— А технику-то как потеряли?
— Так очень просто. Мы ж герои-победители. И люки открытые и водилы повылезали. Там же такое творилось. Еще хуже б было, но опомнились — поле все-таки помогло сильно.
— Много живых положили?
— Много. Слишком много. Но человек триста — четыреста вывели. А потом разругались — один танк прямо с разворота уехал и часть другой брони тоже. Правда вроде как кого-то из беженцев и они взяли. Ну а нас майор в кучу собрал, подождали, может еще кто выбраться сможет, постреляли тех зомби, которые из пролома лезли — и сюда подались.
— А что за майор-то?
— Танкист. Вы его не видели — он за водилу был в том танке, на который диверсанты напали. Думаете у срочника хватило бы сообразительности снести диверсантов с брони в дом вкатившись? Он же их группу одним махом ополовинил.
— Ну, это я понимаю, если б танк захватили — плохо бы вышло.
— Куда хуже! При небольшом везении они бы раздолбали второй танк — а потом разнесли бы всю группу на клочки без большой напряги. Против танка не прыгнешь. И почти им удалось. Экипаж-то они втихую сняли, никто не заметил ничего,только на майоре зубы поломали.
— А вы это уже рассказали?
— Да, спрашивали. Боюсь не решатся наши лезть. Там и просто фугасы могут быть, не только отсечка ворот. Хотя мне показалось, что и дальше люди кричали — не во всех цехах мертвяки. Но их не кормили три дня, сколько продержатся — сказать трудно.
— А паренек этот. Санинструктор?
— Он рядом с полканом был. Все время. И у ворот наверное тоже.
— Жаль, если погиб. Толковый парень был.
— Да всех жаль. Ладно, пора идти сумки пополнить — у Николаича заначка была. Так что у вас-то было? Это правда, что морф говорить может? Действительно говорит?
Мы успеваем набить сумки, когда пищит вызов рации.
Сбор группы.
Все-таки мы будем сегодня атаковать.
Успеваю мельком глянуть на майора-танкиста. Физиономия у него в грубых складках и весь он как мельник в белой пыли. Упертый мужик, сразу видно.
Сбор нашей группы там, где в яме сидит Мутабор. Наскоро прощаюсь с Надеждой — как-то так получилось, что нас двое осталось медиков — те приданные сестрички застряли с беженцами.
Надя с той самой маталыгой идет в бронегруппе. Они опять попрутся тем же маршрутом. С максимумом шума и треска, отвлекая на себя зомби и внимание противника. А мы — и часть кронштадтских — тихо и неприметно полезем через ту дыру, где остался раскуроченный джип. Потом разделимся — и будем действовать по обстановке.
Вовка еще успевает сказать мне, что над нами болтается самолетик — разведчик и что именно он навел пару вертолетов на колонну, выехавшую с завода как раз во время штурма. Откуда взялись вертолеты Вовка не знает, но наличие такой поддержки радует. Впрочем сам Вовка скептически относится к воздушной поддержке.
— Э, танки гонять они горазды. А когда на кого морф напрыгнет — толку-то от вертолетов. На крышах если кто и сидел — так танкисты посшибали.
Морф сидит довольный. На морде его это написано.
Меня удивляет, что и его хозяин не имеет новых видимых повреждений.
Парочка допрашивавших о чем-то толкует с сапером, Николаичем и мешковатым моряком. Впрочем Николаич скоро отделяется от остальных — ну да, он же весь разговор слышал уже.
Перед постановкой боевой задачи успеваю его спросить — как это так допрашивали, что никаких переломов и выбитых зубов?
Николаич неподдельно удивляется.
— Это у журналюг в бреднях бьют — колотят при допросах. На деле такое неэффективно. А эти ребятки — не журноламеры, а профи. Они его на старый трюк взяли. Еще в Варшаве эсэсовцы отметили, что перед смертью люди любят сделать другим гадость. Как же так — моя семья погибнет! А соседи спрятались лучше — и спасутся? А вот не бывать этому! Вылезай Василий Иванович, нас предали! Психология — это сила. А кости ломать — глупо и бесполезно. Для тупых работа, получается так.
