— Семен, ты меня на Совнаркоме поддержишь по Японии?
— Ценой деревни спасать косоглазых? Ладно бы, хоть коммунистов.
— Пускай даже японские коммунисты сначала японские, а коммунисты вовсе для одного лишь вида, но необходимо помочь им. Помочь даже ценой деревни: все равно там плохо, и все опять придется восстанавливать с НЭПа. Завлечь Японию проектом ширококолейной магистрали. Пускай даже он окажется невыполнимым прожектом — но ведь это ж, пойми, потом!
— Я тоже прогноз видел. Иначе — Хасан, Халхин-Гол, война за Манчжурию.
— Вот бы когда справочки от Корабельщика. Безошибочную память, неимоверно быстрые вычисления в уме!
Сталин прикрыл глаза, откинулся на подголовник. Машина закачалась по грунтовке. Как там говорил неправильный морячок в самом начале, при первой встрече в коридоре, обставленной с дешевым драматизмом провинциального театра?
“Первые полагают вас государственником, воздвигающим великую державу, где террор и кровь необходимая плата за мощь страны. Они считают, что вы можете обойтись без террора, если вас к тому не вынудят. Вторые, напротив, полагают вас кровавым палачом, пьянеющим от крови маньяком, тираном, боящимся свержения до кровавого поноса..."
Допустим, он в самом деле кровавый тиран, и все, что его интересует по-настоящему — власть. Но ведь самый кровавейший тиран поневоле окажется вынужден кинуть какие-то куски, какие-то выгоды и крестьянам, и чиновникам, и военным — вот этому Буденному, что сидит и сопит рядом, чтобы шашкой не полоснул! — и ученым.
Придется заключить некий, как писал Руссо, “общественный договор", скажем, так: власть закрывает глаза на то и на это, вы же ее терпите.
Иначе самый тиран-растиран попросту полетит с трона кверху брюхом. Не взрыв, так яд или кинжал, выстрел, апоплексический удар табакеркой.... Примеров полно в истории безо всякого Корабельщика.
Допустим, что закрыты все способы убежать из государства — но вымирание как остановишь? А если все перемрут, кому тогда речи с балкона толкать, и кем тогда править?
— ... Проезжая нищую предальпийскую деревню, Цезарь вполне серьезно сказал, что лучше в ней быть первым, нежели вторым в Риме... Но то Цезарь, чем он кончил?
— Галлию завоевал. И написал об этом, на горе всем гимназистам.
— Семен, так и мы завоевали. Войска еще два месяца выводить, и куда? Военных городков у нас в достаточном количестве нет. А в чистом поле попробуй демобилизуй хотя бы одну дивизию: бойцы-то домой, а технику, вооружение, боекомплект, произведенный напряжением всех сил за тыловой голодный паек? Так вот и бросить на зиму под открытым небом?
Буденный кивнул согласно:
— Еще и красных командиров, свежеиспеченных призывников, получивших звание на поле боя — их куда? Они Родине молодость обменяли на лейтенантские кубари, а Родина им что?
Сталин опустил столик в спинке переднего сиденья, достал приготовленные Поскребышевым сводки, включил маленькую лампочку. Буденный еще раз выдохнул и теперь просто смотрел на деревья за окном.
Перечитывая стопку бумаг, Сталин ощутил странное. Словно бы доигран футбольный матч, закрылась последняя страница сказки. Теперь все возвращается на круги своя — может, и не такие красивые, но понимаемые сердцем, как единственно верные...
И только горчит напоминанием о несбывшемся самое обыкновенное автомобильное зеркало. Мало сделано, мало! Сколько ни сделаем — все равно потребуется еще, еще и еще...
* * *
“
... Еще скажу вам, любезная моя Татьяна Николаевна, что народ у нас тут подобрался душевный и понимающий. Работу исполнили с должным старанием и в точности. А потому и мост наш через Босфор устоял даже после тех самых дноуглубительных работ, волна от коих достигала, я слыхал, берегов Крыма, сотрясая мое сердце беспокойством за вас, будто бы в лицо мне из пушки выпалили. С радостью узнал я, что вы и дети вполне благополучны, и лишь с получением сих вестей душа моя успокоилась.
По причине крепости нашего моста, турки возымели к нам большое уважение, и согласились инвестировать в оборудование курортов Южного Берега Крыма недостающие суммы, о величине коих будет сказано при встрече Его Высочества Великого Князя и премьер-министра турок.
От мусульман слава наша достигла египетской Александрии, а уже оттуда и англичан, кои запрашивают о возможности построить мост через Ла-Манческой канал, ибо все их порты сильно пострадали от проведенных там дноуглубительных работ, и даже хлеба нынче в Англии выгрузить негде, коли говорить о коммерческих партиях.
Задачка сия непроста. Однако же, кое-чему мы за истекшие годы научились. И потому я, русский инженер Вениамин Павлов Смоленцев, твердо надеюсь одолеть ея даже и без помощи дымом изошедшего черного зеркала...
