Кабзал покраснел. Он с мольбой посмотрел на Шаллан.
— Это не из-за тебя, Кабзал, — сказала Шаллан. — Просто... просто я оказалась не готова к жизни вне имения отца. Я до сих пор не понимаю, что на меня нашло. Я никогда не делала такого раньше.
Он улыбнулся и взял себе стул.
— Люди так долго болеют в таких местах только потому, — сказал он, — что здесь не хватает света. И подходящей еды. — Он подмигнул и поставил перед Шаллан банку темно-красного джема. — Клубника.
— Никогда не слышала о таком, — сказала Шаллан.
— Исключительно редкий, — сказала Джаснах и протянула руку к банке. — Как и большинство растений из Синовара, в других местах клубника не растет.
Кабзал удивленно смотрел, как Джаснах сняла крышку и зачерпнула пальцем варенье. Помедлив, она поднесла палец к носу и понюхала его.
— Мне казалось, что вы не любите варенье, Ваша Светлость, — сказал Кабзал.
— Так оно и есть, — ответила Джаснах, — но мне интересен его запах. Я слышала, что у клубники очень специфический запах. — Она закрутила крышку и тщательно вытерла палец платком.
— Я принес и хлеб, — сказал Кабзал. Он вытащил маленький каравай рассыпчатого хлеба. — Как великолепно, что ты не обвиняешь меня, Шаллан, но, увы, мое внимание зашло слишком далеко. Вот я и подумал, принесу это и...
— И что? — резко перебила ардента Джаснах. — Оправдаюсь? "Ах, извини. Я довел тебя до самоубийства. Вот хлеб".
Он смутился и отвел взгляд.
— Конечно, я возьму, — сказала Шаллан, глядя на Джаснах. — И она тоже, немного. Очень мило с твоей стороны, Кабзал. — Она взяла хлеб, отломила кусок для Кабзала, один для себя и один для Джаснах.
— Нет, — сказала Джаснах. — Спасибо.
— Джаснах, по меньшей мере попробуйте, — попросила Шаллан.
Ей было неприятно, что они оба так плохо относились друг к другу.
Принцесса вздохнула.
— Хорошо. — Она взяла кусок хлеба и какое-то время держала его в руке, пока Шаллан и Кабзал ели. Хлеб был свежий и вкусный, но все равно Джаснах скривилась, когда взяла кусочек в рот и разжевала его.
— Ты должна попробовать джем, — сказал Кабзал Шаллан. — Клубнику так трудно найти. Мне пришлось побегать.
— И, без сомнения, подкупить торговцев деньгами короля, — съязвила Джаснах.
Кабзал вздохнул.
— Ваша Светлость Джаснах, я знаю, что вы не в восторге от меня. Но я изо всех сил пытаюсь быть вежливым и терпимым. Неужели вы не можете ответить мне тем же?
Джаснах посмотрела на Шаллан, очевидно вспомнив, что думал Кабзал о целях ее исследования. Она не извинилась, но и не возразила.
Уже хорошо, подумала Шаллан.
— Варенье, Шаллан, — сказал Кабзал, протягивая ей кусок хлеба.
— О, да. — Держа баночку коленями, она свободной рукой открыла крышку.
— Ты пропустила корабль, верно? — сказал Кабзал.
— Да.
— О чем речь? — спросила Джаснах.
Шаллан сжалась.
— Я собиралась уехать, Ваша Светлость. Прошу прощения. Я должна была сказать вам.
Джаснах откинулась на спинку стула.
— Учитывая все обстоятельства, этого можно было ожидать.
— Варенье? — еще раз предложил Кабзал.
Шаллан нахмурилась.
Почему он так настаивает?
Она подняла баночку и понюхала ее, потом поставила обратно.
— Ужасный запах. Это действительно варенье? — Пахло уксусом и тиной.
— Что? — обеспокоенно спросил Кабзал. Он взял баночку, понюхал и отставил в сторону. Его чуть не вырвало.
— Похоже, ты взял негодную банку, — сказала Джаснах. — И запах должен быть совсем другим, верно?
