И первой, испуганно озираясь и сжимая в руках маленькую дорожную сумку со всякими мелочами, из автобуса вышла никто иная, как мадмуазель Люси. После того как она прекратила сопротивляться и перечить, ей больше ничего не угрожало. За ней, один за другим, со своими вещами в руках, наружу стали выходить ученики и ученицы, и самой последней вышла единственная арабофранцуженка в этой поездке — Камилла бин Азиз, очень умная девочка, дочь алжирца, родившегося во Франции и француженки. Мальчишки из ее класса считали эту девочку откровенно страшненькой, хотя, на мой взгляд, она была довольно ничего. И хоть администрация школы тщательно следила за тем, чтобы не было никакой дискриминации, жизнь у Камиллы была очень нелегкой и я даже боюсь подумать о том, что будет здесь, где такие суровые правила. Единственное, что мне внушает оптимизм — так это темные жены вождей, которые не чувствуют себя хоть в чем-то ущемленными и выглядят полностью счастливыми. Может, и арабской девочке тут тоже найдется немного счастья, и тогда я порадуюсь за ее устроившуюся судьбу.
— Значит, так, — сказал Сергей Петрович, когда все вышли, — теперь необходимо откатить автобус хотя бы на метр назад, для того чтобы снять вашего водителя с его деревянной булавки. Если он мусульманин, как я предполагаю, то мы должны будем похоронить его еще до захода солнца. Итак, навалимся все вместе, на 'раз, два — взяли' — и тогда никакой автобус не устоит перед нашими общими усилиями.
Сначала я не поверила, что люди своими руками смогут стронуть с места двадцатитонный автобус, но потом, когда мы облепили его, как муравьи червяка (причем вожди прикладывали усилий больше чем остальные), автобус вздрогнул, качнулся туда-сюда на 'раз, два — взяли', а потом, провернув свои колеса, действительно сдал примерно на метр назад, после чего окончательно застрял, еще больше перекосившись в размокшем после дождей глинистом грунте склона. Но главное было сделано — тело водителя оказалось освобождено от пришпиливавшей его к сиденью окровавленной деревянной булавки, и теперь могло быть извлечено из кабины для перевозки в поселение клана Огня и последующих похорон.
Глядя на то, как несчастного Алена абд аль Рашида, не прожившего в этом мире и нескольких секунд, вытаскивают из кабины и кладут на импровизированные носилки, я ощутила давно забытое в Европе чувство скорби и раскаяния по тем, кто погиб, спасая нашу жизнь. И пусть спасение жизней было преувеличением, и водитель просто попал в одну с нами историю (но куда мене удачно, чем все остальные), я все же думаю, что в какой-то мере эта смерть носила определенную сакральную роль — ведь это именно он выбирал дорогу, привез нас сюда — и сразу же после этого погиб, трагически и случайно. Его тело, уложенное на импровизированные носилки, было доверено нести четырем парням: уже известному вам Роланду, его сверстнику Оливье, и пятнадцатилетним ученикам третьего класса — чистокровному французу Максимилиану и выходцу с Мартиники Бенджамену, чья кожа имела цвет кофе с молоком.
Вообще-то на его месте должен быть Николас (то есть Николай) — сынок удравшего из России казнокрада, но тот сказал, что у него болит рука, и вообще он себя плохо чувствует, чем вызвал по отношению к себе неприязненные взгляды как со стороны своих сотоварищей (особенно девиц), так и со стороны местных вождей, сразу оценивших по достоинству этого лживого, наглого и ленивого подростка. Я уже догадывалась, что к таким тут особо нетерпимы. Не знаю за остальных, но скорее уже мадмуазель Люси будет честно отрабатывать свой хлеб, чем этот скользкий говнюк.
Я даже попробовала поговорить на эту тему с Сергеем Петровичем, но тот сказал, что никаких превентивных расстрелов в их клане не будет. Так уж у них заведено с самого начала. Прежде чем человек будет подвергнут наказанию, он сперва должен совершить что-то предосудительное — от этой практики он, вождь, отступать не собирается. Если Николас будет уклоняться от работы и симулировать болезни, то его ждет самое суровое наказание, практикуемое в каменном веке — изгнание из клана, и тогда за его жизнь никто не даст и ломанного евроцента. Такое уж тут сейчас идет суровое время...
o050279, Thanai, wlad.knizhnik и 21 других изволили поблагодарить
Поблагодарить
Руссобалтъ: Михайловский Александр
Имя или Цитата
Жалоба
#6 Михайловский Александр
Ведущий аналитик
Пользователи
Cообщений: 8 361
Поблагодарили: 44 739
Ташкент
Пол:Мужчина
Интересы:Политика, литература
Отправлено 02 апреля 2017 — 11:06:54
Популярное сообщение!
1 октября 1-го года Миссии. Воскресенье. 07:00. Промзона Дома на Холме.
Марина Жебровская
Марина лежала на набитом сухой травой матрасе и впервые в жизни мысленно благодарила своего папа за то, что он с самого детства заставлял ее учить русский язык, а также за то, что по понедельникам, средам и пятницам в доме Жебровских говорили только по-русски. За переход на французскую мову, как выражалась мама Марины, в такие дни полагался штраф: взрослые клали в общую семейную кассу по пять евро, а детей за это в обед лишали сладкого.
