— Ну, — немного помявшись, ответил Сергей Петрович, — дело не в разных народах. Вы отнеситесь к людям по-человечески — и они ответят вам любовью. Дело в том, что в этом времени нам значительно проще, поскольку двуногие бибизьяны в образе людей, привычные нам там, дома, здесь просто не выживают. Здесь никто не будет обхаживать вас по кругу, принуждая к тому или иному действию, потому что или ты делаешь все что тебе сказали, ешь то что дали и спишь где положено, или проваливаешь прочь с гарантированным летальным исходом. Нам это отношение к человеческому бытию достаточно близко, и истину о том, что свобода — это дочь необходимости, мы выучили давно и очень хорошо, но вот ваши французские ученики и возможно, вы сами, можете навсегда остаться для нас чужеродным элементом. Дело в вашем индивидуалистичном европейском менталитете и представлениях о том, что вам, таким уникальным и неповторимым личностям, должны все поклоняться и сдувать с вас пылинки, а аборигены — это только грязь под вашими ногами или, в крайнем случае, средство для достижения сугубо меркантильных целей.
— Не все так просто, — покачала головой Ольга, — французы среди европейцев считаются самыми легкомысленным, и одновременно самым гуманным народом. Во время колонизации Америки европейцами наибольшее количество смешанных браков с аборигенами дала французская Канада, и именно французские миссионеры, в отличие от всех остальных прочих, крестили тех же индейцев, искренне веря, что перед ними такие же люди, как и они сами...
— Туше, Ольга, — сказал Сергей Петрович, — но все равно, несмотря на все вами сказанное, с тех времен утекло много воды. Особенно быстро эта вода текла во второй половине двадцатого и начале двадцать первого века, когда в Европу вообще и во Францию в частности массово проникало американское влияние. В любом случае (только не обижайтесь) всем вам еще долго придется промывать извилины, а у некоторых они останутся непромытыми вплоть до самого конца. Но, несмотря на это, вы все равно остаетесь грамотным, а потому очень ценным ресурсом, но при этом неблагонадежным с идеологической точки зрения. Ставить вас в бригады чернорабочими в подчинение аборигенкам, которые на два-три года младше вас, я считаю бессмысленным расточительством, вроде забивания гвоздей микроскопом. В свою очередь и вас тоже нельзя ставить начальниками над местными, потому что, во-первых, вы идеологически к этому не готовы, а во-вторых, не знаете местной специфики, и, в-третьих, это будет просто несправедливо по отношению к нашим девочкам, ведь среди них тоже есть первоклассные лидеры и прирожденные руководители. И что с вами делать в таком разрезе?
Ольга сперва задумалась, потом решительно тряхнула головой.
— Тогда, — сказала она, — я вижу только один выход. Вы должны сделать нашу бригаду постоянной и поручить ей какую-нибудь отдельную работу, что-нибудь такое не смертельно важное, но достаточно значимое, чтобы наши парни и девушки могли гордиться сделанным. И, кстати, скажите, изгнание из клана — это единственное наказание в этом мире, а то мне кажется нелепым обрекать человека на смерть за какой-нибудь мелкий проступок?
— В некоторых кланах, — покачал головой Сергей Петрович, — выгоняют просто потому, что считается, что человек приносит несчастье, или просто из-за того, что его рожа не нравится новому вождю. Таким образом, как приносящие несчастье, были изгнаны сестры Дара и Мара — те самые рыжие близнецы, жены нашего Валеры, которых вы видели во время ночного переполоха. Они первыми были приняты кандидатками в клан по обряду мыла и горячей воды и поэтому считают себя кем-то вроде настоящих принцесс крови. Мы в этом отношении намного гуманнее, и наказываем только за конкретные проступки.
— Какой ужас, — Ольга прикрыла рот ладонью, — как этот вождь мог быть таким жестоким, чтобы изгонять двух молоденьких девочек, которые совсем не могут себя защитить. Бедные малышки, должно быть, они натерпелись немало страха?
— Когда мы их встретили, они уже готовились к ужасной смерти, — сухо сказал Сергей Петрович, — но мы спасли и их, и их брата Гуга, который ушел из того клана вместе с сестрами, хотя его никто не гнал. Спасли и приняли их к себе, хотя на тот момент наше путешествию было еще далеко до завершения, и впереди нам предстояла почти тысяча километров плавания. Но впоследствии мы об этом ни разу не пожалели, думаю, что не пожалеем и сейчас, принимая вас в свой клан.
— Так значит, вы принимаете в клан по обряду мыла и горячей воды, — задумчиво протянула Ольга, — надеюсь, что для этого не требуется публично раздеваться догола?
— Совсем нет, — улыбнулся Сергей Петрович, — для этого всего лишь требуется сходить в баню вместе с нашими банщицами, теми же Дарой и Марой, а потом пройти обычный медицинский осмотр у Марины Витальевны — и все.
— Баня — это хорошо, — сказала Ольга, — баню я люблю, хотя посетить что-нибудь подобное получалось очень редко — чаще приходилось ограничиваться обычным душем. Да, кстати, вы мне ничего не сказали по поводу моего вопроса об отдельной работе для нашей бригады.