— А Мутабор как к этому отнесся?
— Получается так, что с пониманием. Он ведь опасался, что его пристрелят. Что его хозяин нужнее для нас, чем он. А сейчас, когда виви... ну короче этот выкидыш все изложил — получается, что опасения беспочвенны.
— А если наврал? И небеспочвенны?
— Знаете, доктор, мне вот кажется, что при штурме амбуланса эта хрень для стуканья током может поломаться. Вещь нежная, хрупкая... Так что проверить данные время хватит. Ну а насчет почвы... вы мое мнение знаете. Если б не вместе идти — не знаю, срослось бы. Да, кстати, а у вас случаем нет этого, как его Женевского что ли симптома?
— Стокгольмского синдрома?
— А, одна геометрия. Вы поняли.
— Ну, чего нет, того нет. Мне знаете чужда ситуационная каузальная атрибуция. Но мне его жаль — по причине того, что он лекарь, что отказался помогать этой гниде, что подозреваю по поводу пришитых ручек — от его родни эти ручонки... Пожалуй и то, что этот садист — действительно недоучка и помирать от такого — особенно обидно. Да собственно захватил-то меня садист, а освободил как раз морф.
— Ну смотрите. Не знаю, как с атрибуцией, но лекарь — помер. Может вы и правы и с морфом можно как с няней детей оставлять. А может и нельзя. Вот я думаю, что нельзя.
И буду так думать, пока не возникнет веских доказательств обратного. Ладно, идите каску ему поменяйте. Скажите, что силуэт одинаковый должен быть у всех. А то не ровен час за чужака примет кто.
— Последний вопрос разрешите?
— Валяйте.
— Валяю. Что насчет вивисектора решили.
— Получается так, что в расход. Решили отработать производство разумного морфа.
— А в Кронштадт для допроса забирать не будут?
— Зачем? Языки бывают короткие, одноразовые. Бывают длинные. Как вы любите аллегории приводить — вот фельдмаршала Паулюса взяли — так его рассказов на десять лет хватило. И все — польза. А вместе с ним взяли кучу румын. И всей информации с этой кучи — на пять минут разговора. Так что с вашего героя Шахерезады не вышло. Самомнение колоссальное, а на деле — даже не начмед — так, полулекарь, полупалач на побегушках. Знает мало, все уже рассказал по два раза. Не сатана, а — мелкий бес. Рассчитывал подняться как повелитель морфов. Ну и поднялся. Что вас так его судьба волнует?
— Боялся, что кому-нито в голову придет его отвезти в город и там судить и потом скажем показательно повесить...
— Получается, что не хотите правосудия и справедливой казни?
— Знаете, правосудие хорошо до определенной черты. Мне кажется есть ряд случаев настолько вопиющих, что в УК такого не может быть предусмотрено. И даже вешать в таких случаях — несправедливо. Слишком легкое наказание.
— Получается так — вот вам и флаг в руки и барабан на шею. Дерзайте. А мы глаза прикроем. Только вот беда — легко увлечься в этом деле — и встать на одну полку с казнимым негодяем. И переплюнуть его в негодяйстве и бесчеловечности. Учтите, доктор Линч.
— Учту.
Мы начинаем выдвигаться через полчаса после того, как на другом конце завода снова защелкали выстрелы. Нашу команду выпихнули в авангард. Николаич это съел без всякого удовольствия. Правда нас усилили — саперами и несколькими водолазами. Я здорово обрадовался, узнав среди них своего приятеля — грека Филиппа, рыжеватого с такими простодушно-наивными глазенками на продувной роже с перебитым носом, что любому понятно — тот еще жучара этот парень. Как он ухитрился водолазить несмотря на битый нос — а я так помню, вроде это для их братии абсолютное противопоказание к профессии — одному богу ведомо.
Хотя, как любил говорить сам Филя: 'Хохла обманет цыган, цыгана обманет еврей, еврея обманет армянин, армянина обманет грек. Грека же обманет только черт, да и то если ему Бог поможет'.
