Вот как про ту же Моравско-Острожскую операцию, про то — как командовал вверенными ему войсками генерал армии Петров и заодно — про его «совесть», рассказывает непосредственный свидетель описываемых событий — писатель Константин Симонов,95:
«Мы спустились в блиндаж. Там стояли стол, три стула и голая кровать с железной сеткой.
— Что говорят метеорологи? — сразу же спросил Мехлис.
— Ничего хорошего не обещают, — сказал Гречко.
Погода и в самом деле была отвратительная. Ночью шел дождь, земля размокла, а дождь продолжался. Похоже было, что он затяжной.
— Может быть, вы отмените наступление? — в упор глядя на Гречко, сказал Мехлис.
Я почувствовал за этими словами напоминание о неудаче предыдущего наступления. Гречко ничего не ответил.
— На какой час у вас намечено? — спросил Мехлис.
— Артподготовка намечена на десять, — сказал Гречко. — Но мы сначала в семь двадцать проведем частичную артподготовку и разведку боем. По одному батальону от каждой из трех дивизий. Этой разведкой боем мы обнаружим, не ушел ли противник, захватим пленных и узнаем от них, не догадался ли он о предстоящем ударе. А если он раньше не догадался и начнет отходить на вторую линию сейчас, встревоженный этой разведкой боем, то сделать этого он все равно не успеет.
— На сколько назначена разведка боем? — переспросил Мехлис.
— На семь двадцать, — повторил Гречко.
Мехлис вышел на улицу, постоял там несколько минут и вернулся в блиндаж.
— Ничего не видно, видимости никакой.
— Да, видимости никакой, — согласился Гречко.
— Может быть, есть смысл отложить? — сказал Мехлис, впиваясь в Гречко глазами. — Сколько осталось времени до вашей частичной артподготовки?
— Еще двадцать пять минут, — сказал Гречко. — Сейчас я прикажу начальнику штаба связаться с командующим фронтом. На то, чтобы всех известить, что откладывается, нужно десять минут. Все сидят на телефонах. Товарищ Павлов? — Гречко назвал начальника штаба каким-то псевдонимом. — Позвоните от моего имени командующему, что видимость не улучшается. Есть основания все отложить на час.
Мехлис чуть заметно поморщился. Кажется, ему не понравилась эта формула запроса.
Мы вышли из блиндажа. Через некоторое время Гречко тоже вышел и сказал Мехлису, что приказано все отложить на час. Он вернулся в блиндаж, а я продолжал стоять с Мехлисом на воздухе. Погода была все та же. Минуло и семь часов, и семь двадцать, и восемь… В начале девятого Гречко снова вышел из блиндажа, и я оказался свидетелем их разговора с Мехлисом.
— Погода не улучшается, — сказал Мехлис. — Может быть, лучше вообще все это отложить?
— Командующий фронтом не давал мне таких указаний, — сказал Гречко.
— Но вы-то высказали ему свое мнение, что вы против того, чтобы начинать?
— Высказал.
— Ну и что он?
— Приказал отложить на час. Никаких других указаний не давал.
— То есть это вы считаете, что высказали ему свое мнение, когда при мне связывались с ним через своего начальника штаба по телефону? — сказал Мехлис.
— Да, — спокойно сказал Гречко.
— Возьмите на себя ответственность и отложите, — сказал Мехлис.
— Командующий фронтом таких указаний не давал, — еще раз повторил Гречко.
— А вы сами! Вы знаете решение Ставки по прошлому наступлению?
— Нет, не знаю, — сказал Гречко.
— Так вот я вам скажу. Решение Ставки было таким: мы могли попросить об отсрочке, нам бы ее дали, если б мы ее попросили. А мы этого не сделали и поплатились. Я бы на вашем месте отменил сегодня наступление. И донес бы об этом.
— Нет, — сказал Гречко. — Или я должен рассматривать ваши слова как приказание?
Это был вызов, которого Мехлис не мог принять. В таком вопросе член Военного совета не мог отменить приказания командующего фронтом. Это было бы неслыханное. И Гречко это знал…».
Тоже заметили, да?
Какой-то «не такой» Мехлис.
Ведь согласно «единственно верному учению» это — сталинский сатрап, палач!
Он должен безжалостно, раз за разом в лоб гнать войска в наступление — поставив сзади пулемёты заградотрядов. А вместо этого, он не в силах приказать, уговаривает отложить наступление до улучшения погоды. И причём ссылается на прошлую неудачу.
Генерал же, который по идее — должен дрожать и пресмыкаться перед ним, говоря по-русски — «любит» ему мозги и намерен и впредь биться головой об каменную стену.
Так может и перед Керченской катастрофой 1942-го года — которую историки целиком и полностью свалили на Мехлиса, было так?
Лично для меня вопроса на эту тему больше не существует.
Как и следовало ожидать, наступление застопорилось с первых же часов:
«Едва кончилась артподготовка, как впереди начали рваться немецкие мины и возник ожесточенный пулеметный огонь, особенно слева.
