Бежать удобнее с твердой подошвой — я заменил ступни на копыта.
Цепляться и подтягиваться с человеческой ладонью непросто — я добавил пальцев на руки.
Она помнит мое лицо — я срезал себе лицо. Вместо него отныне — гладкая костяная маска с прорезями для глаз.
И только рога возникли сами собой. Ветвистые алые рога.
Впрочем, оно и к лучшему. Ее Отец рогов не носил.
Чувствительная жилка где-то глубоко внутри глухо дрогнула. «На-ла, ла-ла-ла-на-на, на-ла-ла-на-на, на-на-а-а-а-а…» — ворвалась в эфир песня смерти, и я рывком поднялся. Ты снова поблизости. Значит, надо бежать.
Не найди меня, пожалуйста. Никогда.
Изменение. Еще и еще одно.
— Ну-ну-ну, зачем же кидаться в крайности? Вот уж никак не ожидал от вас подобной прыти.
Что? Ох, нет. Кто…
Он стоял на большом плоском камне, скрестив руки на груди, и его чертов черный смокинг блестел в лучах тусклого красного солнца, как антрацит. В алых глазах играла неизменная нечестивая насмешка.
— Хорошего дня, юный сэр.
— Чего тебе надо? — говорить было трудно: рта у меня больше не было, а звуки испускало неприятно вибрирующее при этом костяное «лицо». Вместо моего привычного голоса воздух всколыхнуло какое-то утробное рычание — довольно жуткое, надо сказать, только медведей распугивать. Хоть какой-то плюс…
Лаплас картинно схватился за сердце.
— Май, май, поберегите мою седину, юный сэр! Такой юный и такой страшный! Никогда бы не мог предположить, что вы пойдете на столь кардинальные коррективы своего нежно любимого самого себя. Теперь вас даже крестоносцем неловко называть.
— Ты за этим сюда пришел? — я скопировал его позу. Мы стояли друг против друга, как два истукана… как два каменных болвана, если точнее. Один-то из нас таковым уж точно являлся.
— Собственно говоря, да, — он извлек из кармана портсигар. — Закурите?
Я остался неподвижен.
Некоторое время он продолжал протягивать мне сигару, затем пожал плечами и, скусив кончик, отправил ее в рот.
— Ладно, признаю, это была не самая удачная шутка. Туше, молодой… человек ли?
— Хватит умничать. Ты все сказал? Я не могу здесь торчать весь день.
— Весь день нам и не нужен, смею вас уверить. Все решится в ближайшие полчаса.
Он ловко спрыгнул с камня и пошел вокруг меня, помахивая правой рукой. Левую, с зажатой в ней шляпой, он держал за спиной.
— Надо сказать, этот ваш демарш сильно меня удивил. Хотя вы и раньше выказывали склонность к такого рода выходкам…
— Удивлять тебя?
— Да, и не только. Не всякий чародей отважится на подобное: это трудно, опасно и, по правде говоря, никому не нужно. Но вы, как обычно, в своем репертуаре — кладезь сюрпризов. Такое поведение заслуживает как нареканий, так и поощрений. Думаю, вам стоит забрать вот это…
Он сделал резкое движение, и ко мне, со свистом взрезав воздух, метнулся какой-то маленький белый предмет. Прежде чем я успел подумать, моя левая рука сама дернулась и перехватила его. С реакцией у нового тела было все в порядке.
Я разжал кулак. Снежно-белый прямоугольник с фиолетовым вензелем лежал на моей ладони.
— Откуда она у тебя?
— Думаю, вам следовало бы меня поблагодарить. Видите ли, ваше убежище в Черном Облаке больше не существует. Я спас Белую Карту оттуда буквально в последний миг — не годится, чтобы подобное изделие бесследно сгинуло в гибнущем сне, так ведь?
— Гибнущем? С какой стати?
