— Ты выдохнула? — невозмутимо интересуется Мика, подходя ко мне. Я окидываю капитана ну очень скептическим взглядом, прикидывая расстояние от парковки на Палм драйв до самого университетского комплекса, потом пожимаю плечами и цепляю его за мизинец.
— Нет, но я достаточно воспитана, чтобы не отрезать тебе уши прилюдно. Идем.
— Ты сможешь отменить обе встречи?
Мы вливаемся в поток гостей и студентов, которые прогуливаются по территории. Я фотографирую башню Гувер, разглядываю черепичные здания песочного цвета — я читала в сети инфу об университете, и он и вправду похож на какой-то курортный отель, с пальмами, зелеными газонами и расслабленной атмосферой. Стэнфорд огромен, повсюду висят карты с указателями, и как только студенты вообще тут ориентируются? Жуть.
— Смогу. Ты помнишь, где на карте был двор со статуями?
Мика успевает остановить меня от столкновения с несколькими прохожими, потому что я смотрела не под ноги, а в одно из окон корпусов, сдерживает смешки и откровенно веселится. Мы снимаем кучу бессмысленных видео и друг друга, пока гуляем по территории, играем в игру "пол — это лава", держимся за руки, тянем друг друга в разные стороны на расхождениях дорожек, целуем друг друга на узком парапете, а когда обедаем в местном ресторанчике, Мика таскает у меня еду и отрицает свою причастность к этому.
Спустя час мы сидим на скамейке в одном из ближайших парков с выходом на залив, я пью горячий кофе в огромном стакане на вынос, а капитан листает ленту сообщений в телефоне, закинув ногу на ногу. На сиденье рядом с ним — такой же огромный стакан бергамотового чая, со снятой пластиковой крышкой. Я смотрю на залив, наслаждаюсь минутным затишьем наедине с природой, хотя даже в парке ты в окружении людей: совсем недалеко бегает совсем крохотная девочка, за которой присматривают родители, а у самой кромки залива гуляют несколько людей с собаками — до нас доносится звонкий лай, и не менее звонкий хохот крошки, которая пыталась спрятаться от отца.
Мика увлечен телефоном, и когда я вытягиваю руку, чтобы погладить его по затылку, только поднимает вверх уголки губ, почувствовав прикосновение. Я лениво перебираю его волосы, чуточку массирую шею, разглядываю проплывающий катер в заливе и делаю глоток кофе. Латте с карамельным сиропом, который почти не чувствуется в нем, — просто волшебный, воздушный и уютный, насколько можно назвать уютным вкус кофе.
И я решаю ему рассказать об Аароне.
— Хочу тебе кое-что...
— Я тоже.
Мика смотрит через плечо, делает глоток своего чая и поджимает губы — у меня сердце падает к самому ядру планеты, на сверхзвуковой. За секунды нашей растерянной паузы я успеваю предположить что-то совсем ужасное, а Блондин под моей ладонью замирает не хуже мраморной статуи, но все же говорит первым:
— Папа мне вчера рассказал...
— И тебе тоже?
Его брови ползут вверх, а я откидываюсь на спинку скамейки и закрываю глаза руками. Боже.
— ...о том, что...
— Да.
— И мне.
— Я боялась, что ты сломаешь ему нос.
Мика усмехается так громко, что я убираю руки от глаз, чтобы посмотреть на него. Блондин разворачивается ко мне, подпирает локтем спинку рядом, щурится и пожимает плечами:
— Я боялся, что это ты сломаешь ему нос.
— О, я хотела.
Он берет мое лицо в ладони, целует, ловит мой взгляд.
Смотрит прямо, внимательно, с дьявольским прищуром — привычный, родной, теплый и миндальный.
— Это же ни на что не влияет?
— А должно?
— Моя девочка, — у него столько оттенков нежности в голосе, что я забываю как дышать. — Но это еще не все, — добавляет он, отпуская меня. Он все так же развернут ко мне на скамейке, только теперь крутит в руках телефон — всегда так делает, когда ему нечем занять руки. Или когда нервничает. — Мы вчера говорили. Много. Наверное, это был первый раз, когда мы были достаточно откровенны друг с другом. И вчера я впервые сказал ему спасибо за поддержку — конечно, по большей части финансовую, — с тех пор, как я уехал в Миссури. Спортивная стипендия в нашем университете очень неплохая, но по большей части все расходы на квартиру и машину всегда покрывала его карта. Но тут я никому Америку не открываю, просто как факт — о том, что именно он всегда держал меня на плаву. И я сказал ему спасибо. Все, пора переезжать на Карибы и тихо стареть, — хмыкнул Мика, одним движением взлохматил челку. — Мы говорили о маме и Джес. О тебе. О его будущей дочери и что он разбалует ее как принцессу. Об учебе. О стажировках и финансовых делах. Я рад, что у нас вчера был такой день, где мы заново узнали друг друга.
