— Хочешь проверить у кого из нас реакция лучше? Давай. Ты еще успеешь увидеть как кровь из твоей артерии брызжет фонтаном и почувствуешь как холодное лезвие пробирается сквозь твою глотку. И тогда у тебя не останется ничего кроме нервных рефлексов. А в этом случае ты не сможешь осознанно выхватить пистолет, снять его с предохранителя и выстрелить в меня.
— Вы кто... Вам чего... — испуганно пробормотал Кукан.
— Ссы, палда, — зарычал Шалый, — Они же меня грохнут сейчас.
— Но... но я больше не могу...
— А ты рукой подергай, — хмыкнул Николай, держащий у виска второго черновика пистолет.
— Я н-немогу, — всхлипнул молодой.
— Кончай с этим, — Кивнул Людоед, и Васнецов тут же нажал на курок. — Отлично. — Крест кивнул и ударом ногой в живот Кукана, заставил того отлететь к клетке. Пленник, что находился в ней, тут же накинулся на своего обидчика, просунув руки через решетку и схватив его за горло. Кукан хрипел и дергался меньше минуты. Он не был ни сильным физически, ни сильным духом. Он мог только кричать матом через стальные прутья. Когда же его схватили за горло, он уже был обречен.
— Может, теперь выпустишь нас? — произнес пленник, обращаясь к Людоеду, когда с Куканом уже все было кончено.
— Погоди-ка, — махнул рукой Людоед, с интересом разглядывая неровные фанерные таблички на каждой из клеток. Он качал головой и как обычно ухмылялся, читая надписи сделанные углем на этих дощечках.
— Чего ждать-то? — недовольно бросил другой пленник, — Ключи у того, с дыркой в голове. Выпусти нас.
— Погоди, — повторил Крест, — Так вы из разных группировок? — Муслимиат, — прочитал он надпись на одной табличке, — Славянский союз, — это уже другая надпись, — Новый Коминтерн... Националисты, коммунисты, белоказаки-монархисты... Слышь Коля, вот так задачка. Что делать с ними?
— Эй! Что значит что делать! Выпустите нас! — заорал еще один пленник.
— Потише, — Крест поморщился, — На ваш ор сейчас вся тусня местная сбежится. — Он подошел к двери, которая вела дальше в глубину логова черновиков, и задвинул железный засов. — Если я вас выпущу, то зачем? Чтобы вы снова вцепились друг другу в глотки, как это успешно делали раньше? Вы же ненавидите друг друга в силу исповедуемых вами разных идеологий. Не так что ли?
— А ты сам-то, чьих будешь?
— Я? — Людоед улыбнулся, — Я сам по себе. Но там где я появляюсь, становится худо. Колян не даст соврать. Да Колян?
— Точно, — Хмыкнул Васнецов, вытирая окровавленный глушитель пистолета, — Всадник апокалипсиса. Только без коня.
— Вот то-то и оно. — Кивнул Крест, — Слушайте меня, други. Слушайте внимательно. Слушайте и запоминайте. Времени у нас мало. Причем времени мало не только в данном конкретном случае. Часики тикают, и очень скоро всем на этой планете в последний раз улыбнется смерть. В последний, потому что после этого, улыбаться уже будет некому. Жизни уже не будет. А значит и смерти тоже. Но хорошо ли это? Или нет? Чего будут стоить все ваши идеалы и верования? К чему вы стремитесь? Вы, поделившие друг друга на красных и белых, верных и неверных, обрекаете все, что от нас осталось лишь на то, что будет иметь только цвет, разлагающийся плоти. Вы, своей непримиримостью и отсутствием компромиссов и понимания друг с другом, обрекли остатки человечества на то, что поднимают головы и властвуют такие как эти поганые черновики. Кому плевать на вашу религию и ваши ценности, и ваши политические ориентации. Черновики, и подобные им твари, уводят ваших женщин, ваших дочерей на позор. Они делают из вас мясо. Только ли вина черновиков в этом? Отнюдь. Вы в этом виноваты. Вы этому потворствуете. Забыли историю. Забыли прошлое. Не будем ходить далеко, и вспоминать феодальную раздробленность на Руси. Обратимся к последним дням мира. Восток, запад, третий мир, террористы, демократы, нефть. Нет, мир не должен был быть окрашен в один цвет и зиждиться на одних и тех же ценностях что и всюду. Наш мир пестрел обилием языков и культур. Наций и религий. И в том могло быть его очарование. Могло, но не стало. Ведь всем надо было лезть со своим уставом в чужой монастырь. И к чему все это привело? Объяснять, я думаю, не надо? Но вы оказались невосприимчивы к урокам и продолжаете скалиться друг на друга. Что и говорить, черновики в этом смысле оказались умнее вас. Они оказались глобалистами. Потому они сильней и непобедимей. Люди разных наций и религий, разных слоев общества, окрасились в один черновой цвет и стали силой, имеющей вас, как хотят. Я их ненавижу. Но они мне симпатичнее вас.