— Нет, именно таким, — настаивал Кабзал.
Он помедлил, потом сунул палец в джем и демонстративно запихнул в себя целый красный шар.
— Кабзал! — крикнула Шаллан. — Он отвратителен.
Он закашлялся, но заставил себя проглотить.
— Не так уж плохо. Ты должна попробовать.
— Что?
— Действительно, — сказал он, поднося банку к ней. — Я имею в виду, что добыл это для тебя. И все повернулось так ужасно.
— Я не собираюсь пробовать его, Кабзал.
Он заколебался, как если бы собирался заставить ее силой съесть варенье. Почему он ведет себя так странно? Он поднял руку к голове, встал и шатаясь пошел прочь.
Потом рванулся из комнаты, но не успел пробежать и полпути, как упал на пол и его тело заскользило по безупречно чистому камню.
— Кабзал! — воскликнула Шаллан, выпрыгнула из кровати и, одетая только в белое платье, подбежала к нему. Его трясло. И... и...
И ее тоже. Комната закружилась. Внезапно она почувствовала себя очень усталой. Она попыталась остаться на ногах, но голова кружилась, и она соскользнула на пол, даже не почувствовав, как ударилась о камень.
Кто-то, ругаясь, встал на колени рядом с ней.
Джаснах. Далекий голос.
— Ее отравили. Мне нужен гранат. Быстро, принесите мне гранат.
В моем мешочке, подумала Шаллан. Она нащупала его, пытаясь развязать завязки рукава безопасной руки. Но зачем, зачем она его хочет.
Преобразователь. Нет, я не могу показать его.
Мысли еле ворочались.
— Шаллан, — сказала Джаснах, встревоженно и очень нежно. — Сейчас я Преображу твою кровь, чтобы очистить ее. Это опасно. Очень опасно. И я не очень хорошо это умею. Мои таланты лежат в совсем другой области.
Он нужен ей. Чтобы спасти меня. Очень слабая, она протянула правую руку и вытащила потайной мешочек. — Вы... вы не сможете...
— Тише, дитя. Где этот гранат!
— Вы не сможете Преобразовать, — еле слышно сказала Шаллан, развязывая завязки потайного мешочка. Она перевернула его и смутно увидела, как на пол скользнули золотой предмет и гранат, который ей дал Кабзал.
Отец Ветров! Почему комната закружилась еще быстрее?
Джаснах выдохнула. Очень далеко.
Мир вокруг начал исчезать...
Что-то произошло. Теплая вспышка, где-то в коже, как будто ее опустили в дымящийся горячий котел. Она закричала, спина выгнулась, мышцы свело.
И все стало черным.
Глава сорок девятая
Заботиться
Сияющий / из места рождения / глашатая приходит / огласить / рождение места Сияющих.
Хотя я не очень люблю поэтическую форму кетек как средство передачи информации, именно эта строчка Аллахна часто цитируется, как ссылка на Уритиру. Как мне представляется, некоторые путают дом Сияющих с местом их рождения.
Пламя его факела танцевало, свет отражался на гладком, смоченном дождем камне, выхватывая из темноты стены пропасти, усеянные серо-зеленым мхом. Влажный воздух холодил кожу. После недавно прошедшего сверхшторма остались лужи и пруды. Тонкие кости — локтевая и лучевая — торчали из глубокой лужи, мимо которой проходил Каладин. Он не стал смотреть, остался ли там весь скелет.
Внезапные наводнения, подумал Каладин, слушая шаркающие шаги бригадников позади себя. Эта вода должна куда-то уходить, иначе мы бы пересекали каналы, а не расщелины.
Каладин не знал, доверять своему сну или нет, но он осторожно поспрашивал, и, как оказалось, западный край Разрушенных Равнин действительно был более ровным, чем восточный. Плато там сходились в точки. Если бригадники сумеют добраться туда, им, может быть, удастся убежать на восток.
Может быть. В той области живет множество скальных демонов, и разведчики алети патрулируют границы. Если отряд Каладина повстречается с ними, будет очень трудно объяснить, что группа вооруженных людей — многие с метками раба на лбу — делает там.