— Насчет отдельной работы для вас я еще подумаю, — сказал Сергей Петрович, — пришла мне одна мысль, но прежде чем хоть что-то вам говорить, я должен посоветоваться с остальными старшими товарищами и с самым главным заинтересованным лицом — нашей дорогой Мариной Витальевной — ну вы ее знаете.
— Надеюсь, — с лукавством сказала Ольга, — вы не заставите нас строить египетские пирамиды?
— Отнюдь нет, — ответил Сергей Петрович, — это будет всего лишь теплица, которую я давно обещал построить, но все никак не доходили руки. Правда, для этого вам придется освоить новые навыки, например забивать гвозди, класть кирпичи и плести сетку из лозы. Все подготовлено — лоза нарезана, площадка, расчищена, кирпич складирован, доски напилены, а дальше все никак не получается — не хватает рабочих рук, мешают то одни, то другие первоочередные дела, а самое главное, постройка Большого Дома требует участи всех наших людей.
— Большого Дома?! — с удивлением спросила Ольга, — а что, кроме тех домов которые мы видели, есть еще какой-то большой дом?
— Есть, — с довольным видом сказал Сергей Петрович, — то, что вы видели — это промзона, фактически деревообрабатывающий завод, казарма и столовая для рабочих, к которым было пристроено наскоро общежитие для специалистов, так как мы до осени не успевали с постройкой большого дома, и даже более того, до самого последнего времени просто не могли к ней приступить, так как были заняты подготовительными работами. В настоящий момент готовность Большого дома что-то около семидесяти процентов, и мы гоним его постройку, стараясь не потерять ни дня, потому что в течении двух недель мы должны закончить кладку стен и приступить к отделочным работам, чтобы еще до первого снега совершить переезд на новые квартиры. Но это вы еще увидите, потому что теплица тоже будет рядом с основным жильем.
Вот так они шли, шли и наконец пришли. Идти тут было всего то около трех километров и не по оврагам-буеракам, как брели на путеводный огонь Ольга с Роландом, Патрицией и Мариной, а по более или менее накатанной дороге и натоптанным тропам. На все про все, даже с учетом печально черепашьего темпа ушло не более полутора часов. Едва только Сергей Петрович привел несчастных французских скитальцев на землю обетованную, как там завертелась бурная деятельность.
Первым делом французских школьников требовалось накормить, ибо они были голодные как волки. Пока школьники будут есть, должны были подоспеть баня, которую уже усиленно топили, а за ней последует размещение в теплой казарме, после чего Сергей Петрович при помощи Ольги собирался провести с новенькими вводную лекцию о правилах социалистического общежития. Потом экскурсия на стройку, потом обед, а после обеда как уже и было обещано всему клану праздник осеннего равноденствия и прием новичков в клан кандидатами.
Но если смотреть в общем, все это были еще цветочки. Для того чтобы от новеньких была хоть какая-то отдача, их следовало как следует экипировать. У шести девушек, как и у Патриции Буаселье, не было даже приблизительно подходящей обуви, у половины учеников верхняя одежда ограничивалась легкими свитерами и ветровками, и уж точно ни у кого не имелось нормальной зимней одежды, а до Большой Охоты, на которой сильно выросший в численности клан только и мог добыть себе необходимое количество теплых шкур, еще было очень и очень далеко.
Такие мероприятия надо будет проводить зимой, когда ляжет снег и станут реки — тогда группа наиболее подготовленных охотников сможет подняться по льду вверх по течению Дордони, вплоть до границы тундростепи, где бродят бесконечные стада лохматых бизонов, диких лошадей, северных оленей, и самое главное, овцебыков — основных поставщиков шерсти. А шерсть у овцебыков просто замечательная. Их подшерсток, гивиот, тоньше кашемира и в восемь раз теплее обычной овечьей шерсти.
Но до овцебыков, как и до прочих животных, добраться можно будет не раньше чем через два-три месяца, так что пока Сергею Петровичу для утепления своего клана придется обходиться местными ресурсами.
Тогда же и там же. Люси д`Аркур — педагог и убежденная радикальная феминистка
Пока русские вели нас в свое поселение, у меня в голове зрели тягостные предчувствия и роились тоскливые мысли. Этого просто не может быть! Наверное, это всего лишь нелепый затянувшийся сон — и вскоре я проснусь, и все станет привычно, как всегда; все станет правильно, справедливо и надежно... Снова будет двадцать первый век, моя милая Европа, моя уютная квартирка, моя работа, мои перспективы... Нет, я не могу поверить, что все случившееся с нами — неумолимая реальность, настолько все это ужасно. Ужасно и кошмарно — до такой степени, что я готова потерять свое обычное самообладание... В то же время мне не хочется прослыть сумасшедшей, поэтому необходимо взять себя в руки и посмотреть на вещи объективным взглядом.
Итак, следует исходить из того, что это все же не сон, и мы действительно в прошлом. Это, безусловно, разбивает напрочь все мои представления о мироздании, но глупо отрицать уже свершившийся факт — с ним остается лишь примириться. Главное при этом — не повредиться рассудком, но я думаю, что мой рассудок достаточно крепок.