— Ты что несешь! — раздалось из одной клетки.
— Я просил не перебивать и слушать внимательно. Я сейчас плюну и пойду дальше. А вы сидите тут и ждите своего конца.
— Пусть договорит, — пробормотал другой узник.
— Вот вы, белые и красные. Чего не поделили? Вы все в семнадцатом году зависли? А ведь были, много десятилетий назад, люди, которые в этом вопросе переросли вас. А вы все враждуете, отказываясь от преемственности истории вашей страны и понимания того, что важнее судьба отечества и его народа. Пусть и руин отечества и остатков этого самого народа. Вам бы посмотреть в прошлое и признать славные победы и достижения вашей страны и под имперскими знаменами и под красным знаменем Великой отечественной. Ведь даже Сталин начал делать шаги, примеряющие историю, возрождая военную касту с ее имперским регалиями и погонами, ослабив нажим на церковь, упразднив сатанинскую директиву своих предшественников об уничтожении религии. Это ведь еще тогда советы обратились в славное прошлое нашей истории, снимая кино про великих полководцев и учреждая ордена в их честь. А вам все неймется. Да и времена сейчас такие, что не до разборок. Но вашего ума до этого дойти не хватает. Уже нет тех, кто убил вашего монарха, дорогие монархисты. Но уроков той бойни никто не извлек и вам зачем-то нужна братоубийственная война сейчас. К чему поборникам религии браниться с теми, кто под коммунистическими знаменами проповедует всеобщее равенство, братство и социальную справедливость? Разве не тоже самое хотел почитаемый вами Иисус из Назарета? К чему вы, почитатели пророка Мухаммеда, враждуете с христианами? В вашей святой книге есть почтенный пророк Исса, но он и есть тот самый Иисус. К чему вам звать их неверными? Времена крестовых походов прошли и не православные их, кстати, устраивали. Вы считаете своим долгом джихад, но знаете ли вы, что это такое? Вы знаете, что такое Великий джихад? Это противостояние и битва против дьявола в собственном сердце. Это противостояние соблазнам. Но утоляя жажду убийств, якобы во имя Аллаха, вы разве не потворствуете этим самым соблазнам греха смертоубийства? Знаете ли вы, что по вашей священной книге джихад разрешает насилие лишь для самообороны и насилие это оговорено строгими правилами? Знаете ли вы, что сказал Мухаммед? При мщении за раны и обиды, не причиняй вреда невоюющим в их домах! Не трогай женщин! Не причиняй вреда младенцам! Не уничтожай дома, и средства к существованию тех, кто не воюет против вас! И самое главное — Коран запрещает использовать силу и джихад для обращения в веру. В религии не может быть принуждения. А вы господа, националисты. Вы превратили национальную идею и саму суть национализма в синоним нацизма. Но национализм, это любовь и служение своей нации и ее интересам. А вовсе не ненависть к народам другим. Но вам легче изливать ненависть к инородцам. Нежели быть образцами духовности, силы и благородства вашей собственной нации. Не позволяйте одним племенам, применять силу против вас. Не будьте слабыми. Но будучи сильными, не обращайте эту силу против иных народов. Взаимоуважение наций и служение собственному народу и его благоденствию, а не унижению и грабежу народов других, в свое время, не позволило бы случиться, в том числе и ядерной войне. Но вы этого никак не хотите понять. Так зачем, скажите, мне выпускать вас всех из клеток?
