— Ну что ж, — произнес Рин, отворачиваясь от починенного ледяного короба, — полдела сделано. Все живы. Мир, кажется, не собирается коллапсировать, по крайней мере Мир Снов. Давайте глянем, что там еще у них припасено на наш счет.
Они двинулись к порталу.
Никс первой забралась по ледяным глыбам, напоминающим неровные ступени, ожидая увидеть в черноте за дверью что угодно. Впрочем, проход все еще был достаточно широким, чтобы они смогли войти туда втроем. Никс подождала друзей.
Они вместе ступили за грань, в душную звездную тьму, вынырнув из холодной и теперь уже пустой залы, чтобы тут же очутиться в...
Никогда еще Никс не видела, чтобы морок так разительно менялся прямо под взглядом наблюдателя.
Она видела светлый силуэт вдалеке — Вьюга все так же парила невысоко над землей, но за ней простирался шлейф, расширяющийся, растекающийся кругами, словно пролитая в воду краска. Черный город Сол излечивался от своей черноты, белели стены, красные, фиолетовые, желтые крыши поблескивали в первых рассветных лучах, словно мозаика из стекла.
Никс с остальными оказалась стоящей на высоком холме, на вершине широкой, длинной лестницы.
Сол, застывшая над ним Антарг со стаей летающих островов, красное яблоко луны на вершине Сердца Мира — все лежало пред ними, как на ладони.
— Куда она идет? — спросил Рин, очевидно имея в виду Вьюгу. — Она уходит из города?
— Н-не знаю, — растерянно проговорила Никс. — Может быть...
Вьюга плавно летела над улицами, окрашивающимися в белый, пока не остановилась там, где на город не падала тень Антарг.
— Погодите... вы тоже это видите? — спросил Найк. — Как это?.. Солнце — вон, только выбирается из-за горизонта, откуда же...
Никс тоже плохо понимала, как может возникнуть такой эффект, тем более что свет, в котором замерла Вьюга, не был похож на красные отблески круглой луны над Сердцем Мира. Словно солнце, что встает над горизонтом — ложное, а настоящее — спрятано, и вот теперь, когда черный город Сол становится белым, расположение этого скрытого солнца можно определить, хотя на небе его нет.
А потом Вьюга, посмотрев по сторонам, вниз и вверх, развернулась к этому солнцу и... Морок пронзил такой силы и чистоты звук, что то, что спящие называли Зовом, меркло в сравнении с ним, будучи похожим скорее на мягкую поступь крадущейся в темноте кошки.
Никс заткнула уши, но это не помогло.
Морок загудел, словно разбуженный колокол, завибрировал, заскрежетал, как стекло под ногтем, и, содрогнувшись до основания, снова затих.
В обрушившейся абсолютной тишине Вьюга замерла, словно ожидая чего-то.
Или — кого-то.
Мироходцы: имя
Рем, шатаясь, отошла от Айры. Он не сразу понял, что с ней происходит — мгновенное изменение было незаметным, внутренним, слишком тонким. Как не могут близкие порою увидеть и опознать смертельную болезнь у усталого старика, так Айра не увидел, что поведение Ветивера и всех его сущностей предрекает большие, возможно, страшные перемены.
Рем обратилась Мартой. Женщине явно было плохо, лоб ее блестел испариной, она, отходя на два шага назад и упираясь спиной в колонну, держалась за сердце, тяжело дыша.
— Из меня... Из меня вырывают... — закашлялась она.
Айра наконец очнулся и подбежал к ней. В этот момент она сменилась Ветивером, потом снова Рем, затем множество сущностей стало мелькать, как карты в руках профессиональной гадалки. Лица сменяли друг друга почти мгновенно, то или иное могло задержаться на секунду, не больше, и пускай длилось это не долго, Айра успел поразиться, скольких личин Ветивера он никогда не видел. Он даже не подозревал о них. Неужели их... столько?
Ветивер, все еще мельтеша, согнулся, сполз к основанию колонны.
— Что с тобой... с вами? — тревожно спросил Айра, опускаясь рядом.
