономической свободе они видели прежде всего средство достижения свободы политической. События периода после Второй мировой войны обнаруживают и другое соотношение между экономической и политической свободой. Коллективистское экономическое планирование действительно ущемило индивидуальную свободу. Однако по меньшей мере в части стран это в результате привело не к подавлению свободы, как коренному повороту в экономической политике. Наиболее разительный пример снова дает Англия. Переломным пунктом явился, по-видимому, указ о "контроле над занятиями" (control of engagements), который лейбористская партия, невзирая на высказывавшиеся опасения, сочла необходимым издать для осуществления своей экономической политики. Этот закон, если бы он был в полной мере проведен в жизнь и его прилежно исполняли, привел бы к централизованному распределению людей по роду занятий. Это до такой степени шло вразрез с личной свободой, что новый закон соблюдался в ничтожном меньшинстве случаев и продержался совсем недолго. Отмена его привела к решительным переменам в экономической политике, характеризующимся меньшим доверием к централизованным "планам" и "программам", снятием многих ограничений и большей опорой на частный рынок. Подобные политические сдвиги произошли в большинстве демократических стран. Эти политические сдвиги объясняются прежде всего тем, что централизованное планирование имело ограниченный успех, ато и вовсе не достигло желанных целей. Однако сама эта неудача может быть — по крайней мере, до определенной степени б отнесена на счет политических последствий централизованного планирования и нежелания довести его до логического завершения, когда возникает необходимость переступить через высокоценимые праваличности. Вполне возможно, что этот сдвиг — лишь временная пауза вколлективистской тенденции нашего столетия. Даже если это так, он иллюстрирует тесную взаимозависимость между политической свободой и экономическим устройством.
Исторический опыт сам по себе никогда не бывает убедителен. Возможно, расширение свободы лишь по чистому совпадению произошло одновременно с развитием капитала и рыночных институтов. Почему между ними непременно должна быть взаимосвязь? Каковы логические связи между экономической и политической свободой? Рассматривая эти вопросы, мы сперва обсудим рынок как непосредственный компонент свободы, а затем — опосредованную взаимозависимость между рыночными отношениями и политической свободой. Побочным продуктом анализа станет эскиз идеального экономического устройства свободного общества. Как либералы, при оценке социальных институтов мы исходим из свободы индивида, или, может быть, семьи как нашей конечной цели. В этом смысле свобода обретает ценность только в отношениях между людьми: для Робинзона Крузо, сидящего на пустынном острове без Пятницы, она лишена всякого смысла. На своем острове Робинзон Крузо испытывает "ограничения"; "власть" его ограничена, как ограничен круг имеющихся у него альтернатив; однако в том смысле, в котором мы ее рассматриваем, проблема свободы перед ним не стоит. Точно так же в обществе наличие свободы ничего не говорит о том, что индивид делает со своей свободой; это не всеобъемлющая этика. Действительно, одна из главных целей либерала состоит в том, чтобы оставить этическую проблему индивиду: пусть он сам поломает над ней голову. "По-настоящему" важные этические проблемы — это те, что стоят перед индивидом в свободном обществе: что ему делать со своей свободой? Таким образом, либерал выделяет два набора ценностей: ценности, касающиеся отношений между людьми — контекст, в котором он отдает приоритет свободе, — и ценности, необходимые индивиду для того, чтобы воспользоваться своей свободой, — а это область индивидуальной этики и философии.
Либерал считает, что люди несовершенны. Для него проблема социальной организации является в такой же степени негативной проблемой удержания "плохих" людей от причинения зла, вкакой она является проблемой помощи "хорошим" людям в совершении добра; разумеется, "плохими" и "хорошими" могут быть одни и те же люди: всё зависит от того, кто о них судит. Главная проблема социальной организации состоит в том, как скоординировать экономическую деятельность большого числа людей. Даже в относительно отсталых обществах для адекватного использования наличных ресурсов необходимы разделение труда испециализация функций. В обществах высокоразвитых уровень координации, потребной для всемерного использования возможностей, предлагаемых современной наукой и техникой, неизмеримо выше. Буквально миллионы людей заняты тем, что ежедневно доставляют друг другу хлеб насущный, не говоря уже о ежегодно меняемых автомобилях. Поборник свободы стоит перед нелегкой задачей: как совместить эту всеобщую взаимозависимость с индивидуальной свободой.