В помещении воцарилась гробовая тишина. Люди в клетках с одинаковыми, недоуменными и в то же время задумчивыми лицами взирали на Людоеда. Просто ли он говорил, или применил что-то гипнотическое, но Николай видел во взглядах этих людей что-то покорное и какую-то готовность подчиниться Людоеду. Они словно восприняли его мессией. Новым пророком, посланным высшими силами для того, чтобы изменить безысходность этого мира и дать людям веру в то, что возможно движение к лучшему. Васнецов и сам почувствовал, что и на него, в том числе, подействовали слова его товарища как какой-то магический жест всесильного волшебника. Николай в очередной раз поразился многогранности и эрудированности Ильи. Силе его убеждения и какой-то монументальной харизме.
— Мы ведь сейчас все по одну сторону, — пробормотал, наконец, один из заключенных.
— Это сейчас. А когда выйдем из этого царства тьмы? Что будет потом?
Снова молчание. Затем другой голос:
— Потом, даст бог, видно будет. А пока мы с тобой. Так? — пленник оглядел сокамерников.
Те утвердительно закивали головами.
— Мы с тобой брат.
— Да будет так, — вздохнул Людоед, — Но зарубите себе на носах. Если начнете дурить и выяснять отношение, я патронов жалеть не буду. И даже если вы все как один, в едином порыве, накиньтесь на меня или моего товарища, то вам меня не одолеть. А будем действовать грамотно, значит выйдем отсюда живыми. Коля, погляди у твоего жмурика ключи в карманах.
Васнецов обыскал труп Шалого и нашел связку ключей. Затем принялся открывать клетки одну за другой. Освобождая пленников, он слышал, как они перешептывались.
— Откуда они взялись?...
— Чудеса какие-то...
— Да он же мессия!...
Людоед приветствовал каждого вышедшего из клетки рукопожатием.
— Так, братья. С освобождением пока поздравлять не буду. Нам надо из этого подземелья еще выбраться. Пройдите туда, — он указал рукой в сторону, откуда они с Николаем пришли. — Там на полу мы сложили теплую одежду и оружие черновиков, которых замочили по дороге сюда. Берите, одевайте, и пощекочем этим уродам нервы.
Без лишних слов узники направились за одеждой и оружием. Людоед светил фонарем в их сторону, давая им возможность лучше сориентироваться в темноте и быстрее одеться.
— Илья, один из них тебя мессией назвал, — тихо произнес Николай, подойдя к товарищу.
— Вот тебе раз, — хмыкнул Крест, — Только в наше чудное лихое время такого монстра как я могут за полубога принять.
— Ты их околдовал что ли? Гипнозом прошелся?
— Зачем именно так? Иногда достаточно силой разума взывать к разуму. Тоже, бывает, помогает. Правда надолго ли?
— Так мы теперь все черновое отродье вырежем, Илья.
— Остынь, блаженный. До сих пор для нас была легкая прогулка по этому метро по той простой причине, что мы шли через малообитаемые помещения с той стороны, откуда враг прийти, по их мнению, не мог. Дальше будет очень трудно. И нам тут геноцид устраивать времени нет. Нам нужны БАТы. Нам надо к самолету. Нам нужен ХАРП. Помнишь?
— Конечно. — Николай вздохнул, — Может стоить и дальше убедить их в том, что ты мессия?
— А зачем, Коля? — Крест усмехнулся, — Да и какой из меня мессия? Я же не умею превращать воду в вино. — Затем он тихо засмеялся, потирая пальцем кончик носа, — Хотя с другой стороны, всякое дерьмо в напалм превратить, могу запросто. Может и мессия, сообразный нынешнему времени.