— В некотором роде — вследствие ваших собственных усилий, юный сэр. Сновидение, в котором вы его создали и которому принадлежали аметист и черный посох, видело другое существо, не то, которым вы в настоящий момент являетесь. Изменения, внесенные вами, затронули не только тело, но и саму вашу сущность. И продолжают затрагивать, надо сказать.
— И ты решил мне ее вернуть. Вежливо, ничего не скажешь.
— Мы заключили договор. Надеюсь, вы об этом не забыли?
— Не забыл. Что ж, спасибо. Прощай.
Я отвернулся… и вновь встретился с ним взглядом. Демон опять стоял напротив меня, подняв правую руку.
— Не так быстро, юный сэр. Наш разговор еще не окончен.
— О чем нам говорить?
— Все о том же, все о том же. О нашей сделке.
— По-моему, все просто, как арбуз. Дай пройти.
— Да, все было просто — до недавнего времени. Вы, возможно, не расслышали, но изменения, которым вы себя подвергли, затрагивают и вашу сущность — я ведь не зря упомянул о гибели вашей мастерской. Вы на глазах перестаете быть тем существом, с которым мы оформили договор, и он, соответственно, теряет силу.
— С каких это пряников?
— Ох, это ваше арго… Подумайте сами: заключал ли я эту сделку со скульптором Торвальдсеном? Или с господином Кораксом? Или с тем прелестным цветком? Гиль! Ни в коей мере. Условия контракта относились только и только к тому человеку, которого я встретил на берегах Реки Несбывшегося. Все было оформлено как подобает, вы получили свое — но что я вижу? За ничтожно короткий промежуток времени мой деловой партнер превращает себя в такое, с чем я никогда не стал бы договариваться — хотя бы из соображений элементарной брезгливости. Следует ли мне расценивать этот ваш ход как попытку натянуть нос своему кредитору — то есть вашему покорному слуге?
— Расценивай как хочешь. Тебя это не касается.
— Отнюдь. Ваша душа — моя законная прибыль, а вы пытаетесь меня этой прибыли лишить. Сожалею, но я вынужден настаивать на том, чтобы вы немедленно прекратили вносить новые изменения.
— Что?
— То, что вы слышали. Пока вы еще достаточно походите на себя-прежнего, наш договор в силе. Оставайтесь в текущем стазе. Тем более, что имеющихся корректив вполне достаточно, чтобы оставаться… неузнанным.
Резкий звук, напоминающий ржание смертельно раненой лошади — вот как теперь звучит мой смех? Или только «горький смех», как некий подвид?
— Обойдешься, ублюдок. Тебе стоило лезть с советами чуть раньше.
— Мне? С советами?! — театрально изумился кролик. — Полноте, юный сэр, за кого вы меня принимаете? Надеюсь, не за мать Терезу? Кто я такой, чтобы давать вам советы, и кто, если разобраться, вы такой, чтобы от меня их получать? Вы мне не сын, не ученик и не школьный товарищ. Вы просто деловой партнер, в махинациях которого я в последнее время все больше замечаю следы нечистоплотности. Но расторгать договор я не намерен, даже не заикайтесь об этом. Так что я не советую, нет — я настаиваю.
— Иди к черту. Твои проблемы — это твои проблемы.
— Это ваше последнее слово?
— Да.
Я вновь отвернулся и сделал шаг… вернее, попытался. Моя нога поднялась и начала опускаться, когда вместо мокрой земли копыто уперлось в воздух и остановилось. Я дернулся, потом рванулся — без толку. Мое тело вновь застыло в одеревеневшем мире, совсем как когда-то, невероятно давно.
Из-за моего плеча в поле зрения вошел Лаплас, сокрушенно качая головой.
— Честно говоря, я не слишком надеялся на иной ответ. Именно в этом вы совсем не изменились — все так же инфантильны, капризны и не терпите никаких компромиссов в ущерб собственным желаниям. Что ж, как говорят персонажи синематографа, «придется действовать по плану Б».