— Не подавили до конца, — сказал Гречко. — Не подавили всех целей. — И грустно щелкнул языком.
(Какой сюрприз, однако? Авт.).
Через полчаса стали поступать первые донесения. Командир одной из дивизий доносил, что он дошел до железной дороги, но дальше не может продвинуться — немцы фланкируют ее справа артиллерийским огнем, и он несет потери».
Причину озвучил главный артиллерийский офицер:
«На это (Мехлису) вместо Гречко ему ответил Кариофилли:
— Тут главная беда, что в полосе наступления повсюду хутора и фольварки. А по каменным домам, чтобы их разгромить, нужно бить тяжелыми орудиями. А их ближе, чем на километр, не подтащишь на прямую наводку. А хорошо видно всего на пятьсот метров. Это в лучшем случае».
Здесь хорошо бы помогла бы авиация — на хер она тогда вообще нужна, но она…
Бездействует по причине нелётной погоды.
«Гречко тем временем продолжал обзванивать по телефону командиров дивизий.
— Подбодрите, подбодрите людей, скажите им хорошие слова. Пусть не обращают внимания на погоду. И сами помните, что я требую от вас не останавливаться до самого Прухно.
Следующий звонок к следующему командиру дивизии.
— Подтягивайте пехоту ближе, как можно ближе к разрывам наших снарядов и дружней атакуйте. Вот и все. В один голос жалуются на плохую видимость, — закончив переговоры, сказал Гречко.
Мехлис ничего не ответил».
«Хорошие слова» и советы объявить лютый игнор матушке-природе не помогли и, наступление (второе по счёту!) провалилось окончательно. И как обычно в нашем богоспасаемом Отечестве (иначе, как оно до сих пор существует?) бывает, за ослиную генеральскую тупость и упрямство — поплатились не они, а простые солдаты:
«Мы довольно долго стояли с Мехлисом и смотрели на кладбище вблизи от дороги, около большого фольварка, обнесенное аккуратной оградой. Внутри этой ограды поднималось пятьдесят или шестьдесят больших и малых, сбитых из досок и выкрашенных желтой и красной краской пирамид и пирамидок. Под большими пирамидами были братские могилы солдат и сержантов, под малыми пирамидками были похоронены офицеры. Немолодой солдат, держа в руках бумажку, наверно, с памяткой, окунал в ведерко кисть и масляной краской писал фамилии на той пирамиде, на которой их еще не было. Я вошел в ограду. Мехлис тоже. Одна, вторая, третья. У солдат были по большей части украинские фамилии, и я обратил на это внимание Мехлиса.
— Да, да, — сказал он. — Пехота в последнее время пополняется за счет Западной Украины, Белоруссии, в особенности Западной Украины. А это самый прожорливый род войск».
Будь у наших «маршалов Победы» такая возможность, они бы и Китай опустошили — не токмо Россию с Украиной и Белоруссией.
Но поражает, даже не это…
Опять мы видим какого-то другого Мехлиса!
В отличии от «набравшихся к концу войны опыта» генералов, имеющего совесть и пришедшего почтить память погибших солдат.
А теперь оставив мораль, вернёмся к главному вопросу:
Так научились ли советские генералы воевать за четыре года войны?
Ответ даёт свидетель и участник вышеописанных событий:
«Мы ходили снаружи перед блиндажом и довольно долго молчали. Потом Мехлис сказал:
— У немцев метеорология есть составная часть военной науки. Они ждут погоды для наступления, как летчик для кругосветного полета. Ждут и пять дней, и десять, и пятнадцать, сколько им нужно. И дожидаются идеальной погоды. И в эту идеальную погоду идеально используют все, что могут использовать. А нас они давно изучили, изучили наше упрямство. Есть погода, нет погоды, раз решили, значит, будем наступать. И они это учитывают и к этому готовятся. Раз мы уже назначили день, то не отменим ни при каких обстоятельствах».
А теперь подытожим.
В нашем народе говорят, что если долго и старательно бить мартышку, она в конце концов заговорит по-русски и, причём — с выражениями… Но наши советско-российские генералы — нет, никогда не поумнеют.
Ибо, эта субстанция необучаемая в принципе.
Так, так, так…
А где же сам виновник «торжества»?
Мехлис, Гречко, артиллерист с прикольной фамилией Кариофилли… Никогда такую не слышал…
Где генерал армии Петров?
Про него ж речь?
Местонахождение командующего 4-м Украинским фронтом во время операции можно узнать по такому диалогу между Константином Симоновым и Львом Мехлисом, случившимся уже после отставки онного:
«— Вы были у Ивана Ефимовича?
— Был, — сказал я.— Позавчера ездил к нему прощаться… Он, по-моему, очень хороший человек.
