Пока сохраняется реальная свобода взаимообмена, главная особенность рыночной организации экономической деятельности состоит в том, что в большинстве случаев она не позволяет одному лицу вмешиваться в деятельность другого. Потребителя ограждает от принуждения со стороны продавца наличие других продавцов, скоторыми он может вступить в сделку. Продавца ограждает от принуждения со стороны потребителя наличие других потребителей, которым он может продать свой товар. Работающий по найму огражден от принуждения со стороны работодателя наличием других работодателей, к которым он может наняться, и так далее. Рынок делает все это незаинтересованно и безо всякой центральной власти. Если уж на то пошло, одним из главных возражений против свободной экономики выдвигают именно тот факт, что она так хорошо выполняет эту задачу. Она дает людям то, чего они хотят, а не то, чего они должны хотеть по разумению какой-то группы. За большинством доводов против свободного рынка лежит неверие в саму свободу.
Существование свободного рынка не снимает, разумеется, необходимости правительства. Напротив, правительство необходимо и как форум для определения "правил игры", и как арбитр, толкующий установленные правила и обеспечивающий их соблюдение. Рынок резко сужает круг вопросов, которые нужно решать политическими средствами, и таким образом сводит к минимуму необходимость непосредственного государственного участия вигре. Характерная особенность действия, осуществляемого через политические каналы, состоит в том, что оно, как правило, требует значительного единообразия или навязывает его. С другой стороны, рынок отличается тем, что допускает широкое разнообразие. Говоря языком политики, рынок представляет собой систему пропорционального представительства. Каждый может, так сказать, проголосовать за цвет своего галстука; ему нет нужды заботиться отом, какие цвета предпочитает большинство, и подчиняться, оказавшись в меньшинстве.
Именно эту особенность рынка мы имеем в виду, утверждая, что рынок обеспечивает экономическую свободу. Однако значение этой характеристики простирается далеко за пределы чисто экономической сферы. Политическая свобода означает отсутствие принуждения одних людей со стороны других. Основную угрозу свободе представляет сила принуждения, будь она в руках монарха, диктатора, олигархии или временного большинства. Сохранение свободы требует максимального устранения такой концентрации власти и рассредоточения и распыления власти, устранить которую не представляется возможным, то есть системы сдержек и противовесов. Изымая организацию экономической деятельности из-под контроля политической власти, рынок устраняет этот источник принуждения. Он делает экономическую мощь ограничителем политической власти, а не ее подкреплением.
Экономическая власть может быть широко рассредоточена. Нет никакого закона сохранения энергии, понуждающего новые центры экономической мощи расти за счет уже существующих. Сдругой стороны, политическую власть децентрализовать сложнее. Небольших самостоятельных государств может быть много. Но создать множество равносильных центров политической власти внутри одного большого государства гораздо сложнее, чем создать множество центров экономической власти в рамках одной большой экономики. Внутри одной большой экономики может быть множество миллионеров. Но разве может быть больше одного действительно выдающегося лидера, одного человека, на котором сосредотачиваются энергия и энтузиазм его сограждан? Если центральное правительство усиливает свою власть, скорее всего, это делается за счет местного самоуправления. Возникает впечатление, что существует какой-то неизменный общий объем политической власти, подлежащей распределению. Поэтому, если соединить экономическую власть с политической, концентрация представляется почти неизбежной. С другой стороны, если экономическая власть находится не в тех же руках, что политическая, она может послужить сдерживающим противовесом политической власти.
Убедительность этого абстрактного довода, по-видимому, лучше всего продемонстрировать на конкретных примерах. Давайте рассмотрим сначала гипотетический пример, который поможет нам выявить обсуждаемые принципы, а потом проанализируем несколько недавних примеров из реальной жизни, показывающих, как действие рынка способствует сохранению политической свободы. Одна из характерных особенностей свободного общества — это, безусловно, свобода индивида отстаивать и открыто пропагандировать радикальные изменения в общественной структуре — до тех пор, пока его агитация ограничивается убеждением и не выливается в применение насилия и иных видов принуждения. Знамением существующей в капиталистическом обществе политической свободы служит то, что люди могут открыто призывать к социализму и бороться за него. Точно так же политическая свобода в социалистическом обществе потребовала бы, чтобы люди были вольны агитировать за введение капитализма. Как можно было бы сохранить и защитить свободу агитации за капитализм в социалистическом обществе?
Чтобы люди могли за что-то агитировать, они сперва должны иметь возможность заработать себе на жизнь. В социалистическом обществе уже это создает проблему, поскольку там все рабочие места находятся под непосредственным контролем политических властей. Чтобы социалистическое правительство разрешило состоящим у него на службе лицам пропагандировать политический курс, прямо противоположный его официальной доктрине, потребовался бы акт самоотречения, совершить который совсем непросто, как показал послевоенный опыт США, когда встал вопрос о"благонадежности" государственных служащих.