Ветивер схватил Айру за локоть:
— Открывай врата. Я вижу путь. Меня тянет туда, и если мы не пойдем... Он вырвется.
— Кто — он?..
— Открывай врата!
— Прямо здесь?!
Они все еще были внутри храма Тысячи Свечей, и Айра не мог представить себе, как тут можно открыть врата, откуда взять их?
— Айра... Ты должен... Создать новый прокол... Ты как-то раз смог. Если ты этого не сделаешь...
Айра выловил в глубине себя грустный, циничный смешок: если он не сделает — то что? Что станется с Ветивером? Не убьет же его какое-то вырванное... Что там? Сердце?
Другая часть его сострадала Ветиверу. Айра знал, что меняться — больно. И сумасшедшая смена обличий наверняка причиняет Ветиверу страдание. Да и умирать ему будет больно, наверное. Но разве не припасено у него тузов в рукаве и на этот раз? Разве может быть эта смерть окончательной?
Ветивер схватил Айру за ворот, притянул к себе и яростно зашипел на ухо сменяющимися голосами:
— Если оно вырвется, то будет необузданным, будет злым, и пожрет этот город, разгораясь, и те земли, что попадутся ему на пути к цели. Ни один чужой бог не остановит его. Я убивал разумных, чтобы вызвать их богов и забрать их силу, зная, что земли родят еще. Оно будет выжигать саму плоть миров. Выбери из двух зол меня, Айра. Я не могу сейчас... Не могу лукавить.
Айра в смятении слушал его, чувствуя, что верит ему.
— Что нужно делать? — спросил он.
Ветивер выкашлял на подбородок и мантию черно-золотую кровь. Уставился куда-то в невидимую даль глазами пустыми и дикими:
— Я слышу зов... Я не удержу его долго. Ты должен открыть путь. Скорее.
Глаза Ветивера вдруг смягчились, он поднял трясущуюся ладонь, стер со своего лица кровь и ею вывел на лбу и щеках Айры что-то... Какие-то знаки? От этого кожа Айры запылала огнем, словно кровь прожгла ее, впившись тысячью тонких игл, отпечаталась на костях черепа.
— Давай, — сказал Ветивер. — Пора начертать собственную дорогу.
Айра поднялся, сжал в руке свой посох и, провертев его мельницей над головой, ударил им об каменный пол.
Сила, направленная и умноженная посохом, вырвалась наружу. Айре не нужно было уже разумом просчитывать все мелочи — он знал, что и как должен делать, и теперь ему оставалось лишь направить верным путем мощь, переплетенную с его собственными чаяниями, страхами и верой. Его посох загорелся белым, засиял и прожег в ткани реальности отверстие с оплавленными раскаленными краями. Айра поддел его нижней оконечностью посоха и, через рычаг, словно разрезая тугую материю ножом, с силой воздел посох вверх, рассекая полутьму светящейся золотой чертой. Еще взмах, второй, третий — в воздухе загорелся объемный рисунок — знак врат.
Айра нагнулся, перекинул руку Ветивера себе через плечо и поднял его на ноги. Теперь они оба стояли перед готовыми распахнуться вратами.
— Открывай, — на выдохе прошептал Ветивер.
Айра вытянул вперед руку с посохом, расположенным параллельно полу, и пошел вперед. Посох на мгновение вспыхнул тем же золотом, что и знак врат, изогнулся, перестроился, образовывая многомерный сложный ключ.
Ключ вошел в разрезы-пазы. Айра повернул руку, поворачивая с нею и ключ, и светящийся рисунок врат, закручивая тем самым в спираль реальность, делающуюся для них с Ветивером все более призрачной.
Капли звезд хлынули ему в лицо, холод абсолютной пустоты попробовал заморозить его сердце и выесть глаза.
Но мироходец оказался сильней. Тепла его души было достаточно, чтобы насытить межмировые ветра и оставить его самого в живых. Силы его хватило, чтобы идти, и даже чтобы двигаться вперед со скоростью, превышающей скорость мысли. Ветивер указывал путь, а Айра помогал ему не сбиться с этого пути и не сгинуть в бездне.