В принципе существует лишь два способа координации экономической деятельности миллионов. Первый — это централизованное руководство, сопряженное с принуждением; таковы методы армии и современного тоталитарного государства. Второй — это добровольное сотрудничество индивидов; таков метод, которым пользуется рынок.
Возможность координации через добровольное сотрудничество основывается на элементарном — хотя и часто оспариваемом — тезисе, что из экономической операции выгоду извлекают обе стороны, — при том условии, что эта операция добровольна и продумана с обеих сторон.
Взаимообмен может поэтому обеспечить координацию без принуждения. Рабочей моделью общества, организованного при посредстве добровольного взаимообмена, является свободная частнопредпринимательская рыночная экономика, то есть то, что мы назвали капитализмом свободной конкуренции.
В простейшей форме такое общество состоит из ряда самостоятельных частных хозяйств: из совокупности робинзонов крузо, если угодно. Каждое из этих хозяйств использует свои наличные ресурсы для производства товаров и услуг, которые оно обменивает на товары и услуги, произведенные другими хозяйствами, делая это на условиях, взаимоприемлемых для обоих участников сделки. Таким образом, оно получает возможность удовлетворить свои потребности косвенным образом, производя товары и услуги для других, а не непосредственно, то есть производя товары для своего собственного пользования. Побудительным мотивом для принятия такого опосредованного варианта является, разумеется, увеличение совокупного продукта, вызванное разделением труда испециализацией функций. Поскольку у хозяйства всегда есть альтернативный выход — производить непосредственно для себя, ему нет нужды вступать в обмен, если он ничего на нем не выиграет. Значит, если обе стороны ничего не выиграют от обмена, он не состоится. Поэтому сотрудничество достигается без принуждения. Специализация функций и разделение труда дадут не так много, если конечной производственной единицей будет частное хозяйство. В современном обществе мы продвинулись гораздо дальше. Мы создали предприятия, которые выступают посредниками между индивидами в качестве продавцов и покупателей товаров. И точно так же специализация функций и разделение труда дали бы не так много, если бы мы продолжали полагаться на бартер, обменивая один товар на другой. Для этого были придуманы деньги как средство содействия обмену, дающее возможность отделить друг от друга акты покупки и продажи. Несмотря на важную роль предприятий и денег в нашей экономике и создаваемые ими многочисленные сложные проблемы, главная особенность рыночного метода осуществления координации в полной мере проявляется в простой рыночной экономике, где нет ни предприятий, ни денег. Как в этой простой модели, так и в сложной рыночной экономике, использующей предприятия иденьги, кооперация является строго индивидуальной и добровольной при том условии, что
(а) предприятия находятся в частной собственности, так что конечными договаривающимися сторонами являются индивиды, и что
(б) индивиды обладают полной свободой вступать или не вступать в каждую конкретную сделку, так что все операции строго добровольны.
Куда легче выдвинуть эти условия в виде общих принципов, нежели оговорить их подробно или указать конкретно, какие учреждения в наибольшей степени способствуют их соблюдению. Именно этим вопросам посвящена значительная часть специальной экономической литературы. Самое главное — это обеспечить законопорядок, чтобы не допустить физического принуждения одного индивида со стороны другого, и обеспечить соблюдение добровольно заключенных контрактов, предоставляя таким образом поддержку "частным" начинаниям. Помимо этого, наибольшие сложности связаны, видимо, с монополиями (которые ущемляют реальную свободу, закрывая для индивида альтернативный доступ к какому-то конкретному акту обмена) и с "внешним эффектом" (neighborhood effect), то есть с воздействием на третьих лиц, за которое нереально взимать с них плату или выплачивать им компенсацию. Эти проблемы будут разобраны более подробно в следующей главе.