Но предположим, что этот акт самоотречения все же совершился. Чтобы толком пропагандировать капитализм, сторонники его должны как-то финансировать свою деятельность: им надо будет устраивать митинги, печатать брошюры, платить за радиопередачи, выпускать газеты и журналы и т. д. Встает вопрос: откуда им взять денег? При социализме могут быть и наверняка окажутся люди с большим доходом, возможно даже обладающие крупными капитальными суммами в виде государственных облигаций и т. п. , однако по необходимости это будут высокопоставленные государственные чиновники. Можно еще представить, что мелкий чиновник будет открыто пропагандировать капитализм в социалистической стране и тем не менее удержится на работе. Трудно, однако, вообразить, чтобы такую "подрывную" деятельность финансировали при социализме большие начальники.
Получить необходимые средства можно будет только путем сбора небольших сумм с большого числа мелких чиновников. Но это не решение. Чтобы воспользоваться этим источником, надо, чтобы очень многие были заранее убеждены в вашей правоте, тогда как стоящая перед вами проблема как раз и заключается в том, чтобы инициировать и профинансировать кампанию по их убеждению. Радикальные кампании в капиталистических странах никогда так не финансировались. Их обычно поддерживало несколько богатых людей, которых удалось убедить: Фредерик Вандербильдт Фильд, Анита Маккормик Блейн или Корлисс Ламонт, если называть имена, выдвинувшиеся в последнее время, или Фридрих Энгельс, если заглянуть подальше в прошлое. Эту роль имущественного неравенства в сохранении политической свободы — роль мецената — замечают нечасто.
В капиталистическом обществе надо лишь убедить нескольких богачей, чтобы заручиться средствами на пропаганду какой угодно идеи, пусть даже самой необычной, и таких людей, такихнезависимых источников поддержки, находится немало. Ивообще: не обязательно даже убеждать людей или финансовые учреждения, обладающие соответствующими фондами, в разумности идей, которые вы планируете пропагандировать. Нужно лишь убедить их в том, что ваша пропаганда будет иметь финансовый успех, что соответствующая газета, журнал, книга или новое предприятие окажутся прибыльными. Например, издатель, конкурирующий с другими издателями, не может позволить себе печатать только то, с чем он лично согласен: он должен исходить из единственного критерия — вероятности того, что рынок окажется достаточно широк, чтобы обеспечить удовлетворительную прибыль на вложенный капитал.
Таким образом, рынок разрывает порочный круг и в конечном итоге позволяет финансировать подобные предприятия небольшими суммами, собранными со многих людей, без необходимости убедить их сперва в своей правоте. В социалистическом обществе такой возможности нет; там есть только всесильное государство.
Попробуем напрячь воображение и предположим, что социалистическое правительство сознает эту проблему и состоит из людей, пекущихся о сохранении свободы. Способно ли оно выделить средства? Возможно, но неясно как. Оно может учредить административный орган по субсидированию подрывной пропаганды. Но как ему выбрать, кого поддерживать? Если он станет давать всем, кто попросит, он вскорости окажется без денег, ибо социализм не в состоянии отменить элементарного экономического закона, согласно которому достаточно высокая цена порождает высокое предложение. Сделайте агитацию радикальных воззрений в достаточной степени финансово привлекательной, и от агитаторов не будет отбою.
К тому же свобода пропагандировать непопулярные воззрения вовсе не требует, чтобы такая пропаганда не несла с собой никаких издержек. Напротив, не было бы стабильных обществ, если бы пропаганда радикальных изменений не была бы сопряжена с какими-то издержками, и уж тем более субсидировалась. Вполне нормально, что люди приносят жертвы, пропагандируя идеи, в которые искренне верят. Мало того, важно сохранить свободу только для тех, кто готов себе во многом отказывать, иначе свобода выродится во вседозволенность и безответственность. И принципиально необходимо, чтобы цена, которую платят за пропаганду непопулярных взглядов, была приемлемой и не отменяла саму возможность такой пропаганды.
Но это еще далеко не все. В свободном рыночном обществе достаточно иметь средства. Поставщики бумаги готовы продать ее как издателям Daily Worker, так и издателям Wall Street Journal. В социалистическом обществе недостаточно просто иметь средства. Гипотетическому стороннику капитализма придется уговорить государственную бумажную фабрику продать ему бумагу, государственную типографию — напечатать брошюры, государственное почтовое отделение — разослать их по людям, государственное ведомство — предоставить ему зал для выступления и т. д. Возможно, существует какой-то способ преодоления всех этих трудностей и сохранения свободы в социалистическом обществе. Нельзя утверждать, что это совершенно невозможно. Ясно, однако, что создание институтов, которые на деле будут сохранять возможность инакомыслия, сопряжено с весьма реальными трудностями. Насколько я знаю, никто из тех, кто выступает одновременно за социализм и свободу, не брался толком за эту проблему и не начал всерьез разрабатывать институты, которые могли бы обеспечить существование свободы при социализме. Зато совершенно ясно, почему рыночное капиталистическое общество благоприятствует свободе.