И чем дальше вела их дорога по темным тропам чужих миров, чем ближе они были к цели, тем четче и ярче Айра ощущал, как просыпается внутри что-то, наполняющее его душу радостью и светом. Чем больше оставляли они позади, тем легче было ему идти. Он ощущал себя все более цельным, его сила росла, он чувствовал, что вскоре движение сквозь абсолютную пустоту не будет стоить ему ничего.
И в миг, когда перед ними возникла стена, непреодолимая для него вчерашнего, невообразимая для него прошлого, невозможная для того, кто не является мироходцем, он с легкостью рассек ее быстрым движением посоха, отрастившего острые лезвия по краям. Айра шагнул вперед, прочь из пустоты, вытягивая за собой слабеющего Ветивера. Они вышли из черноты междумирья, как из холодной воды, и оказались на сером берегу некоего моря, по поверхности которого гуляли языки огня. Переливчатое небо застилали тучи, вереницы молний вспыхивали тут и там, возвещая этой реальности о том, что в нее прибыли гости — особенные, редкие гости, из тех, кого приветствует само мироздание.
По правую руку поднималось над горизонтом розоватое солнце. По левую руку можно было увидеть шпили сияющего белого города, раскинувшегося на фоне громадной летучей горы, и над городом этим парило существо, больше всего похожее на одного из тех богов, которых убивал Ветивер в иных мирах.
Айре показалось, что он видел это место раньше. Смутное осознание затеплилось в глубине рассудка, еще слишком слабое, чтобы быть отловленным и опознанным, но достаточно ясное для того, чтобы заставить Айру забеспокоиться, насторожиться и, почему-то, слегка растеряться.
— Что теперь? — спросил он у Ветивера.
Тот тяжело дышал, опираясь на плечо Айры. Ветивера била крупная дрожь.
— Отпусти меня, — сказал он. — Сейчас... сейчас все и случится.
Айра, послушавшись, позволил Ветиверу стоять самому — он покачивался, но не падал.
То, что Айра принял за божество, поворачивалось к ним — это было видно издалека. В силуэте виделась ему белая дева, но Айра не поклялся бы в своей правоте.
В следующий миг Ветивер упал на четвереньки. Он быстро и неправильно обращался в свою драконью форму, его корежило и гнуло, как раненую змею. Не закончив превращения, он словно вывернулся наизнанку. Айра отшатнулся, прикрывая лицо от слишком яркого света, пронзившего все вокруг.
То, что видел он после, не встречалось ему ни в одном из пройденных миров. Сгусток жалящего огня, вырвавшийся из Ветивера, рос, обретая плоть и форму, и, оставляя за собой выжженный след, мчался вперед, к светлому девичьему силуэту вдалеке, зависшему на фоне белого города.
Айра не знал, что будет дальше. Столкнутся ли они в битве? Или этот свет — верный пес, почуявший хозяина? Или они — любовники, разлученные расстоянием и чужой корыстной волей?
Он смотрел вслед стремительно удаляющемуся огню, замерев, очарованный тем, как этот огонь меняется, разрастаясь, устремляясь головою вверх, превращаясь в невообразимое существо с волосами цвета бронзы и золота, лавы, красных закатных туч; как смуглое тело окутывают яркие праздничные одежды — безо всякой скромности и чувства меры яркие, карнавальные, вызывающе-разноцветные, но почему-то подходящие этому существу как нельзя лучше.
Испепеляя землю мира, в который прибыл, как Ветивер о том и предупреждал, этот воплощенный огонь стремился навстречу белой деве.
Ничто не смогло бы остановить их. И Айра на секунду испугался того, что будет, пусть все еще не знал, чего ему ждать.
Его сердце замерло.
В этот миг двое встретились.
Не было битвы. Не было объятий. Был долгий взгляд и две протянутые руки.
И когда их пальцы соприкоснулись, реальность схлопнулась, белый луч пронзил небо и землю.