Потом — нужно составить представление о том, как здесь вообще живут, и что из себя представляет местное 'цивилизованное' общество. Кое-какие, достаточно отчетливые, выводы я уже могу сделать, и они меня не радуют. Даже, если говорить честно, повергают в полное уныние, и даже в шок. Все, что я видела, слышала и ощущала с того момента, когда 'познакомилась' с русскими, убеждает меня в том, что это — общество темных и отсталых угнетателей женщин (русские всегда таковыми являлись, этого в них не вытравишь — дикий, закоснелый народ — и почему они такие?).
Уклад их жизни — это просто ужасающий абсурд и издевательство над личностью. Как я поняла, здесь царит абсолютная уравниловка. Никого не интересует, к чему у человека лежит душа — все вынуждены заниматься тем, что прикажет Хозяин. Хозяин — это собирательное название, их тут на самом деле трое — представителей мужского пола, которые и управляют этой общиной. Женщина, которая якобы тоже входит в состав 'правительства', не в счет. Это лишь обычный, свойственный угнетательскому строю, финт — вот, мол, у нас равноправие, и женщина тоже имеет власть. Никакой фактической власти эта женщина не имеет, и ее положение здесь — всего лишь показуха, повод покрасоваться перед другими и вдохновить их на 'трудовые подвиги' — работайте, мол, слушайтесь мужчин, и тогда у вас тоже будет шанс достичь таких же высот.
Да-да, я вижу все это очень четко, ведь не зря я изучала историю угнетения женщины — и мне знакомы все хитрые приемы этих обладателей мужских половых органов, я знаю все их гнусные, отработанные веками, уловки... Неужели же, имея действительно равное положение с мужчинами, эта женщина, что входит в правящую верхушку, допустила бы здесь такое уродливое явление, как многоженство?! Да-да, сей чудовищный факт всколыхнул во мне такую волну негодования и протеста, что я еле сдержалась, чтобы не высказать все свое возмущение и не открыть этим несчастным женщинам глаза на то, как их унижают... Но я вовремя спохватилась, осознав, что меня попросту не поймут, ведь я не говорю на этом варварском языке — на русском. Но я очень надеюсь, что пусть не сразу, но еще придет то время, когда эти женщины задумаются над своим положением — не без моей помощи, естественно. Ибо освобождать разум женщины от векового мужского ига, неся идеи гендерного равенства — моя первая обязанность и священный долг.
Что ж, только благодаря тому, что за время пути от автобуса в поселение я достаточно подготовила себя морально, узнать многие факты из жизни этой общины не стало для меня сокрушающим потрясением. Тем не менее некоторые вещи были столь унизительны для человеческого достоинства, что я не могла сдержать возмущения.
Справедливости ради отмечу, что первым делом нас покормили. Увидев то, что лежало в тарелке, я с тоской поняла, что с моими пищевыми привычками здесь никто считаться не будет — даже не стоит и говорить им о том, что я употребляю только растительную пищу. Представив, как эти огромные куски мяса гниют в моют кишечнике, отравляя весь организм, я вздохнула и стала вылавливать из тарелки редкие куски картошки, которые, тем не менее, все были пропитаны жирным мясным соком. Но голод давал о себе знать — и я, прикрыв глаза и морщась от отвращения, все-таки глотала эти куски, а моему воображению рисовался любимый тыквенный супчик... а несчастные убитые животные укоризненно качали головами, стыдя меня за мой аппетит. Кажется, никто из учеников не обращал на меня внимания — с того момента, как этими русскими был подорван мой авторитет, я словно бы перестала существовать для своих бывших подопечных. Конечно же, это задевало меня, но в то же время и избавляло от тяжкого бремени ответственности. Ничего, я сильная и самодостаточная личность, и для того, чтобы любить и уважать себя, мне вовсе не требуется аудитория...
После еды я почувствовала себя гораздо лучше, и, как ни странно, меня даже не тошнило. Наоборот, умиротворение и безмятежность разливались от желудка по всему телу, наполняя его сладкой истомой — хотелось прилечь и уснуть, ни о чем не думая. Но у тех, под чьей опекой мы находились, были насчет нас другие планы, и о том, насколько эти планы дикие и извращенные, оскорбительные для человеческого достоинства, я узнала лишь по мере их воплощения...
Меня ужасно злило то, что мерзавка Ольга переговаривается с русскими на их языке, а я же ничего не понимаю. Я чувствовала себя в полной власти этих людей, и если прямой и видимой угрозы моей жизни и здоровью не наблюдалось, то на подсознательном уровне ощущалась скрытая и вкрадчивая опасность, грозящая моим жизненным принципам, моим взглядам, моей личностной свободе. Словно рука ожившего древнего патриархата, подобно кошмарному призраку, протянулась в мою сторону из холодных глубин прошлого... Да что уж там говорить — я действительно в прошлом, в каменном веке, среди первобытных дикарей и русских, мало чем от них отличающихся и потому так хорошо нашедших общий язык с этими... как их... неандерталопитеками. Надо же было со мной такому случиться...