Как она проклинала все эти порядки, считая их ненужными и окостеневшими, ведь даже после крушения в России коммунизма, которое произошло еще до ее рождения, сперва дедушка, а потом и папа Марины отказывались даже ногой ступать на русскую землю, пока на ней снова не будет восстановлено монархическое правление династии Романовых. Эдакое тихое помешательство мужской половины ее семьи, никому не мешающее, если не считать того, что к дедушке, а потом к папе, постоянно ходили разные единомыслящие личности, для которых эта тема была предметом каждодневного обсуждения.
— Да сколько же можно, Господи?! — восклицала мысленно Марина каждый раз, когда к ее папе в гости заявлялись очередные политические единомышленники.
Представьте себе, что с вами некто каждый день по несколько часов желает разговаривать о пиве и только о пиве — и так на протяжении всей вашей жизни, особенно если пиво как таковое вы вообще не пьете и даже на дух не переносите, а потребляете исключительно только красное вино или яблочный сидр. Или вообще исключительно минеральную воду, как один художник-неудачник. Это вовсе не значит, что у Марины были какие-то иные политические пристрастия, чем у ее папы. Таких пристрастий у нее совсем не было и она хотела держаться как можно дальше от политики, и как можно ближе к деньгам, размышляя кем ей стать в будущем: юристом или экономистом.
К политике, судьбе России и прочей белиберде Марина была полностью равнодушна. Целью ее жизни было получить хорошее образование и занять в обществе подобающее место, что во Франции довольно сложно, не имея в кармане тугого кошелька. Бесплатное образование там одновременно еще и непрестижное, а чем престижнее, тем дороже. Для того, чтобы найти по-настоящему хорошую и высокооплачиваемую работу, Марине нужно было закончить не университет, где образование бесплатное, а частную высшую школу, а перед этим отучиться в таком же частном и платном лицее.
Но теперь для нее все это не имело никакого значения, потому что в тот момент, когда их автобус пересек линию межвременного портала, обстоятельства для Марины переменились с точностью до наоборот. Здесь, в каменном веке, основную роль играло совсем не то, сколько у нее было денег. Этим вообще никто не заморачивается по причине отсутствия таковых. Ценность человека здесь определялась тем, что и насколько хорошо он умеет делать. Особыми талантами, которые могли бы сделать ее исключительной, Марина не блистала, но она считала, что способна быстро учиться и не боится никакой работы, так что стоит ей серьезно постараться, как она тут же окажется на хорошем счету.
Но был один немаловажный фактор, в котором у Марины имелось естественное преимущество — язык. В клане Огня на двадцать французов и почти сотню русских и аборигенок, владеющих русским языком, имелось всего три человека, что могли бы выступать в роли переводчиков. В эту тройку входил и скользкий подлец Никлас, по прозвищу Вонючка Ник, от которого неизвестно было чего ждать. Одна фатальная ошибка с его стороны, и переводчиков останется только двое — сама Марина, и педагог-практикант Ольга.
Этого могло бы быть достаточно, если бы французские лицеисты были обычными туристами. Но когда речь идет о совместной жизни и работе — этого катастрофически мало. Конечно, удобное положение переводчика не будет длиться вечно, и когда-нибудь французы тоже выучат русский язык — возможно, в форме пиджин-рашена, как аборигены (без склонений, спряжений и прочей белиберды), а возможно, это будет добротный литературный русский язык. Но до того времени Марина рассчитывала найти себе еще какое-то занятие, которое обеспечит ей не меньше уважения, чем профессия переводчика.
Марина была достаточно умна, чтобы понять, что если только все они (включая основателей этого племени) не погибнут, не сумев справиться с какой-нибудь фатальной трудностью, то она — достаточно образованная, а по местным меркам так и вообще, свободомыслящая, трудолюбивая и небрезгливая девушка — имеет все шансы оказаться в ближайшем окружении отцов будущей цивилизации. Эти четверо вождей, возглавляющих клан, выглядят достаточно серьезно, чтобы потянуть задачу по созданию своего государства (а следовательно, цивилизации), а значит, такое положение даст ей все необходимые привилегии. В таком случае, если сравнивать вождей клана — этих трех мужчин и одну женщину — с Ромулом и Ремом, то потомки Марины, если она все-таки обзаведется таковыми, станут в той цивилизации кем-то вроде патрициев. К тому же, в отличие от двух братьев, основавших Рим, эти четверо никогда между собой не ссорятся и даже серьезно не спорят, так что риск неудачи с их стороны минимален.
Да за такую возможность Марина продала бы душу дьяволу, а не только бы поехала в эту дурацкую поездку, от которой она уже хотела отказаться, но ее папа настаивал, чтобы она 'отдохнула вместе с коллективом' — мол, такой опыт ей потом пригодится. Пригодился, да еще как!