Я улыбаюсь и киваю ему, пью кофе. Капитанские глаза пронзительно-зеленые под таким углом, он щурится от солнца, но упрямится и не надевает очки.
Поправляю ему встрепанную челку, посылаю воздушный поцелуй:
— ...но самое-то главное?
— Ох, точно, — Мика прикусывает нижнюю губу в мимолетном раздумье, бросает взгляд на залив и только тогда говорит: — Папа хочет отдать мне большую часть своей фирмы. Когда я закончу университет и стажировку.
Стакан с кофе замирает у моего рта.
Блондин смотрит на залив, задумчиво кусает губу, спрятав руки в карманы. Он переводит взгляд на меня, пожимает плечами и добавляет:
— Я в ужасе и понятия не имею что с этим делать. Он говорит, что хочет заняться дочерью, что у него в позвоночнике грыжа — ничего опасного, но он хочет заняться и собой тоже, — и что совет директоров не против разделить сферу работ в будущем.
— То есть ты сейчас делаешь огромные глаза, потому что даже не догадывался, что он так сделает? — я была близка к закатыванию глаз. — Мика! Да, ты говорил мне, что не хочешь работать на него, но он предлагает работать с ним, и скорее всего — на равных. Разве это не чудесно? Это же твоя сфера.
— Это моя сфера. Это работа моей мечты. Но эта работа — тут, — наконец, говорит он. — Не в Миссури.
— И что?
— Джейсон.
Я наконец-то закатываю глаза, тянусь за телефоном. Мика тянет бровь вверх, пока я снимаю блокировку и листаю раздел с сообщениями, и только потом не выдерживает и интересуется:
— ...что ты делаешь?
Я набираю сообщение — быстро, насколько могу, даже не глядя на него, отправляю и поворачиваю экран к капитану:
— Пишу Аарону, чтобы он не принимал твои отказы, если ты надумаешь так поступить.
— Сегодня что, день, когда мы оба делаем как хотим? — рычит тот, пытаясь выхватить телефон из моей руки. — Джейсон!
— "Джейсон", — передразниваю я с глумливой мордашкой. — Да все будет в порядке. Аарон же на твоей стороне.
Мика раздраженно фыркает на меня, вытягивает телефон из руки как раз в тот момент, когда от Аарона приходит ответ:
> "Понятное дело"
— Мика, — я щелкаю пальцами, привлекая его внимание. — До конца твоего обучения и конца стажировки не меньше года. Что угодно может произойти, сам знаешь. Все хорошо. Все будет в порядке. Мика. Эй.
— Хорошо, хорошо, — он опускает плечи, сдаваясь, возвращает телефон и качает головой. — Этот год начинается слишком активно.
Я сладко тянусь, разминаю шею под капитанским взглядом, подмигиваю ему и улыбаюсь:
— Этот год начался с привязывания тебя к кровати. О чем вообще может быть речь?
Мы прощаемся с Каллахенами на крыльце их дома рано утром следующего дня — нас ждут долгие шесть часов в дороге до Лос Анджелеса, и мы еще не решили, хотим ли мы поехать федеральной трассой или же по прибрежным шоссе. Я целую Джес в щеку, обещаю ей, что мы прилетим первым же рейсом, как только у нее начнутся роды, обнимаю Аарона и еще раз говорю ему спасибо. Глава семьи лишь посмеивается, крепко обнимает меня в ответ и желает хорошей дороги.
Хэй, город Ангелов, берегись!
— Мисси и Нэйт наконец-то съезжаются?
— "...и разверзлись хляби небесные!"
— Нэйт сказал, что теперь уж точно заведет бульдога. Или мопса.
— Кажется, мне стоит позвонить Мисси.
— Кажется, тебе стоит просто выспаться перед самолетом.
— И то верно.
Я уже в пятый раз перебираю вещи для Нью-Йорка — боюсь, что что-то упущу.
Но вроде бы все на своих местах, все платья, эскизы и бумаги давно готовы, упакованы и ждут укладки в рабочий чемодан. Самолет завтра в обед, а конкурс — уже послезавтра, но я не волнуюсь — у меня идеальная девушка-модель, со мной летит моя патронесса, и вообще все это — не конец света. Это очередной конкурс, один из многих, что мне предстоит. Еще и бонусом новые полезные знакомства.