— Что ты задумал? Отпусти меня!
— Всенепременно. Но не сейчас. Что же касается ответа на ваш первый вопрос — разве он не очевиден?
До меня не сразу дошло, что он имеет в виду.
— Ах ты мразь! — я рванулся к нему, но безуспешно.
— О, вас наконец-то осияла догадливость? Поразительно, ведь вы, при всех своих талантах, невероятно тупы. Да, вы меняетесь, и меняетесь, боюсь, необратимо. Так что в сложившейся ситуации мне ничего не остается, кроме как получить свою долю прибыли немедленно — пока для этого еще есть возможность.
— Хочешь забрать мою душу?
— Именно, юный сэр. Причем самым что ни на есть примитивным способом — для вас, надо полагать, еще и болезненным.
Смех сам толкнулся сквозь маску — теперь глухой и низкий.
— Ну что, же, тогда давай! Отпусти меня, сука! Или поджилки трясутся?
Алчная тварь в облике Белого Кролика выразительно повела ухом.
— Браво. Узнаю повадку Смеющихся Факельщиков. Да, вы всегда были невероятно требовательны к окружающим. И это говорит тот, чьей хваленой храбрости не хватило даже на серьезный разговор с собственной дочерью. Даже теперь вы пытаетесь свести все к некоему «честному поединку», в надежде, что какая-нибудь случайность позволит вам вывернуться… Кто из нас достоин быть кроликом, юный сэр?
— Сволочь!
— Увы, правда имеет свойство колоть глаза, юный сэр. Но вы совершенно напрасно сотрясаете воздух, биться на кулаках я с вами не собираюсь. Впрочем, забирать вашу жизнь собственноручно — тоже: есть вещи, которые я не могу сделать сам, в противоречие поговорке родного народа Пьера-Симона.
— Что ты мелешь?
— Всего лишь обрисовываю ситуацию, юный сэр. — он отбросил окурок и надел шляпу. — В силу некоторых побочных свойств Вселенной, кои слишком объемны, чтобы приводить их здесь и сейчас, я не могу причинить вред ни одному живому существу — лично или опосредованно. А вы пока еще живы, дитя Господне. Так что в отношении вас я бессилен. Я даже не могу убрать вон тот камень из-под вашей ноги, чтобы вы упали и набили синяк. Увы!
Его рука поднялась вверх и через мгновение опустилась, сжимая серебристо-серую застежку-молнию.
— Но это ведь не значит, что я не могу перебросить в данные координаты некое существо, юный сэр? Которое с большим удовольствием сделает всю работу за меня?
В раскрывшейся норе появилось какое-то движение. Темная точка дрожала в глубине рыжей бесконечности, увеличиваясь в размерах. Не глядя на меня, кролик внимательно следил за ее приближением. Моего обоняния коснулся странный запах — так могли бы пахнуть осенние листья, брошенные в кислоту. Песня вихрем билась в ушах, призывая бежать, прятаться, заметать следы — но я мог только смотреть.
Черный чешуйчатый комок выпал из оранжевого тумана и сразу подхватился на ноги, угрожающе шипя.
— До скорой встречи, юный сэр, — долговязая фигура исчезла в оранжевой дыре, и свет померк. Я почувствовал, что вновь могу двигаться — и сразу сделал несколько шагов назад, принимая боевую стойку.
Потому что новоприбывший уже шел ко мне по мокрой траве в треске зеленых искр, уставившись мне в лицо неподвижным взглядом глаз, полных мрака.
Коракс
— Нужно спешить, — сказала Соу, не оборачиваясь. — Мы будем там не одни.
— Ты Барасуишио имеешь в виду? — поторопился с выводами я.