Сил шла вдоль стены расщелины, на уровне головы Каладина. Спрены земли не пытались стащить ее вниз, как в других местах. Она шагала с руками, сложенными за спиной, ее крошечную юбку по колено развевал неосязаемый ветер.
Убежать на восток. Невозможно. Кронпринцы приложили множество усилий, пытаясь найти дорогу в центр Равнин. И ничего не добились. Одни исследовательские партии были съедены скальными демонами. Других внизу застал сверхшторм, несмотря на все меры предосторожности. Невозможно идеально точно предсказать сверхшторм.
Некоторые исследователи, однако, избежали и того, и другого. При помощи огромных переносных лестниц они забирались на плато во время сверхшторма. Однако они теряли слишком много людей, потому что на плато нет почти никакой защиты от сверхшторма, да и в расщелины не возьмешь с собой фургоны или другие укрытия. Проблема пострашнее — патрули паршенди. Они уничтожили дюжины разведывательных отрядов.
— Каладин? — спросил Тефт, торопливо шагая через лужу, в которой плавали куски пустой скорлупы крэмлинга. — Как ты?
— В порядке.
— Ты выглядишь задумчивым.
— Скорее наполненным завтраком, — сказал Каладин. — Сегодняшняя каша не такая жидкая, как обычно.
Тефт улыбнулся.
— Никогда не считал тебя бойким на язык.
— У меня были все шансы стать еще более речистым. Но я унаследовал от матери лишь частицу ее удивительных способностей. Редко когда можно было что-то сказать ей и не получить в ответ все перекрученное и перетолкованное.
Тефт кивнул. Какое-то время они шли молча; бригадники сзади смеялись, слушая рассказ Данни о том, как он в первый раз поцеловал девушку.
— Сынок, — сказал Тефт, — ты не чувствуешь ничего странного в последнее время?
— Странного? Какого сорта?
— Не знаю. Просто... странное? — Он кашлянул. — Ну, вроде прилива силы? Чувство, что ты... э, легкий?
— Я что?
— Легкий. Ну, может быть, голова легкая. Быть может, кружится. Так странно. Шторм побери, парень, я хотел бы знать, не болит ли у тебя что-нибудь. Сверхшторм избил тебя до полусмерти.
— Я великолепно себя чувствую, — сказал Каладин. — Даже больше чем великолепно.
— Странно, а?
Да, действительно странно. И еще один повод для беспокойства. Быть может, он каким-то образом — сверхъестественным — проклят? Говорили, что такое случалось с теми, кто искал Старую Магию. И со злыми людьми, которых сделали бессмертными, а потом мучили вновь и вновь — вроде Экстеса, которому каждый день отрывали руки за то, что он отдал Несущим Пустоту своего сына в обмен на точное знание дня своей смерти. Конечно, сказка, но даже сказки не рождаются на пустом месте.
Каладин выживал там, где погибал любой другой. Дело рук какого-то спрена из Бездны, игравшего с ним, как спрен ветра, но бесконечно более гнусного? Разрешающего ему думать, что он может сделать немного добра, а потом убивающего всех, кому он пытался помочь? Предполагалось, что существуют тысячи видов спренов, многих из которых люди никогда не видели и ничего о них не знали. Сил последовала за ним. Почему бы какому-нибудь злому спрену не поступить так же?
Очень неприятная мысль.
Глупые суеверия! яростно сказал он себе. Думай об этом слишком настойчиво, и ты закончишь как Дарк, настаивая, что необходимо перед каждой битвой надевать счастливые сапоги.
Они достигли места, где расщелина разветвлялась, обходя плато над ними. Каладин повернулся к бригадникам.
— Эта площадка вполне подходит.
Все остановились, сбились в кучки. В их глазах он видел предчувствие и возбуждение.
Он сам был таким, прежде чем узнал на собственной шкуре боль и пот тренировок. Сейчас — еще одна странность — Каладин чувствовал больше почтительного страха к копью и одновременно разочарования, чем в юности. Во время боя приходили чувство уверенности и сосредоточенности. Но они не спасли тех, кто шел за ним.
