С другой стороны, репортеры, которые писали для крупных газет в таких местах, как Сиддар-Сити (где в настоящее время их насчитывалось не менее шестнадцати), были агрессивны в погоне за новостями. Это стало особенно актуально после джихада, отчасти потому, что типичный житель Сиддармарка стал более политически осведомленным, чем он был, но также — и это более важно — из-за роста индустрии в чарисийском стиле. Все больше людей читали газеты, и гораздо больше людей покупали товары, а это означало гораздо больший доход от рекламы для этих газет, и все эти три соображения были рассчитаны на то, чтобы сделать их издателей счастливыми людьми.
Это также означало, что "желтая журналистика" была жива и здорова в Сиддармарке, хотя, слава Богу, она еще не достигла уровня Старой Земли в двадцать первом и двадцать втором веках!
Однако по пути успешные политики научились управлять средствами массовой информации или, по крайней мере, пытались это делать, и в большом зале было немногим более двухсот репортеров. Они ждали уже почти час, и воздух был тяжелым от табачного дыма над похожим на прибой гулом разговоров. Все они знали, что они должны были услышать, но все их работодатели ожидали, что они найдут какой-нибудь маленький лакомый кусочек, который они могли бы использовать для дополнения информации, которую уже подготовил казначей. Какое-нибудь небольшое личное наблюдение, комментарий или мнение. И если они не могли его найти, они, черт возьми, должны были его изобрести.
Открылась боковая дверь, и гул голосов быстро стих, когда через нее вошел лорд Бринтин Эшфирд с кожаной папкой под мышкой. Канцлер казначейства был хорошо известной фигурой в Сиддар-Сити, и его небольшая сутулость в плечах, то, как его посеребренные рыжие волосы всегда казались на грани выхода из-под контроля, и скованная походка, вызванная артритом в коленях, были любимыми крючками для карикатуристов, чьи гравюры заполнили редакционную страницу столицы. страницы.
Это также объясняло не вызывающее восхищения прозвище, которое ему дали те, кто не одобрял его управление казначейством: "Аист".
Он подошел к низкому возвышению в одном конце помещения, поднялся по трем пологим ступенькам, положил папку на единственный ярко отполированный стол в центре возвышения и сел, не сказав ни слова. Единственной вещью на столе рядом с папкой была еще более ярко поблескивающая серебряная чернильница, и Эшфирд полез во внутренний карман, извлек пару очков в золотой оправе, водрузил их на нос и зацепил за уши, по-прежнему не говоря ни слова. Затем он сложил руки на папке и посмотрел на них, в то время как около дюжины карандашей для рисования начали летать.
— Уверен, что все вы знаете, почему мы здесь, — сказал он наконец. — Позвольте мне начать с краткого заявления. Затем мы сможем приступить к реальным делам сегодняшнего утра, и после этого я отвечу на вопросы. В разумных пределах, конечно.
Его голос, к сожалению, был высоким и немного тонким, и он говорил более чем с намеком на шепелявость. Это была еще одна причина, по которой его недоброжелатели называли его Аистом, учитывая резкий, неприятный брачный зов схожего вида виверн. Это была также еще одна причина, по которой он всегда был счастливее в бухгалтерии, чем в политике. Однако сегодня его слова отчетливо прозвучали во внезапной напряженной тишине, и он улыбнулся.
— Я очень рад объявить, что в ближайший понедельник казначейство официально начнет выпуск облигаций, санкционированный палатой делегатов для финансирования республиканской части канала Силкия. Этот проект откладывался слишком долго, и эта задержка была прискорбной не только потому, что она помешала нам выполнить наши обязательства перед нашими партнерами по договору, но и из-за потенциала роста нашей собственной экономики, который был так печально отложен. Узнаю многие из ваших лиц, — он коротко улыбнулся, — поэтому знаю, что вы осведомлены о многих трудностях, которые задержали этот вопрос. Я рад сообщить вам, что эти трудности позади, что экономика республики сильнее, чем когда-либо, и что Транс-Сиддармаркская железная дорога дает нам яркий пример того, чем является Канал и чем он может стать для всех нас.
— Ставки доходности и сроки погашения облигаций указаны в раздаточном материале, который мой офис предоставит вам до того, как вы покинете пристройку. Однако я хотел бы отметить, что лорд-протектор поручил мне сделать участие в этом проекте — и в его прибылях — как можно более доступным для наших граждан в целом. Чтобы, так сказать, дать им долю в Канале.
Некоторые репортеры заерзали на своих стульях, потому что они знали, о чем он на самом деле говорил. Это было правдой, что Транс-Сиддармаркская мчалась вперед в бешеном темпе. Это правда, что сектор тяжелой промышленности республики расширялся в соответствии с ненасытным спросом на рельсы и подвижной состав. Но также верно и то, что те, кто остался позади или чувствовал себя обездоленным, стали еще более озлобленными в этом процессе. Они рассматривали Транс-Сиддармаркскую не как предвестник новой, более сильной экономики и более высокого уровня жизни, а как живую метафору того, как их ранее квалифицированные профессии были вытеснены и стали неактуальными, как исчезли рабочие места, от которых зависели они и их семьи. Гильдии, в особенности, стали еще более шумными, поскольку их богатство — и богатство их членов — уменьшалось, а усилия казначейства и центрального банка обуздать безудержные, недисциплинированные финансовые рынки вызывали их собственное сильное недовольство.