— Да,— сказал Мехлис с какой-то особенно сухой нотой в голосе. И мне показалось по этой ноте в голосе, что он принуждает себя быть объективным. — Он добрый и общительный человек. Он, это безусловно, один из лучших у нас специалистов ведения горной войны. Это он знает лучше многих других. Может быть, даже лучше всех. Но он болезненный человек. Знаете вы это?».
«Болезненный человек»?!
Что это значит?
А это значит, что «Иван Ефимович» во время операции «косил» как допризывник-белоленточник от армии — двух мнений быть не может. И кстати, это не в первый раз: в приказе об снятии его с предыдущего — со 2-го Белорусского фронта, тоже была такая формулировка:
«Петров болен и слишком много времени уделяет врачам».
Но с командующих фронтом его сняли не за симуляцию и даже не по состоянию здоровья. Приказом Верховного Главнокомандующего СССР И. В. Сталина № 11045 от 25 марта 1945 года мнимый больной был снят с должности командующего войсками фронта с резкой формулировкой:
«Генерала армии Петрова И.Е. снять с должности командующего войсками 4-го Украинского фронта за попытку обмануть Ставку насчёт истинного положения войск фронта, не готовых полностью к наступлению в назначенный срок, в результате чего была сорвана намеченная на 10 марта операция. Генералу армии Петрову после сдачи войск фронта прибыть в распоряжение Ставки».
Кажется, после «попытки обмануть Ставку» (самого Сталина!) — уже не подняться, да и времени уже нет — война вот-вот кончится…
Но вновь случилось чудо!
В конце марте 1945-го года И. Е. Петров был назначен начальником штаба 1-го Украинского фронта, а в конце мая он стал…
Героем Советского Союза.
Это — пиз…дец лютый, дарагие рассияне!
После таких «героев» и к другим возникает подозрение…
Например: а сбил ли те шестьдесят два неприятельских самолёта трижды герой Советского Союза Кожедуб?
Или он точно такой же «ас», как генерал Петров военноначальник?
Особенно зная жалобы наземных войск на действия Люфтваффе, вплоть до самого победного мая сорок пятого.
Надо обязательно упомянуть, что сам Константин Симонов к этому «герою» относится довольно лояльно:
«При оценке причин снятия Петрова с командования Четвертым Украинским фронтом мне трудно отойти от своего личного отношения, не боюсь сказать, от своего пристрастия к этому человеку, с которым я дружил до последних дней его жизни.
Однако все же попробую это сделать.
Сказать про Ивана Ефимовича Петрова, как я сам думал тогда и как сочувственно сказал мне о нем Ортенберг: «вот уж кому не везет, так не везет…»».
Однако, скажу от себя, несколько переиначив Александра Суворова:
— Раз не повезло, два не повезло, три не повезло… Положите, наконец, что-нибудь и на врождённую тупость и благоприобретённую подлость!
Возможно, кто-то скажет:
«Этот Петров — один-единственный такой. Остальные советские генералы не такие».
Увы… Это Мехлис — такой один-единственный, рубил правду-матку. Остальные члены военных советов армий и фронтов, посланные Ставкой Верховного Главнокомандования контролировать ситуацию на местах — предпочитали закрывать глаза на «отдельные недостатки» и «не выносить сор из избы».
Иначе откуда такие большие потери РККА под самый занавес войны?
* * *
Интересно сравнить поведение советских генералов и командиров, не с нашими русскими девушками и женщинами — они для тех морально недосягаемы, а с их коллегами по ремеслу — немецкими генералами и офицерами, к которым тоже имеется немало вопросов по поводу профессионализма и чисто порядочности…
Но всё же!
В отличии от группировки генерала Лукина, 6-я немецкая армия Паулюса держалась в окружении не пять дней — а почти три месяца: с 23 ноября 1942 года по 2 февраля 1943-го. И, капитулировали только после того, как на все сто процентов исчерпали все возможности для дальнейшего сопротивления — надолго сковав значительные силы Красной Армии. В результате, была сорвана ещё более грандиозная операция Советских войск по взятию Ростова-на-Дону и окружению всей северокавказской группировки Вермахта.
О чём же думал, какие распоряжения давал и какие радиограммы вышестоящему начальству, посылал из Сталинградского котла фельдмаршал Фридрих Вильгельм Эрнст Паулюс?
— ВСЁПРОПАЛО!!! Спасайся, кто может!
Отнюдь, нет:
«Предлагаю вывезти из «котла» отдельных специалистов — солдат и офицеров, которые могут быть использованы в дальнейших боевых действиях. Приказ об этом должен быть отдан возможно скорее, так как вскоре посадка самолётов станет невозможной. Офицеров прошу указать по имени. Обо мне, конечно, речи быть не может».
Благодаря усилиям Люфтваффе и бессилию советских Военно-Воздушных Сил (ВВС РККА) помешать действию «воздушного моста», из Сталинградского котла было благополучно вывезено порядком 30 тысячи раненых… Но вот с немецкими офицерами вышла заминка.