Повернувшись на бок, Марина посмотрела на сопящую рядом Патрицию. Девочка замерзла, умаялась и к тому же очень напугалась, а теперь, когда она попала в эту теплую полутемную комнату, где вкусно пахнет свежим сеном и свежеструганным деревом, да еще и очень сытно поела горячего, ее тут же разморило и она уснула без задних ног. А то как же, ведь они вместе бродили по сырым и холодным кустам и буеракам почитай что всю ночь, и очень сильно устали. А вот к Марине, несмотря на усталость, сон не шел. Тут было не до сна, когда надо продумать то, каким образом можно половчее устроиться помощницей при этой Марине Витальевне. А что — женщина она незлая и переводчик с французского ей все равно будет нужен, да и работа на кухне — это вам не на стройке кирпичи таскать. Тут интеллект нужен. А готовить Марина любила, как, собственно, и есть приготовленное. Так бы она ела, ела, ела, да только фигуру ей было жалко. Фигура — это тоже был ее капитал, потому что если женщина за собой не следит, то на хорошее место она тоже не устроится — эту непреложную истину знают все молодые карьеристки.
Когда на улице и в доме раздались громкие голоса и топот босых ног, то Патриция только заворочалась, не желая просыпаться, а Марина не утерпела и перевалила через барьерчик (который был нужен для того, чтобы с кровати не рассыпалось сено) и спустилась по лесенке на теплый пол, сделанный из подогреваемых снизу гладко оструганных, чуть пружинящих, дубовых досок. Из-под кроватей с обеих сторон выходили потоки теплого воздуха, которые приятно обдували ее ноги в носках. Если первый ярус кроватей, очевидно, принадлежал хозяйке и ее супругу, рыжему бородатому кряжистому мужчине в возрасте за... (Марина не могла сказать так сразу — наверное, за пятьдесят), то на втором ярусе с одной стороны вдвоем спали двое мальчиков — один лет семи, а другой на два-три года младше. С другой стороны на кровати второго яруса, опершись на стену, полулежала молодая курносая женщина, пышной грудью кормящая сопящего младенца. Маленький вкушал материнское молоко с таким аппетитом, что сразу было понятно, что никакой лучшей еды на свете просто не существует.
— Здравствуйте, — вежливо кивнув, сказала ей Марина, — доброе утро.
— Здравствуй, — с сильным акцентом, но вполне понятно ответила женщина, — меня звать Нита, а вас?
— Очень приятно, Нита, — сказала Марина, нагибаясь, чтобы надеть сапожки, — меня зовут Марина. Скажите, а что это там происходит, почему все бегают и кричат?
— Там утро зарядка, — ответила Нита и крикнула, — Ник, негодник, быстро-быстро, идти зарядка, а то Лиза ругаться!
Мальчик постарше, одетый в одну набедренную повязку, метеором слетел со своего ложа, быстро натянул штаны из тонкой, хорошо выделанной шкуры, потом надел на ноги мягкие сапоги, вроде мокасин, после чего, голый по пояс, выбежал за занавес, отделяющий спальное помещение от коридора. Вышла вслед за ним и Марина, ведомая любопытством — посмотреть на то, что происходит на улице.
А там при полном свете утра происходило такое...
— Мамочка дорогая! — подумала Марина, — это получается какой-то завзятый милитаризм, причем с оттенком матриархата.
В одну шеренгу вдоль дороги выстроилось множество самого разного народу, и было его там, на Маринин глаз, явно больше полусотни человек. При этом взрослых парней среди этой толпы обнаружилось всего двое, ну, было еще несколько мальчиков в возрасте примерно от восьми до двенадцати лет, а все остальные собравшиеся на зарядку были женщинами и девушками, вперемешку — беленькими, чуть тронутыми загаром, и смугло-коричневыми, кофейного оттенка. Коричневые, в отличие от своих светлых подруг и товарок, щеголяющих длинными косами, были коротко стрижены 'под мальчика'. Даже с первого взгляда было видно, что многие светлые были подругами темных. Они улыбались друг другу, обменивались словами, а некоторые совершали странное действие, будто терлись носами. По их довольным и счастливым лицам при этом сразу можно было понять, что это явно знак приязни и доброжелательности.
Основатели клана легко узнавались по одежде и лицам. Марина Витальевна, одетая в спортивную майку и штаны, наравне со всеми вышла на зарядку. Также присутствовали те два парня, на которых Марина обратила внимание с самого начала: невысокий крепыш и высокий, худой, немного мечтательный юноша, явный ботаник. Правда, и вокруг крепыша, и вокруг ботаника тусовалось сразу по целому выводку черно-белых девиц, так что сразу становилось понятно, что эти двое — отнюдь не легкомысленные юнцы, а солидные мужчины, обремененные большими семьями. Из 'основателей' там были еще трое девушек, а также мальчик лет двенадцати и две девочки в возрасте примерно десяти и восьми лет. Мальчик при этом держался как взрослый семейный мужчина и был окружен восемью своими сверстницами, явно предъявляющими на него свои права. При этом четверо из девочек были светлыми, а четверо темными. Такая пропорция, как поняла Марина, соблюдалась и в других местных семьях.