Эшфирд дал им несколько мгновений, чтобы это пронеслось у них в голове, пока он открывал свою кожаную папку и просматривал ее в поисках заметок, которые, как был уверен каждый репортер, ему на самом деле не нужны. Затем он снова поднял глаза.
— Будет несколько классов облигаций, — продолжил канцлер. — Они будут выпущены со сроком погашения десять лет, пятнадцать лет, двадцать лет и тридцать лет, но также будет специальный класс со сроком погашения всего шесть лет. Этот класс будет получать существенно более низкую процентную ставку, но отдельные облигации будут стоить всего пятьдесят марок, в отличие от диапазона значений от двухсот, четырехсот и восьмисот марок, которые будут предлагаться во всех других классах. Кроме того, на дату погашения держатель специальных облигаций будет иметь возможность конвертировать свои облигации в акции корпорации Канала Силкия вместо получения выплаты наличными. Цена акций для тех, кто конвертирует стоимость своих облигаций со сроком погашения, составит восемьдесят процентов от текущей на тот момент общей цены.
Несколько человек зашевелились при этом, и послышался мягкий, тихий гул приглушенных разговоров.
— По сути, — сказал Эшфирд, снова отрываясь от своих записей, — цель специального класса облигаций — предоставить рядовым гражданам республики возможность стать заинтересованными сторонами в том, что, по твердому убеждению лорда-протектора и палаты, станет одним из самых ценных, прибыльных и долгосрочных— прочных физических активов во всем мире. Самые пессимистичные оценки доходов, которые принесет Канал, огромны, и лорду-протектору — и мне — кажется уместным позволить как можно большему числу наших граждан участвовать в этом потоке доходов. Только специальный класс будет иметь эту функцию конвертации; стандартные облигации будут иметь значительно более высокую доходность, но не будут напрямую конвертироваться в акции корпорации Канала.
Он сделал паузу, оглядывая комнату, затем вытащил из нее документ и положил его на стол перед собой. Он потянулся к чернильнице и церемонно обмакнул ручку в чернила, затем обвел взглядом лица собравшихся репортеров, в то время как карандаши делавших эскизы художников просто летали.
— Мне, как канцлеру казначейства, доставляет огромное удовольствие подписать эту официальную директиву о выпуске первого транша облигаций консорциума по строительству канала Силкия, — затем сказал он. — Я считаю, что это знаменует собой начало нового дня возможностей и обогащения для всей республики.
Он снова опустил глаза, и в тишине было отчетливо слышно царапанье кончика пера, когда он ставил подпись.
.II.
Город Жинко, провинция Буассо, Соединенные провинции, Северный Харчонг
Дирижабль величественно направился к причальной мачте, которая была установлена на одном конце огромной и хорошо обустроенной посадочной площадки имперского чарисийского воздушного флота. Это было зрелище, от которого барон Стар-Райзинг никогда не уставал, но в то же время это было зрелище, которое — каким бы невероятным оно ни казалось всего год или два назад — фактически стало обычным для жителей Жинко.
Он думал об этом, наблюдая, как "Эйван Хагиз" сбрасывает швартовый канат с носа, наблюдая, как наземные матросы набрасываются на него, закрепляя канат на причальной мачте. Два вращающихся винта огромного дирижабля перестали крутиться; два других остановились, затем начали вращаться медленнее в противоположном направлении, отталкиваясь от тяги паровой лебедки, наматывающей швартовый трос. Дюжина других тросов, расположенных на равном расстоянии по бокам огромной сигарообразной оболочки дирижабля, коснулась земли задолго до швартового троса. Однако, в отличие от швартового троса, который был ярко-зеленого цвета, они были красными, и он почувствовал краткое, знакомое беспокойство, наблюдая за ним.
В первый раз, когда он наблюдал за приземлением воздушного корабля, он задавался вопросом, почему наземники держались так далеко от линей, спускающихся из каюты "Синклера Питмина". Чего он тогда не знал, так это того, что воздушный корабль может генерировать такие же искры, как расческа в холодный день или как шелковая ткань, натирающая янтарь. Это имело смысл, как только ему объяснили, но он не мог полностью забыть предписания Священного Писания против осквернения Ракураи каким-либо образом. Епископ Йопэнг терпеливо объяснил, что использование Ракураи было непростительным и смертным грехом, но что естественное производство бледных и слабых теней священной силы Святого Лэнгхорна в мире смертных — как в том же гребне, том же натертом янтарном стержне или рыбе-ракураи, если на то пошло — не было ничем подобным. Что это был, по сути, еще один пример того, как Лэнгхорн напомнил падшему человечеству о Ракураи, который все еще был готов в его руке, если это понадобится.
