Она только совсем недавно стала проводить ночи рядом с Андерсоном. Он, конечно же, спал, как его приучили в Академии — неподвижно, спокойно. И, похоже, Карин это нравилось: она любила спать, уложив голову на грудь Дэвида и обняв его своей рукой. Спала она всегда тихо и потом, утром, бывало, говорила, что никогда так спокойно и крепко не спала, как в минувшую ночь.
Наверное, это так и было. Андерсону нравилось, когда она, появляясь в каюте, едва только взглянув на своего без малейших натяжек Дэвида, сразу видела напряжение — и физическое и душевное и всемерно стремилась снизить уровень этого напряжения. Как мастерски, профессионально и мягко она делала массаж! Андерсон блаженствовал в её руках — сильных и мягких, нежных и поистине целительных! Ей нравилось приносить своему Дэвиду облегчение.
Карин не стремилась непременно о многом говорить, всегда каким-то волшебным образом понимая, когда Дэвид расположен слушать что-то домашне-личное, а когда ему лучше говорить вслух только то, что относится к работе и к службе. Андерсону нравилось просто сидеть или, если была возможность, лежать рядом с Карин и молчать. Она не требовала постоянно смотреть на неё, не требовала дежурных комплиментов, не требовала дутой восторженности собой. Она просто... была рядом.
И это для бывшей жены Андерсона было бы самым трудным экзаменом, который она непременно провалила бы в очередной раз. Ведь, так или иначе, он поддерживал с ней контакт, возвращался к ней даже спустя месяцы, говорил с ней, стремился быть рядом. Она не ценила эти минуты, ей хотелось большего. А у Карин на плечах — немаленький Медотсек, где она — полновластная хозяйка и даже он, командир корабля, там во многом не имеет не только власти — даже права голоса.
Чаквас при этом не пыжится от гордости, не считает, что делает что-то сверхвозможное. Она просто... просто работает, действует. Для неё работа — это действительно жизнь и она действительно медик от Бога. К Чаквас идут не только как к врачу, а и как к духовнику, как к священнику. Выговориться, поговорить, спросить совета. Идут, потому что знают: она выслушает, она подскажет, она просто побудет рядом, когда невероятно тяжело поверить, что ты кому-то ещё нужен, интересен, необходим и важен. Знают, что она — поможет. По-разному, индивидуально, но — поможет.
Благодаря стараниям Карин Чаквас женщины — члены экипажа и команды обрели возможность собираться и говорить совершенно свободно и спокойно о своём, о женском. Карин сделала всё, чтобы ни темы, ни содержание этих разговоров не становились известны никому другому, кроме участниц этих разговоров. Ей поверили — и женский клуб перестал быть формальностью.
А для него, Дэвида Андерсона, Карин с каждым днём, да что там днём — с каждым часом становилась всё более дорогой, важной, нужной и просто необходимой. В ней он нашёл столько достоинств, сколько не находил ни в одной другой женщине за всю свою достаточно долгую жизнь. Бывшая жена рисковала окончательно утратить все возможности и все права на то, чтобы он, Дэвид Андерсон, вернулся бы к ней даже просто ради ребёнка. Ради сына. Потому что Карин, со свойственной ей обстоятельностью и прозорливостью, сказала Дэвиду как-то поздно вечером... Сказала тихо, спокойно и неспешно, что совершенно не против того, чтобы родить ребёнка от него и даже — не одного!
Андерсон ей поверил. Потому что он чувствовал: такое Карин не подумав, не взвесив все варианты, не скажет. Жаль только, что теперь беременность придётся отложить. Эта война... пусть даже и со Жнецами, пусть даже и галактическая, но... как же она не вовремя...
Война — всегда не вовремя. Карин тоже это знала и чувствовала, понимала. И страдала. Потому что с каждым годом она имела всё меньше шансов родить здорового ребёнка. А будущая война будет долгой. Несколько лет — как минимум. Андерсон чувствовал, что подруга страдает и старался как-то поддержать её уверенность в хорошем исходе. Теперь он часто неожиданно приходил к ней в Медотсек. И она была рада каждому его приходу.
Если не было ничего особо срочного и важного, они просто садились на жестковатый диван в 'кабинетике' и Карин склоняла свою голову ему на плечо. Этого было достаточно, чтобы Андерсон чувствовал себя счастливым. Обниматься и целоваться — и это тоже бывало. Но главное — быть рядом, чувствовать друг-друга глубоко, полно и точно. Карин каждый раз старалась легко и мягко пожать руку Андерсона. И тот был уверен — так умеет только она. И — никто больше. Она благодарила Андерсона за присутствие рядом, за поддержку, за помощь, за всё. Благодарила безмолвно, простым пожатием руки. Важным и ценным для Дэвида пожатием.
Андерсону было важно поддержать Карин. Она была ему интересна, важна, ценна. Здесь, сейчас, сегодня. И он поддерживал её всем, чем мог. А она — поддерживала его. Помогала ему. Незаметно, спокойно, тихо. Часто он отмечал, что какие-либо проблемы, требовавшие его командирского вмешательства, незаметно переставали быть острыми, теряли актуальность и вообще исчезали. Теперь он понимал, что к их решению приложила руку именно Карин и сделала это, нисколько не стремясь афишировать своё участие или свою инициативу.