Ярким практическим примером этих абстрактных принципов служит то, что произошло с Уинстоном Черчиллем. С 1933 года до начала Второй мировой войны Черчиллю не разрешали выступать по английскому радио, которое, разумеется, было государственной монополией под административным контролем Британской радиовещательной корпорации (BBC). А ведь Черчилль был одним из виднейших граждан своей страны, членом парламента, бывшим министром, отчаянно пытавшимся всеми доступными средствами убедить своих соотечественников принять меры к предотвращению опасности, исходящей от гитлеровской Германии. Ему не разрешали обратиться по радио к английскому народу, поскольку ВВС являлась государственной монополией, а его взгляды представлялись слишком "спорными". А вот другой поразительный пример — забвение голливудского черного списка. Об этом сообщил 26 января 1959 года журнал Time, который писал:
Во время церемонии вручения премий "Оскар" Голливуд больше всего старается соблюсти приличия. Однако два года назад приличия были нарушены. Когда объявили, что некто Роберт Рич получил "Оскара" за сценарий фильма "Храбрец", он так и не вышел на сцену. Роберт Рич оказался псевдонимом, за которым скрывался кто-то из полутораста сценаристов... с 1947 года вносившихся кинопромышленностью в черный список по подозрению в том, что они были коммунистами или "попутчиками". Конфуз был особенно велик из-за того, что Академия киноискусства запретила коммунистам и тем, кто ссылался на Пятую поправку, {Пятая поправка к Конституции США гласит, что никто не обязан давать в суде показания против самого себя. Ею нередко пользовались выступавшие перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности в период маккартизма. — Примеч. пер} номинироваться на "Оскар". На прошлой неделе правило насчет коммунистов и тайна подлинного имени Рича внезапно получили новый оборот. Оказалось, что Рич — это Дальтон Трамбо, сценарист фильма "Джонни получил винтовку", один из первой "голливудской десятки" сценаристов, отказавшихся дать показания на слушаниях 1947 года о коммунизме в кинопромышленности. Как сказал продюсер Фрэнк Кинг, до тех пор твердо стоявший на том, что Роберт Рич — это "молодой бородач, живущий в Испании": "У нас обязанность перед акционерами покупать по возможности лучшие сценарии. Трамбо принес нам "Храбреца", и мы его купили"...
Так был формально предан забвению голливудский черный список. Неформально для сценаристов, чье имя попало под запрет, он закончился уже давно. Сообщают, что по меньшей мере 15% нынешних голливудских фильмов пишутся сценаристами из черного списка. По словам продюсера Кинга, "в Голливуде больше "призраков" (авторов, работающих под чужим именем), чем на кладбище Форест-лоун. Каждая здешняя компания пользуется работой тех, чье имя попало в черный список. Мы просто первыми сказали вслух то, о чем все и так знают".
Можно думать, как думаю я, что коммунизм уничтожил бы все наши свободы, можно выступать против него с максимальной твердостью и решительностью — и в то же время считать нестерпимым, чтобы в свободном обществе человеку не позволяли вступать во взаимоприемлемые добровольные отношения с другими лицами, потому что он верит в коммунизм или пытается за него бороться. Его свобода подразумевает свободу бороться за коммунизм. Разумеется, свобода подразумевает и свободу других людей при этих обстоятельствах с ним не общаться. Голливудский черный список был актом несвободы, ибо представлял собою сговор с использованием средств принуждения для предотвращения добровольной ассоциации. Он не сработал именно потому, что рынок сделал сохранение черного списка слишком дорогостоящим. Коммерческий интерес— то обстоятельство, что у владельцев и руководителей предприятий есть стимул заработать как можно больше денег, — защитил свободу лиц, попавших в черный список, предоставив им альтернативную форму найма и дав людям стимул принимать их на работу.
Если бы Голливуд и кинопромышленность были государственными предприятиями или если бы дело происходило в Англии и речь шла о поступлении на работу в Британскую радиовещательную корпорацию, трудно себе представить, чтобы "голливудская десятка" или ее аналоги нашли бы работу. Точно так же трудно себе представить, чтобы решительные сторонники индивидуализма и частного предпринимательства — да и вообще решительные сторонники любого мировоззрения помимо идеологии сохранения статус-кво — нашли работу при таких обстоятельствах.