Рыжий тоже обрадовался. Кончится операция — надо будет пообщаться.
Пока тихонько подбираемся к той самой дыре в заборе. Мутабор четко ведет, идет вторым — рядом с ним Серега с пулеметом. Ну а мы — следом. Гений что-то скис — его поручили заботам пары самых нерасторопных водолазеров. Идут в хвосте. А я опять — замыкаю.
По приказу — полное радиомолчание. За весь день вроде никаких переговоров у противника не услышано, но тут перестраховка — пока в драку не влезем — разумна.
До забора добираемся без особых хлопот. Единственно попадается пара зомби — девчонка лет семи, залитая кровью с головы до ног да паренек — солдат тоже как покрашенный. Только лицо чистое, а ниже — как из ведра окатили. Обоих щелкает из бесшумки сапер.
Мутабор исчезает в проломе, мы распространяемся справа и слева от развороченного джипа. Мне на него страшно смотреть — непонятно как мы уцелели, он весь в дырах.
Николаич не удержавшись забирает с мертвого солдата рожки, густо заляпанные кровью. Потом тихо, явно по следам проходит по местности, поднимает калаш. Пристраивается рядом со мной — показывает автомат.
Ну, ничего особенного — АКМ, как АКМ. Только ручка разве что как-то не на месте. Николаич довольно ловко разбирает агрегат, распихивая детали в разгрузку и по карманам. Ну да, заело автомат — гильза осталась в патроннике.
Мутабор еще не вернулся. Николаич аккуратно вышибает гильзу, показывает мне:
— В крови патрон был. А кровь прикипает намертво, запомните. Хуже любой грязи.
— Старшой, нам что, автоматов мало?
На мой шепот Николаич так же шепотом отвечает:
— Запас карман не трет и денег не просит. Тут вы говорили еще одна "Канарейка" должна валяться. Где?
— Там.
Неугомонный Николаич бесшумно ускользает в направлении моего пальца. Ну, точно, у него в роду казаки должны быть. Те тоже ходить умели бесшумно и ради трофея готовы были головой рисковать.
Сергей косит на Старшого глазом. Старшой ищет недолго — вскоре возвращается обратно с гонорейкой. Но теперь-то я вижу, что это опять самодельный эрзац, хоть и с гранатометом.
Николаич морщится, потом аккуратно прячет оба трофея в куче мусора и бурьяна у забора.
Все-таки мы вздрагиваем, когда силуэт Мутабора выныривает из-за контейнеров.
— Противник? — тихо спрашивает Николаич.
— Хосссуссвие — так же тихо отвечает морф.
— Раз хоссусвие — двигаемся! — шепотом прокатывается по цепочке.
Группа сторожко крадется вперед между контейнеров. Синие контейнеры, мы на их фоне видны наверно за километр. Пару раз мельком вижу кран — там в прошлый раз Ильяс видел блики словно от бинокля. Догоняю Ильяса, на ухо говорю ему: "Наблюдатель на кране". Ильяс почему-то отмахивается. Словно я ему прошлогоднюю газету взялся читать. Возвращаюсь в хвост, пропуская перед собой всех.
У соседей пальба идет и идет. Правда танк больше не бахал. Несколько раз даданили короткими пулеметы. И по-моему — они продвигаются.
Нам никто не мешает. Поэтому следом за нами, но уклоняясь вправо идет еще большая группа — с Севастьяновым во главе.
А еще за ними "крадется на цыпочках" БТР с Вовкой.
И если мы вляпаемся и не передохнем в один момент, Вовка тут как тут будет. Обещал. Летюха же со своими маталыгами — наш резерв. Хотя жидкий резерв-то.
Мне как-то муторно. Сало от тушенки словно застряло на полдороге. Но я понимаю, что дело не в сале. По любому расклад мне не нравится. Не нравится встревоженный Николаич, не нравится морф, не нравится вивисектор, которому замотали морду скотчем. Чтоб не заорал — как тогда из джипа. Мне не нравится, что тут несколько тысяч зомби. Которые могут высыпать горохом из аккуратно срезанных взрывчаткой ворот и дверей. Если тут не зомби, а беженцы — тоже та еще песня — одномоментно оказывать помощь куче изможденных людей — та еще радость. У нас здесь нет ни еды, ни воды, ни одежды. Я доложил об этом всем, кто имел к этому отношение, но что уж там выйдет — не знаю. Живые правда куда лучше, чем зомби.