"
* * *
Зеркало истаяло прямо в руках Нестора, без шума, без пыли, как и не было.
— Вишь ты, — сказал Семен, — и чертова игрушка пропала, и сам черт, хозяин ее. А с ним и Ленин, и Чернов, и Свердлов, и все остальные... Сколько нас вначале было, столько и осталось, разве только Федора похоронили. Остальные поисчезали, как приснились.
Нестор пожал плечами:
— А мне кажется, что мы, наоборот, засыпаем... Давай, Семен, пиши на башне “За Сталина". Иначе нас Катуков дальше Мценска не пропустит.
— За Сталина? За сухорукого чуркобеса, который нашу республику на Совнаркоме всегда голосовал уничтожить? Убить проклятую тварь!
— Первое, Семен, вот что. Можем ли мы выстоять без Союза?
— Ну... Патронные заводы купим, самолеты купим. Теперь-то наши куркули уже возражать не посмеют.
— Это я понимаю. Так выстоим?
Семен Каретник почесал затылок и хмуро признался:
— Все равно задавят. Пригонят миллион ополченцев, два миллиона, три, пять. И хана. Буржуи полякам чего только не дали, одних танков более полутора тысяч, и это ведь без французов еще. В Марселе танки для мусью прямо из Америки выгружали, почти втрое больше. А Москва все равно победила. Нам же буржуи столько не дадут. И полстолько не дадут. Если бы даже буржуи победы Москвы хотели, то полбеды. Но им не нужна окончательная победа любого из нас, а нужна только вечная война, разоряющая обе стороны.
— Гляжу, неплохо тебя Аршинов подковал. Второе, Семен, вот что. Мы покамест законная Особая Республика. Уже через пятнадцать лет нам, по плану, объединение. Общий рынок, общий закон, единая нация — советские. Как по мне, так благополучие людей, а от них и наше с тобой, дутой незалежности стоит. Раз ты уже политически подкованый, то скажи, что писал наш великий учитель Кропоткин в “Письме к украинскому народу"?
Семен сейчас же вынул блокнот, перелистал и процитировал:
— Самым страшным поражением было бы образование по всей территории России независимых государств. В них повторилось бы все то, что мы видим в балканских государствах. Они малы по сравнению с соседями. Балканские царьки ищут покровительства у соседних царей. Те же вселяют им всякие завоевательные планы, втягивают их в войны, а тем временем грабят экономически, выдавая на войны кредит, и тем приобретая на территории якобы незалежных республик реальную экономическую власть.
— Вот, Семен, и весь хрен до копейки. Так во имя чего сейчас-то кровь лить? Чего мы этим добьемся?
— А не повторят большевики опять этакое говно?
— Повторят, значит, потомкам и разбираться. Мы же будем работать, с тем, кто у нас имеется здесь и сейчас. Политика, Семен, искусство возможного.
— Тоже из черного зеркала?
— Нет, это из итальянца какого-то. Мак... Макбук? Мальбрук? Маклауд? Макдак? Маккиавелли, вот.
— Правду, выходит, говорил Блюхер на той, последней встрече: в книгах все можно найти. За то, видать, Свердлов и расстрелял его, как Якира с Уборевичем.
— За что Якира, не знаю. Думаю, просто не нужен был Свердлову конкурент, популярный на Украине военачальник. Блюхера, подозреваю, за то, что Василий Константинович с нами воевал больше на бумаге, да на митингах ругался громко, а полки не двигал. А вот Уборевича за дело. Додумался же: “Мы не бойцы Красной Армии, мы прежде всего бойцы товарища Уборевича". Нашелся, понимаешь, удельный князь.
— Так и мы же махновцы, это все знают. Махновцы, а Приазовцами нас только газетчики называют. А газеты, это известно, что: геббельсова брехня про “конец войне". В газетах-то конец, но в Польшу идут, и идут, и идут эшелоны. А нам говорят, что уже не осталось врагов...
— Знаешь, Семен, мне про себя хотя и приятно слышать, а только все махновское умрет с Махно. Все Приазовское — останется жить, пока живет Приазовье. Вон, у меня в античных книжках написано, что приазовская степь и греков, и сарматов, и византийцев пережила. И нас, думаю, переживет. Задумайся.
— Этак можно додуматься, что всем на Земле объединяться. Потому что германское и французское умрет вместе с Германией и Францией, а общеземное останется жить с планетой вместе.
— Ну да, Земшарная Республика Советов, чем плохо? Анархизм-коммунизм для чего же выдуман, как идея?
— А говорил я вчера вам с Аршиновым: закусывайте!
Нестор Иванович засмеялся:
— Двигай, Семен, в другой раз доспорим.
Живо накрасив на высоком фальшборте “Горыныча" необходимые слова, Семен отдал эскадронному старшине баночку и кисть, а сам полез в теплую от солнца броневую дверцу. Махно уже торчал из командирского люка “семерки", черное знамя Приазовской Республики полоскал над ним июньский ветер. И как-то сразу понял Семен, ощутил до волосков на запястье, что сам он еще не старый, и что путь впереди еще долгий, и на Москве не закончится.