— Сейчас я должен был бы рассказать вам, насколько вам не повезло, — обратился Каладин к своему отряду. — Именно так говорит сержант, начиная обучать восторженных рекрутов. Он показывает их слабости, возможно, сражается с некоторыми из них и даже бьет их по задницам, приучая к покорности. Я сам так делал, когда обучал новобранцев.
Каладин покачал головой.
— Но сегодня мы начнем с другого. Вас не нужно унижать. Никто из вас не жаждет славы. Вы мечтаете только о том, как выжить. Почти все вы не желторотые новобранцы, которых забрали в армию. Вы все сильны и выносливы. Я видел, как вы бежали мили с мостом на плечах. Вы все храбры. Я видел, как вы бежали на линию лучников. Вы все решительны. Иначе вас не было бы здесь, со мной.
Каладин прошел вдоль стены пропасти и подобрал выброшенное копье из принесенной потоком кучи. Взяв его в руки, он заметил, что наконечник обломан. Он хотел выбросить его, но передумал.
Ему опасно брать копье в руки. Оружие воспламеняет в нем желание сражаться, а это может заставить его захотеть опять стать тем, кем он был прежде: Каладином Благословленным Штормом, уверенным в себе командиром взвода. Он не хотел больше быть таким человеком.
Как только копье оказывалось у него в руке, люди вокруг него начинали умирать — как друзья, так и враги. Но сейчас он держит кусок дерева, просто палку. Ничего большего. Палку, которую можно использовать для тренировки.
Однажды он повернется лицом к копью. В другой раз.
— Очень хорошо, что вы готовы физически, — сказал Каладин. — Потому что у нас нет шести недель, которые я обычно тратил на подготовку рекрутов. Через шесть недель половина из нас будет мертва. Однако я надеюсь, что через шесть недель вы будете пить шлакпиво в какой-нибудь далекой отсюда таверне.
Некоторые из его людей сдавленно хихикнули.
— Вы должны обучиться быстро, — сказал Каладин. — И я буду давить на вас сильно, очень сильно. Только тогда у нас будет надежда на спасение. — Он посмотрел на древко копья. — Первое, чему вам надо научиться, это волноваться.
Двадцать три мостовика выстроились перед ним колонной по двое. Все захотели прийти. Даже Лейтен, несмотря на тяжелую рану. Впрочем, сейчас лежачих раненых среди них не было, хотя Даббид по-прежнему глядел в никуда. Камень сложил руки на груди, его поза говорила о том, что у него нет желания учиться сражаться. Шен, паршмен, стоял позади всех, глядя в землю. Каладин не собирался давать ему в руки копье.
Некоторые из бригадников выглядели растерянными, но Тефт поднял бровь, а Моаш зевнул.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Дрехи.
Долговязый мускулистый блондин, он говорил со слабым акцентом и утверждал, что приехал с дальнего запада, из местности, которая называется Рианал.
— Многие солдаты, — продолжил Каладин, пробегая пальцем по древку и чувствуя зернистость дерева, — думают, что сражаться хорошо можно только тогда, когда ты бесстрастен и холоден. Штормовое заблуждение! Да, необходимо не расслабляться ни на миг. Да, эмоции опасны. Но если ты не волнуешься ни о чем, кто ты такой? Животное, одержимое жаждой крови. Наши страсти делают нас людьми. У нас должно быть то, за что мы сражаемся. Вот почему я сказал, что нужно волноваться. Мы будем говорить о том, как управлять своим страхом и яростью, но запомните этот первый урок.
Некоторые из его людей кивнули, другие растерялись еще больше. Он помнил, как сам недоуменно спрашивал себя, почему Туккс тратит время, говоря о чувствах. Тогда Каладин думал, что понимает эмоции, — он хотел научиться владеть копьем ради эмоций. Мщение. Ненависть. Желание стать сильным и отомстить Варту и солдатам его взвода.
Он посмотрел на них, пытаясь прогнать воспоминания. Нет, бригадники не поняли его слова о заботе, но, возможно, поймут позже, как и сам Каладин.