Карин умела быть для Дэвида разной. И каждый раз — нужной, необходимой, полезной и — приятной. Она понимала его безмолвно, не требовала длинных рассказов, не требовала каждый раз открывать душу. Она сумела как-то стать чрезвычайно органичной частью бытия командира корабля, офицера Дэвида Андерсона.
Она любила его. Настоящей любовью. Не требуя вот сейчас, сию минуту обручения, колец, обещаний, клятв в верности и в том, что в самом ближайшем будущем её ждёт венчание в самом известном земном католическом храме. Да, Дэвид был уверен и убеждён, что ей нужна свадьба, нужно венчание, нужна церемония, нужны те же кольца и нужно слышать его, Дэвида Андерсона, мужскую клятву в супружеской верности. Так уж настроены большинство земных женщин, видящие в этом что-то большее, чем способны углядеть самые зоркие мужчины. А Карин... она этого хотела, желала, но — не требовала. Она понимала Дэвида и просто была рядом с ним. Была полезной ему. И считала, что он тоже для неё полезен, важен, необходим.
— Сэр, — послышался в спикере голос вахтенного. — Майор Чаквас вернулась на борт корабля. Направляется к вам.
— Спасибо. — Андерсон едва успел встать, как Карин, стремительно и быстро вошедшая в командирскую каюту, обняла его и поцеловала в губы. Жарко, крепко и нежно поцеловала.
На несколько минут Дэвид выпал из реальности и постарался обнять свою подругу и ответить на её поцелуй. Ответить по-настоящему, а не формально. Несколько минут — и Карин сидит на коленях у Дэвида, устроившегося на жёстком диванчике. Она обнимает Андерсона за шею и тихо рассказывает ему, где ей удалось за последние часы побывать, что узнать и что увидеть. Андерсон слушает подругу, кивает, вставляет реплики и ощущает себя в очередной раз счастливым. Ему вполне достаточно чувствовать, что Карин отдыхает, что она расслабляется, что ей приятно быть рядом с ним, когда он — не командир, а просто — друг и, конечно же, её мужчина.
— Д-э-э-в-и-д, — неподражаемо протянула Карин, чуть отслонившись от Андерсона и заглядывая ему в глаза. — Ты неподражаем. Но до вечера ещё очень далеко, поэтому... сбереги запал и силы до вечера. Пожа-луй-ста, — чуть протянула она, зная, что эта протяжность очень понравится её Дэвиду. — Я рада, что ты думаешь обо мне, беспокоишься и заботишься обо мне. И я это очень ценю. Но подожди до вечера. Обещаю, ночь будет... красивая.
— Я весь в предвкушении, Кари! — тихо, почти шёпотом ответил Андерсон, обнимая свою подругу. Она выгнулась в его объятиях, улыбнулась, на несколько секунд сбросив с лица всегдашнюю маску грустной сосредоточенности. — Смотри... Я жду тебя сегодня вечером. И я... буду готов!
— Я тоже жду тебя, Дэвид. — Карин поднялась на ноги, склонилась над Андерсоном, целуя его в лоб. Командир фрегата понял — она рада, довольна, успокоена, но ей надо идти. В Медотсеке пока нет пациентов, но готовиться всё равно надо. Война приближается.
Глядя как она привычно останавливается у двери каюты, Андерсон невольно залюбовался её стройной фигурой. Карин озорно улыбнулась, чуть обернувшись, приняв восторженный, любящий взгляд друга, имевшего все шансы стать главным другом.
Когда за ней закрылась дверь, Андерсон ощутил прилив сил и, поднявшись, прошёл к рабочему столу. Теперь можно было и поработать. Карин — довольна, а это — главное.
Рассказ Явика о протеанских артефактах и поселениях в Галактике
Явик изумил Сташинского. Профессор подумал, что если протеанин настолько категорически против исследований подземной базы своей расы, то он не захочет ничем компенсировать свой обидный для археологов отказ в допуске. Но воин Старшей Расы нашёл для профессора именно компенсацию: рассказ и показ своими специфическими средствами о том, какие 'следы' могут ждать археологов на новообозначенных и теперь уже новооткрываемых площадках.
Сташинский решил, что первая площадка, на которой они побывают, в скором времени станет новой центральной базой его экспедиции. Поэтому заблаговременно перевёл туда часть своих сотрудников — ассистентов, инженеров и техников, теперь занимавшихся реальными раскопками.
Едва только челнок совершил посадку, к машине подошли несколько ассистентов и инженеров. Из короткого обмена мнениями Шепард и Явик узнали, что археологи больше чем довольны результатами работы на новой, ранее неизвестной им точке: найдены новые интересные многочисленные артефакты.
Осмотрев площадку, Явик предложил Сташинскому и Шепарду короткий обзор протеанской истории. Удивлённый археолог не преминул спросить:
— Явик, но... это же долго. У вас огромная история. Две тысячи лет борьбы со Жнецами — один этот период чего стоит.