Мика в своих потрясающих серых штанах по-королевски возлегает на диване, закинув ногу на спинку. Он вернулся к тренировкам в качестве капитана команды — на последний свой семестр в университете — и после сегодняшней тренировки выглядит так, словно самолично засеял пять гектаров риса где-то в Китае. Каждый раз, когда я прохожу мимо дивана, я щекочу его за пятку, и каждый раз он ворчит какие-то детские угрозы, поднимает взгляд от планшета и показывает язык.
— Ты прилетишь?
— Во вторник или в среду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Я окончательно запаковываю чемодан, выкатываю его в коридор и перегибаюсь через спинку дивана, чтобы поцеловать капитана:
— Сыграем в "Теккен"?
— На раздевание?
— А мы когда-нибудь играли по-другому?
==
==
Звонок от Аарона о том, что у кудрявой феи начались схватки и они едут в больницу, застал нас как раз во время регистрации на рейс домой из Нью-Йорка. Стоило видеть глаза девушки, которая отменяла нам вылет и тут же регистрировала на другой — вылетающий в Сан-Франциско через два часа.
Мика нервно хмыкнул, что это "как всегда" и "у нас же по-другому никак".
— Было бы веселее, если бы он написал нам сообщение во время перелета, и нам бы пришлось вылетать из Миссури, — я пожала плечами. — Теперь привезем в туманный город чуточку морозной свежести Нью-Йорка.
— И твой новый контракт с H&M?
— И его тоже.
Когда мы садимся в самолет, от Аарона нет новостей, а когда приземляемся в Окленде, то приходит сообщение с адресом больницы и что все хорошо, все в порядке, и что это и правда девочка.
— Ну наконец-то у Каллахенов есть принцесса, — улыбаюсь я на сообщение, обнимаю капитана, пока мы ждем наш багаж у ленты. — Кажется, мне пора изучать выкройки детских нарядов.
— Я представил такую мини-рубашечку от тети Джейсон, — поддразнил меня Мика. — Непременно розовую.
Я издаю нечленораздельный звук, выражающий все мое нелециприятное мнение по поводу детских розовых рубашечек, а Мика хлопает меня по филее и звонит отцу, чтобы сказать, что мы скоро будем.
Да, взъерошенные.
Да, с багажом из Нью-Йорка.
Да, на такси.
Мы встреваем в миллион пробок по дороге, и когда до больницы остается еще минут пятнадцать пути, если верить навигатору таксиста, я, до этого листающая сообщения в телефоне, резко поднимаю голову от упыриного плеча:
— Черт, кольцо.
Конечно же, кольцо, то самое дурацкое кольцо, в Миссури.
Дома.
Надеюсь, никто не заметит.
Аарон и так в курсе, а Джес не до него...
Мика вздрагивает от моего рывка, потом зевает и сонно бормочет:
— Я взял.
— Ты его всегда с собой носишь? — я удивленно сдвигаю брови. — Что за магия?
Блондин сладко тянется, смотрит на часы, хлопает себя по карманам и спрашивает, не у меня ли в сумке его бумажник. Пока я передразниваю его и лезу к себе, он сладко вздыхает мне в волосы, щекочет за ухом и целует меня, когда я поворачиваюсь к нему с бумажником в руке.
— Доставай, — он пожимает плечами, я открываю бумажник — и правда нащупываю округлость печально знакомого адского кольца в одном из карманов. — Видишь, какой я практичный.
Вижу, вижу, упырина. Веселись, пока можешь.
Я цепляю пальцем кольцо, вытягиваю из кармашка — и понимаю, что оно другое.
Совсем другое.
— Мика? — очень осторожно уточняю я.
— Джейсон? — с такой же интонацией повторяет Мика. В его голове внезапно — такая же осторожность, и это чертовски выбивает сейчас. Я разглядываю кольцо — ничего не могу с собой поделать, это же настоящее-блин-кольцо, как давно оно у него там, в бумажнике, лежит просто так, зачем, как, откуда.
Мика.
Пожалуйста.
Откатите меня назад.
Откатите меня в Нью-Йорк. В Миссури. Куда-угодно.
Чтомнесэтимделать.
Господь.
Мы в Сан-Франциско уже третий раз, и теперь это чертово кольцо — настоящее.
И мое.
— Ты точно бессмертный, — шумно выдыхаю я.
— Так "да" или "нет"? — уточняет он невозмутимо.
— Да.