В лицо Айре ударил ветер, поднявший пыль, а следующий порыв, показавшийся ураганным, принес нестерпимый жар и заставил его упасть наземь, а затем прокатиться пару метров, едва не выронив из рук посох. Словно океаническая волна в отлив, ветер не давал Айре подняться, прижимал к земле. Айра, пытаясь превозмочь стихию, чувствовал, что ветер этот продувает его насквозь, пронзает сердце, забираясь теплыми, мягкими пальцами в самое нутро. Жар, принесенный вдруг поднявшимся ураганом, был мягок и в то же время нестерпим, он, кажется, выжигал в душе Айры любые остатки зла, обиды и отчаяния. А когда, пересилив ветер, Айра смог подняться, то увидел сидящего на коленях Ветивера, смотрящего вдаль перед собой с лицом грустным и светлым. Ветивер не прикрывал глаз от ветра, проносящего мимо него песок и пепел. Он был очарован тем, что видит.
Айра взглянул туда, куда сморит учитель.
На месте девы с серебристыми волосами и воплощенного огня появилось нечто новое.
И оно приближалось к ним. Или росло?
Казалось, это новое существо займет все небо, заменит собой этот мир.
Айра видел многие красоты и чудеса, мало что могло удивить его. И все же, он не мог не почувствовать, как затрепетало его сердце, словно он, вопреки своему характеру, натуре и разумению, влюблен с первого взгляда. Вот искрятся в свете встающего солнца золотистые волосы, вьющиеся крутыми волнами; вот трепещут на ветру одежды цвета летнего моря, дневного неба, зрелых маков, с широким поясом, будто расшитым звездами; дева разводит в стороны шесть тонких ладоней, белых, словно фарфор, будто хочет объять необъятное; ее мягкое круглое личико с алыми губами и закрытыми глазами светится спокойствием и теплотой. Айра не разумом, но сердцем понимал, что деве этой открывать глаза не стоит без особых на то причин — выжжет мир, не заметив, но потом будет долго его оплакивать, это точно. Ее саму словно обволакивало сияние — мягкое, нежное, едва заметное, но Айра знал, что это — видение спокойного утреннего моря, это — штиль, и в нем — обещание возможной бури, отголосок шторма, который не стоит звать, если тебе дорога жизнь.
— Роза Ветров, — прошептал Ветивер, но Айра услышал его. — Роза Ветров... Первое Дитя мое, что же я с тобой сделал...
Айра знал, что это и есть — истинное имя золотой девы.
Она застыла над Ветивером и Айрой. Склонившись, накрыла Ветивера ладонями, а затем подняла его к своему лицу.
— Я прощаю тебя, — сказала она, и в голосе ее звенел воплощенный свет. — Я теперь знаю умысел твой. Позволь мне беречь это место так, как хотел ты сам. Я вновь стану стражем Мира Снов, но теперь по воле своей.
— Да будет так, — сказал Ветивер, протягивая дрожащие руки и касаясь ее лица.
В жесте этом увидел Айра любовь и раскаяние.
Дева опустила Ветивера наземь, бережно, медленно, словно понимая, каким хрупким может быть смертное тело в сравнении с нею. А потом в мгновение ока она выцвела из реальности. Появившись где-то далеко на горизонте, обернулась, будто бы напоследок. Айра знал, что не выйдет, но все же он постарался запомнить этот образ — сверкающий, яркий, теплый, образ звездной девы-лета, тающей в рассветной дымке.
А после ее не стало и там.
Айра стоял, колеблясь, держась за посох, пытаясь понять, что же он увидел и услышал.
И вдруг вместо озарения он почувствовал смутную тревогу. Словно в тот миг, когда Роза Ветров растаяла в рассветных лучах, внутри него пробудилось нечто... нечто чужое и темное. Айра, не зная, что это, одновременно попытался обуздать его. Нет, не плач, не радость и не смех это были. Что-то рвалось наружу, пытаясь просочиться множеством путей, но Айра, чувствуя в нем злость и ярость, не давал ему воли, противясь изо всех сил.