— Богохульник ты, — пошутил Васнецов.
— Ну, думаю, за это Бог простит. А вот за многое другое... А вообще, у меня есть стойкое чувство, что мессия, это ты, если серьезно.
— Я? — Николай удивился, — Это почему?
— Да потому что Бог тебя на руках носит. Вытаскивает тебя или моими, или Варяга руками, а то и сам. Значит, ты ему нужен.
— На кой?
— Ну, брат, пути господни неисповедимы, — улыбнулся Крест.
— Да какой из меня мессия? У меня же дури в голове всякой...
Людоед уставился на Васнецова и произнес:
— Брат. У тебя дури в голове, как дерьма на свиноферме. Но одно то уже, что ты это стал осознавать, дает призрачную надежду на то, что из тебя выйдет толк.
Николай задумался над словами товарища, вспоминая весь пройденный путь и те ситуации, в которые он попадал. Только сейчас он отчетливо стал осознавать, что во множестве случаев он оставался невредим благодаря какому-то чудесному вмешательству. Хотя, это может быть лишь, кажется, после убедительных слов Ильи.
— Может ты и прав. Может и мессия. — Вздохнул Николай, глядя на возвращающихся уже с оружием и теплой одеждой узников, — Только вот про дерьмо на свиноферме это ты слишком...
— Слишком мягко, — кивнул Людоед.
49. АД УЖЕ ЗДЕСЬ
На хорошо освещенном перроне станции 1905 года царило оживление. Старые эскалаторы давно оббили досками, поскольку они уже не могли выдерживать движения людей. Теперь по скрипучим деревянным ступенькам торопливо спускались исхудалые бледные рабы с характерными клеймами на лбу. РАБ. Невольники тащили из приехавших после ночного рейда бронемашин трофеи и тела убитых врагов чернового движения, которые могли сгодиться в пищу тем, кто не брезговал человечиной, и для других нужд. За спинами рабов свистели сплетенные из человеческой кожи хлысты свирепых погонщиков.
— Живее свиньи! Живее! На корм собакам пустим! — орали рабовладельцы.
На перроне столпилась бодрствующая ночью смена охраны станции. Им было любопытно, какие вести принесли вернувшиеся из рейда боевики.
Сверху, на ступеньках эскалатора, показался здоровенный черновик с окладистой седой бородой, которую стало видно, когда он стянул с мясистого лица респиратор. Вид у него был усталый. Он неторопливо спускался, замыкая процессию рабов и погонщиков, нарочито небрежно болтая в руке американский автомат М4.
Сама станция была отделена от остальных подземных помещений двумя стенами. За одной был питомник, где держали свиней и кроликов. Дальше была тюрьма и складские помещения с лабораторией. За другой стеной был личный вагон Якова Чернова, превращенный в бронированный дом. Жилища элитных черновиков, их семей и коморки их рабов. Оранжереи, где выращивали то, что могло вырасти в условиях подземелья.
Яков Чернов, тридцативосьмилетний главарь местной общины черновиков с угловатым худым лицом, впалыми темными глазницами и тонкими черными усиками над вздернутой губой, вышел из своего логова в сопровождении четверых охранников. Увидев одного из лучших своих полководцев, он снял с ладоней рукавицы и заткнул их за портупею.
— Вепрь, золотце, вернулся, — развел он руками и зевнул, приветствуя здоровяка с американским автоматом.
Вепрь подошел к нему, и позволил себя по-отечески обнять главарю который был гораздо моложе его самого.
— Привет босс, — устало, но громко выдохнул он низким хриплым басом.
— Ну, рассказывай. Что там?
— Весь город на ушах стоит. Много отребья мы побили. Счету нет. Даже все трупы собрать не смогли. Несколько убежищ полностью выжгли. Но улов хороший. Правда, я видел там, в городе, кое-что.
— Что именно? — Чернов посмотрел на него сонными глазами.
— Следы. Следы особого вездехода. Яша, в городе рейдеры.