— Мастер, ты ничуть не изменился, — почему-то грустно сказала она, — как будто и не было всего. Неужели не слышишь, как поет ее скрипка? Как ширится музыка? Все мы помним голос Отца, но только она сумела сделать такое…
— Мне ваше изумленье кажется наивным, — раздался знакомый голос впереди, — неужто сложно было угадать, что в мире, порожденном словом и обреченном окончиться трубным гласом, звук превзойдет иные вещи в силе?
— Лаплас! — имя прозвучало на губах Суигинто, как плевок.
— Признаться, было столь занятно за всеми вами наблюдать, что на короткое мгновенье я даже думать позабыл о том, что в играх ваших Я арбитр, — кролик картинно взмахнул шляпой. — Но раз все нити здесь во ткань сойдутся, то и на этот раз исполню я, что должно.
— Мы не драться идем! — выкрикнула Соусейсеки, — Нас уже не обмануть так же просто!
— Души лишившись, ты теперь без стержня, и больно видеть, как кричит о мире та, что прежде всех летела в танце схватки. Но если даже ты здесь не за этим, кто за сестер твоих посмеет поручиться? Им милостью Отца возвращена основа, Роза, коей все вы семь сосуды. Неужто на покой и чашку чаю сменять осмелятся они мечту Отца?
— Уйди с дороги, кролик. Каждая решит для себя, нужна ли Отцу залитая кровью сестер Алиса, — Соусейсеки взмахнула ножницами, угрожая Лапласу.
— Мне вас задерживать нисколько и не нужно, и более того, я здесь как проводник. Раз уж сумели отыскать вы способ, хоть и не сами, то теперь удерживать вас силой бесполезно. За мной, и ваша встреча состоится!
— С дороги. — Суигинто встала плечом к плечу с сестрой. — Мы пройдем сами.
— Паранойя, — вздохнул Лаплас, — Для Первой простительно, а что скажете вы, люди? Вашими жизнями чужие марионетки рисуют свой путь — не обидно?
Мы с Мегу переглянулись, обмениваясь слегка безумными улыбками. О чем тут говорить?
— Ни капельки. — хором ответили мы.
Кролик печально покачал головой и скрылся в "норе". Остаток пути до перекрестка Н-полей был отмечен молчанием.
Тысячи дверей все так же висели в черной пустоте, но никто из нас не тратил время на то, чтобы их разглядывать. Даже Мегу уже не вертела головой по сторонам — хотя была тут лишь во второй раз. Суигинто уверенно летела впереди, мы неслись следом, и странно было подмечать, как меняется вид дверей. Столетия чужих проб, успехов и ошибок отматывались обратно, пока наша крылатая проводница вдруг не стала замедлять полет, внимательнее изучая кажущуюся мне ни капли не изменившейся местность.
— Здесь, — уронила она, и все бросились по сторонам, открывая двери и вглядываясь в творения чужих воль. Заснеженный город, замок, хибара в лесу, кладбище, золотящийся на солнце дворец, сырое подземелье… всюду пусто, глухо. Отпирая очередную дверь, я увидел, как Суигинто изо всех сил толкает тяжелую дубовую створку, упрямо не желающую поддаваться. К ней присоединилась Соусейсеки — и снова тот же результат!
Озарение и радость победы на мгновение перехватили мне дыхание.
— Вот она! — воскликнул я мгновение спустя, но Мегу уже толкнула ее слабой рукой, и створка легко распахнулась, открываясь внутрь огромного круглого зала со стеклянным потолком, сквозь который видно было звездное небо. Белый мрамор пола и алая драпировка на стенах придавали этому месту царское величие, а огромные темные витражи наводили на ассоциации с католическим собором.
Эхо наших шагов многократно отразилось от сводов темных покоев, и сидящий в кругах посреди зала медленно обернулся, словно не веря, что слишит нас наяву.
Разумеется, я не мог бы узнать его, но разве кто-то другой оставался бы узником своего Н-поля столько лет…и смотрел бы ТАК на пришедших к нему людей и кукол?