— Именно поэтому, профессор, я и хочу вам лично рассказать о том, что вы сможете найти не только на Иден Прайме. Война — войной, но я убеждён в том, что научные исследования будут продолжаться.
— Что-то не особо верится... Если я вас правильно понял, то Жнецы не преминут изолировать расовые пространства. А у нас, насколько я знаю, нет до сих пор не только кораблей — двигателей, способных предельно сократить время в пути от одного расового пространства до другого.
— Верить — одно, а знать — другое, профессор, — сказал Явик. — Присядем, — он указал на несколько раскладных стульев, стоявших вокруг небольшого раскладного столика. Стоявшая на столике лампа тускло освещала стулья. Шепард и профессор устроились на стульях, Явик жестом попросил людей взяться за руки и взял руку старпома в свою руку.
— Вы не будете говорить об этом вслух? — спросил Сташинский.
— Нет. Вы сами расскажете своим коллегам лучше, чем это смогу сделать я. — сказал Явик.
Далее он говорил с археологом и старпомом только языком мыслеобразов. Скорость обмена информацией резко возросла, протеанин не только говорил, но и показывал собеседникам знакомые им 'картинки' из иденских баз данных. И не только эти 'картинки'.
— Итак... начну с Туманности Армстронга, а именно — с планеты Антибар. По известным вам лоциям это — холодная планета земного типа, атмосферу которой составляют метан и аргон. Поверхность планеты имеет высокое содержание железа, встречаются залежи магния. Планета считается ныне претендентом на долгосрочное терраформирование, если, конечно, удастся увеличить толщину атмосферного слоя до толщины атмосферы Земли. Температура на планете должна подняться в среднем на десять процентов. Сейчас там царят сильные ветры, видимость — низка, равно как и низки среднепланетные и среднесуточные температуры. В наше время там располагалось небольшое поселение. Строили мы такие поселения так, чтобы они простояли не десятилетия — столетия, поэтому, вполне вероятно, что там что-то осталось. — Явик показал Сташинскому и Шепарду несколько 'картинок' этой планеты из своей памяти и из своего кристалла данных. — Если после Цитадели мы отправимся не только на поиск Лиары, но и в полёт по Галактике для сбора самой актуальной информации о состоянии дел в исследованной части её Пространства... То, вполне возможно, мы посетим эту планету. И вы увидите, как минимум, развалины и руины нашего поселения. Информацию о посещении Антибара, профессор, я перешлю вам лично, как только мы вернёмся с планеты. Полагаю, вы и в дальнейшем будете иметь возможность получать с борта 'Нормандии' самую свежую информацию о многих протеанских артефактах, расположенных на других планетах и сумеете правильно распорядиться этой информацией. Думаю, что природные условия Антибара не позволили кладоискателям и пиратам вывезти всё ценное и уничтожить развалины и руины... окончательно.
Явик старался увеличить поток информации до возможного предела. Но, если Шепард воспринимал этот поток спокойно, то профессор-археолог то ли в силу возраста, то ли в силу привычки иногда не успевал воспринять и тем более осмыслить поток мыслеобразов. Да, ему было интересно, он был удовлетворён тем, что услышал, увидел и даже почувствовал, но... Всё же его уровень готовности восприятия был, закономерно, гораздо ниже, чем у Шепарда. И эта недостаточность порождала проблему, влияющую на полноту понимания.
— Следующая планета — Бинту, — протеанин передал собеседникам новые мыслеобразы, стремясь, чтобы даже профессор успел их хорошенько рассмотреть, а не только почувствовать. — На ваших картах эта планета появилась не более двадцати лет назад, как и большинство планет в скоплении, названном вами Скоплением Вояджера. Мне известно, что она была открыта благодаря гражданским, исследовательским кораблям Альянса. По вашим общедоступным данным принято считать, что экосистема, как таковая, на планете отсутствует. И я знаю, что, по тем же данным, в их расширенной версии, атмосфера Бинту состоит из углекислого газа с примесью хлора и сернистого ангидрида, которые временами порождают кислотные ливни. Кора планеты по вашим данным состоит большей частью из серы, там имеются также залежи кальция. Словом, с точки зрения большинства нынешних рас Галактики, планета малогостеприимная и малопривлекательная. Тем не менее, коллеги, нельзя забывать, что общая точка зрения не всегда бывает самой точной и правильной. По Галактике постоянно передвигаются одиночные искатели приключений, контрабандисты и бандиты, для которых эта планета — хорошее убежище именно в силу её кажущейся недружелюбности и неинтересности.
— Но как вы сумели... получить такие картины, — успел подумать Сташинский, с изумлением отмечая, что Явик услышал его мысль.
— На таких планетах, профессор, мы ставили форпосты. Разных типов, но, конечно же, хорошо защищённые. В том числе и от попыток взлома, — усмехнулся Явик, прислав Сташинскому новый мыслеобраз — Так что там вполне может быть обнаружена наша 'пирамида' — в такой форме перед разумными туземцами наши форпосты представали довольно часто. Не скажу, что взломщикам будет легко проникнуть внутрь, но надеюсь, что за последнее время им так и не удалось сколько-нибудь существенно продвинуться в этом стремлении.