Странное безлюдье. Один зомби только и попался — худая косматая полуодетая женщина. На нас она внимания не обратила — пыталась дотянуться до какой-то странной фигни, свисавшей с плоской крыши домика, мимо которого нам пришлось проходить. Фигня при ближайшем рассмотрении оказалось рукой в рукаве камуфляжа — видно кого-то разнесло на крыше — вот оно и повисло на пропитанных кровищей тряпках.
Второй раз результат действия крупнокалиберного пулемета попался когда мы вдоль длинного ряда корпусов от БТР добрались до того самого крана.
Под кабиной крана уже натекло вишневого желе. Ильяс на секунду отвлекся — шепнул: "Кабина санирована еще раньше из КПВТ. А наблюдатель — точно был. Вон как протек, сучара."
Саперы нашли какие-то проводки, шедшие с крана — и бормотнув: " И чему нас учили в разведке? Как провод увидел — перерезал!" — тут же выполнили заученное.
А я получаю локтем в бок от Фильки.
— Не расслабляйся, медицина! Жопой чую — что-то будет!
Двигаемся дальше.
В этот момент из-за угла цеха на нас рысцой выбегает несколько человек с румяным ментом во главе — он в форме и даже в фуражке, что странно вообще-то.
Я не успеваю толком удивиться, а Серега присев коряво, но пружинисто на полусогнутых ногах лепит перед собой длиннющей очередью на всю колобаху. Вижу, что только один из выскочивших успевает метнуться обратно, остальные валятся под струей пуль. Кроме мента, который словно задумавшись стоит столбиком. А потом неуловимым движением свинчивается вокруг своей оси, вертикально оседая на землю. Из-за угла огрызается автомат. Несколько очередей с нашей стороны дробят бетонную стенку. Озираюсь — наши уже позанимали укрытия. Быстро пристраиваюсь за какой-то железякой — держать заднюю полусферу. Все равно толку от меня, ротозея, больше нету. Несколько раз мне мерещится что-то двигающееся — но ничего толком не замечаю.
Разве что вижу, что взлетает совсем рядом несколько ракет. Но это не наши ракеты. Я таких раньше не видел.
Сбоку кто-то знакомым голосом кричит: "Не стрелять, свои!"
— Эй, давай подходи, медленно! Кто?
— Свои!
Из-за пустых корпусов аккуратно высовывается лопоухая голова. Машет каской. Убдившись, что все в порядке — вылезает и сам Рукокрыл. За ним пацан такого же возраста — тот, кто за угол шмыгнул, а потом Саша да Мутабор. Языка словили. Пока языка вяжут и присоединяют к вивисектору Николаич вполголоса читает мальчишкам нотацию за сумасбродное убегание вслед рванувшему Мутабору. Он-то первым кинулся, чтоб зайти с другой стороны цеха. А сапер добавляет от себя:
— Какой простофиля сигналки зацепил?
— Это он — Мутабор.
— Под ноги смотрите, разгильдяи, тут кроме растяжек от сигналок и мины могут быть. Ясно? Это ко всем относится. Мутабор!
— Ы?
— Ноги. Проволока. Мины. Внимание.
Несмотря на усилия сапера морф явно ничерта не понял. Либо и раньше в военном деле не разбирался (выбивать оружие из чужих рук — невелика хитрость, когда не боишься попасть под выстрел и силы много) — либо все же мозг сильно покалечен. Лезем дальше.
Четко слышу — отвлекающая группа явно продвигается по отношению к нам. Со стороны тех, кто пошел с инженером — тихо. А в паре цехов, мимо которых мы прошли — какие-то звуки вроде плача, гудение какое-то. У меня так гудело осиное гнездо, которое осы устроили прямо в стенке дачи.