Тогда бывший командир махновской конницы, а теперь командир подвижных сил Особой Республики, вынул ракетницу и бросил в небо красный искрящий ежик, и по всей колонне заревели тысячесильные английские “Мерлины", и огромные пятибашенные танки двинулись на Москву.
* * *
— На Москву движутся махновские танки.
— Что, сразу оба?
— Весь десяток, товарищ Сталин.
— Танки проделали весь путь самоходом, или на поезде?
— Самоходом.
— Им хватило моторесурса?
— Товарищ Сталин, расстояние от северных границ Приазовской Особой Республики, с учетом изгибов пути, через Харьков-Орел-Мценск-Серпухов, немногим более тысячи километров. Со скоростью двадцать километров за час, всего пятьдесят ходовых часов. На хорошей дороге скорость можно увеличить, сберегая моточасы. Из опыта Французского Фронта следует, что танк на войне столько не успевает пройти, его подбивают раньше. Поэтому мотора с ресурсом в сто часов достаточно для двойной гарантии.
— И без поломок? За весь огромный путь?
— Скорее всего, поломки были. Но никого на буксире не волокут.
— Причина, товарищ Орджоникидзе?
— Причина в том, что это английские “Виккерсы", английской же сборки, отменного качества. К тому же, их немного, и обеспечить их запчастями с механиками совсем не то, что обеспечить наши танковые войска, численность которых намного превышает указанный десяток.
Товарищ Сталин усмехнулся:
— Да, только у Катукова в четвертой бригаде шестьдесят пять машин, и это не считая Лизюкова... Но что же население, пропускает махновские танки без боя?
— Товарищ Сталин, танки движутся на помощь Совнаркому и на помощь вам.
— Так на помощь Совнаркому... Или на помощь нам?
— В бумагах у них: “Оказать поддержку Совнаркому против Свердловско-Бухаринской авантюры", а на броне большими буквами: “За Сталина".
— В таком случае... В таком случае приготовьте машину. Товарища Поскребышева на предмет необходимых бумаг и товарища Власика относительно организации охраны известите. Лучше встретить гостей заранее.
— Вы думаете...
— И вы подумайте, товарищ Литвинов. Где нам лучше организовать встречу?
— Я предлагаю близко к центру, чтобы танки прошли по Москве, и население увидело, что мы имеем поддержку даже...
— Даже от анархистов, с которыми непопулярное правительство Свердлова состояло в жестких контрах.
— Архиверно, товарищ Сталин. Однако, впускать махновские танки в полуразрушенный Кремль... И невыгодно политически, покажем слабость. И небезопасно, если они все же что-то задумали. Я предлагаю пустырь южнее Саратовского вокзала, где расчищена площадка под авиамоторный. Это предлог для гостей, широкое место поставить их огромные машины. Нам же по железной дороге можно подпереть их бронепоездами, если что. Вот, смотрите на карту: переход Жукова Проезда...
* * *
Переход Жукова Проезда через густой жгут железнодорожных путей: на дороге брусчатка, обочины асфальтовые, мощеные, под солнцем горячие. Налево сопит-вздыхает Саратовский вокзал, оконцовка Государственной Восточной Дороги. Направо гремит-ревет огромная станция Москва-товарная, ведь почему площадку под авиамоторный здесь разместили: грузить близко.
Место бойкое, вот и пельменная “Пятой коммунистической артели" неподалеку. Люди снуют все железнодорожные, промасленные, углем и накипью пропахшие, наваливаются на оцепление с беспокойными вопросами, настороженно всматриваются в оливково-зеленую броню мастодонтов под черным флагом Приазовья, в белые тактические номера.
Июнь месяц жаркий даже в Москве. Мелкая угольная пыль паровозного выдоха ложится на рассохшиеся доски столика. За столиком немолодой уже мужчина, ростом не выше и не ниже Сталина. Шапки нет, волосы прямые, черные, подстрижены чуть пониже ушей. Лицо смуглое, прокаленное степным загаром. Не выглядит опасным, выглядит усталым. Глаза черные, ни мгновения не остающиеся в неподвижности. Жесты быстрые, уверенные. Френч зеленовато-пыльного, защитного цвета. В расстегнутом по жаре воротнике видна форменная рубашка. Галифе кавалерийские, неопределенно-темного цвета, с безразмерными карманами. Сапоги все в той же шубе пыли. Сапоги не переступают — видимо, спина здоровая, может стоять спокойно.
Сталин подошел к столику, кожей ощущая внимательные взгляды как сотрудников собственной охраны, так и застывших в люках махновцев, пожал протянутую руку и сказал:
— Приветствую вас в мире живых, товарищ Скромный. Далеко же мы с вами забрались: что я от жаркого Фиуме, что вы от самого Таганрога...
(с) КоТ
Гомель
Июнь-декабрь 2019.
в начало |||
I Алый линкор ||| Приложение: Извне
II Ход кротом ||| Приложение: Зборов
III Свидетель канона