Умом Стар-Райзинг понимал, что епископ был прав. Иногда было просто немного трудно вспомнить, когда он думал о том, как наземник может быть буквально сбит с ног — даже серьезно ранен или убит — если одна из этих "искр" прыгнет с конца "заземляющего кабеля" к нему. Это было немного более сильным "напоминанием" о величии Лэнгхорна, чем то, рядом с которым он чувствовал себя комфортно. Особенно, когда это было применено к чему-то столь... новому и все еще бесспорно неестественному — ощущению человеческих существ, парящих в небесах Лэнгхорна, как огромные виверны.
И особенно когда он вспомнил разрушительный пожар, который поглотил дирижабль "Жинифир Киплинг" прямо здесь, в Жинко.
С другой стороны, то, что случилось с "Жинифир Киплинг", убедило его в том, что в такой момент следует избегать любого возможного источника возгорания.
Он улыбнулся и слегка встряхнулся, когда знакомый ход мыслей пронесся через него. Затем, когда вышло больше водорода и дирижабль опустился еще ниже, он двинулся вперед вслед за передвижным трапом, выкатившимся к "Эйвану Хагизу" на ложе его парового дракона.
В конце концов, если весь процесс все еще казался ему... странным, на что это должно было быть похоже для пассажиров, которые только что полетели в самый первый раз?
Тэнгвин Сингпу стоял у круглого иллюминатора, глядя на разрастающийся провинциальный город, который стал, независимо от того, признавал он это официально или нет, столицей нового и независимого государства.
Он никогда не видел ясного конца восстания, и этого он бы не предсказал, но он испытывал странное чувство... завершения. Или, возможно, удовлетворения. Этот растущий город — нет, эта растущая столица — была заполнен людьми, которые отказались дальше быть собственностью, а за ними были буквально миллионы других, которые приняли то же самое решение, когда им предложили возможность свободы. Этого бы не произошло, такая возможность никогда бы не представилась, если бы не восстание. Он знал это, и когда он смотрел на здания и улицы Жинко, это знание наполняло его глубоким осознанием выполненного долга. О мемориале, воздвигнутом в кирпиче, дереве и камне города — и, кроме того, в сердцах его граждан — не только в память о его любимых погибших, но и обо всех жертвах империи Харчонг.
Этого было почти достаточно, чтобы уравновесить кошмары, которые все еще будили его, хотя и с благословенно меньшей частотой, чем раньше. Это было делом рук Яншвин.
Он также был рад снова увидеть землю всего в нескольких футах от себя. Полет был таким захватывающим, как он и надеялся, но было что-то бесспорно неестественное в том, чтобы парить в небе. Он жалел, что Яншвин не смогла сопровождать его, но об этом не могло быть и речи с четырехмесячным ребенком!
И это также не было оправданием для того, чтобы уйти от предписаний часа Лэнгхорна! — подумал он с усмешкой.
Краем глаза он уловил движение, и его глаза слегка расширились, когда он увидел, как к нему приближается еще одно из чарисийских нововведений. Майор Булирд и сейджин Мерч описали ему новые самоходные паровые драконы, но вид чего-то размером с тяжелый грузовой фургон, катящегося к нему без тяглового животного где-либо в поле зрения, все еще был поразительным. Его ухмылка стала шире, и он весело фыркнул, когда это осознание пронзило его. Пролететь, как виверна, более тысячи миль менее чем за один день, и после этого поразиться виду фургона без дракона перед собой?
Он покачал головой при этой мысли, затем повернулся, когда одетый в униформу чарисиец мягко постучал по легкому каркасу кабины, чтобы объявить о своем присутствии.
— Почтение капитана Кругейра, отец Ингшвэн, джентльмены, и мы будем готовы к высадке примерно через десять минут.
— Спасибо, сын мой, — сказал Ингшвэн Цанчжи, благословляя скипетром Лэнгхорна, и чарисиец кивнул головой и снова исчез.
— Ты видишь, Зейпо? — продолжил священник, поворачиваясь к Зейпо Оу-чжэну. — Вот мы и здесь, в безопасности на земле, и ни один человек не разбился насмерть по пути!
— При всем моем уважении, мы еще не "на месте", — едко ответил мэр Жутияна.
— По сути, так оно и есть, — сказал ему Цанчжи с более широкой улыбкой.
— И если мы уберемся с этого адского устройства, пока оно не взорвалось, как сказал майор Булирд, я буду счастливым и благодарным человеком, — парировал Оу-чжэн. — Но я не считаю своих виверн до того, как они вылупятся!
— Иногда ты самый мрачный человек из всех, кого я знаю, — заметил священник, который стал фактическим епископом Чиндука.
— Реалист, отец. Реалист, — парировал Оу-чжэн. — Кто-то должен быть одним из них!
— Это работа Ингшвэна, — сказал Миян Джингдо. — Ваша работа, хотите вы это признать или нет, состоит в том, чтобы быть пессимистом долины. И полагаю, что нам также нужен один такой.
