— Я хотел таким образом сказать, что даже если начнётся сейчас пожар, все объекты высокого стратегического значения, каким безусловно является и этот поезд, защищены первоклассной системой пожаротушения.
Судьи озадаченно переглянулись: как-то требовалось отреагировать на оригинальное начало свидетеля и не дать подняться волне насмешек.
— Благодарим вас, генерал, — вы нас очень успокоили. В то же время хотелось бы всё-таки услышать что-то по существу заданного вам вопроса.
Переставший наконец чудить свидетель авторитетно подтвердил достоверность копий представленных протоколов из своего личного архива. После чего заверил, что опрос проводился коллегами по всем правилам современной социологии: выборка и вопросы дескать были подобраны очень профессионально и никакого давления на респондентов принципиально не оказывалось.
— Дело в том, что опрос предназначался только для служебного пользования. Доступ к полученным данным имел очень узкий круг людей. Это несколько человек в Кремле и на Лубянке. Не более 10-15 человек. Высшее руководство (в первую очередь верхушка ФСБ) в тот момент было заинтересовано в получении реальной картины настроения людей, в этом специфика данного исследования, которая обеспечила ему большую достоверность, — по-военному чётко заверил генерал. При этом он старательно избегал встречаться глазами с Ласточкиной, которой ещё утром наобещал помощь.
— Но это лишь копии? — рассматривая листы протоколов, выразил несколько запоздалое сомнение второй судья.
— Первоклассные копии! — отчеканил генерал, и заверил: — У меня была возможность ознакомиться с оригиналами, даю слово офицера, что предоставленная суду информация абсолютно точна!
Так как многим из присутствующих было известно, что старый генерал серьёзно пострадал от действующего режима за правду и принципиальность, и оказал большую поддержку суду на стадии следствия, то можно было не сомневаться, что присяжные ему поверят на слово.
Не имеющий пока никаких объяснений поступок свидетеля, на которого Лиза так рассчитывала, ошеломил её. Легко было скиснуть или выплеснуть свой гнев, тем самым сыграв на руку противникам. Вместо этого Ласточкина решила, что не станет поддаваться эмоциям. Предстояла решающая битва в преддверии приговора, сейчас важнее всего не показать уныния и разочарования. Поэтому Лиза с каменным лицом хранила сдержанное молчание, пока судьи и сторона защиты опрашивали "перебежчика".
Глава 242
Генералу прямо задали вопрос, что заставило его, будучи свидетелем обвинения, перейти на сторону защиты.
Закулисный "докладывал" словно генштабист на военном совете:
— Страна поругана, армии нет. Хуже быть не может, чем при нынешней власти. Я желаю возвращения сильной России. При всех недостатках этого человека, — свидетель указал на подсудимого, — я не верю что при нём может быть хуже. Страна доведена до положения колонии Запада. А Владимир Владимирович в последние годы пытался это исправить. Я считаю, что стране нужен новый Сталин.
— Понятно, — принял объяснение второй судья и взглянул на обвинителя.
Поджав губы и сохраняя каменное выражение лица, Жанна Болотова кивнула: что толку призывать к совести перебежчика и осыпать его проклятиями, если ничего уже не исправить.
— И всё же... можем ли мы доверять данным ФСО или ФСБ? — позволил себе вновь усомниться третий судья. — Ведь понятно что опрос проводился не штатскими из независимой социологической службы. Ответчики изначально были запуганы. Легко можно представить состояние человека, которому дают понять что знают его номер телефона и задают явно провокационные вопросы.
Судьи и адвокат Путлера одновременно посмотрели на Ласточкину, которая двадцатью минутами ранее уже поднимала эту тему, и могла настоять на проведении профессиональной экспертизы. Лиза же нахмурилась и пристально посмотрела на генерала. Тот же явно чувствовал себя не в своей тарелке, но будто опасаясь чего-то (нельзя было исключить, что против генерала использовали какой-то шантаж, скорей всего связанный с его близкими), старался виду не показывать. Десять лет жизни под угрозой репрессий научили Закулисного преодолевать страх и внешне Ярополк Наумович казался несгибаемым и убеждённым в собственной правоте. Сняв с носа дорогие очки, генерал-учёный решил стать "ближе к народу", его незатейливая солдатская прямота не могла не импонировать части публики:
— Моё мнение: люди, не смотря на все страхи и сомнения, однозначно высказали то, что у них на душе!
— А вам известно, генерал, какова была реакция получателей на данные заказного опроса?
— Там с пониманием отнеслись к мнению народа. Владимира Путлера наверху всегда почитали и уважали, как великую историческую личность.
— Это понятно, — согласились с генералом судьи. И даже позволили себе комментарии с явным ироническим подтекстом: — Для тех, кто в Кремле, ситуация выглядела не опасней чаяний народа о возвращении Сталина или Ивана Грозного. Кто же ожидал, что возникнет ситуация, когда труп из могилы сможет претендовать на возвращение к власти.
И всё же посовещавшись судьи пришли к решению не рекомендовать присяжным учитывать данные "гэбисткого" опроса, как проведённого с многочисленными нарушениями. Адвокату же Путлера было отказано в удовлетворении её протеста к суду:
— Так называемой "социологический опрос", на который вы ссылаетесь, не может быть принят нами в качестве препятствия для продолжения судопроизводства над обвиняемым, ибо по всем формальным признакам он не несёт в себе никакой общественно-правовой значимости, — сформулировал временно исполняющий обязанности главного судьи председательствующий и занёс молоточек, намереваясь закрыть этот вопрос. Попутно он пригрозил отключить защитнику микрофон, если она попытается мешать работе суда.
Но не тут то было! Бестия в адвокатской мантии, потрясая стопкой листов, снова принялась с жаром доказывать, что опрос проведён корректно (и куда только подевалась её природная ледяная сдержанность!):
— Как вы можете судить об этом, не будучи экспертами! — кричала она, не обращая внимание на отключённый микрофон. — Вам мало слов моего свидетеля-генерала? Тогда взгляните сами ещё раз на всё объективным взглядом! Вот, пожалуйста: вся информация сгруппирована по выборкам, как положено при первоклассных соцопросах. Вот женщины по возрастам. Вот мужчины. Вот старики...
— Которым привычно хочется обратно Сталина, чтобы украсть будущее у внуков и всякую надежду на нормальную свободную жизнь, — процедила себе под нос Ласточкина. Естественно её голос потонул в общем оре.
Между тем в отсутствии Чеботарёва с его авторитетом и умением держать зал, начался какой-то базар. Жюри, нарушив клятву беспристрастности, преждевременно занялось спорами. Под давлением части соратников судьи, вместо того, чтобы проявить принципиальность и твёрдость, вновь заколебались, не зная как им поступить: рекомендовать ли присяжным всё-таки учесть данные опроса или не рекомендовать. Где-то их можно было понять, ведь они не были многоопытными судьями.
Лиза видела: ещё чуть-чуть и суд может повестись на поводу у защиты, а то и вообще схлопнуться, словно лопнувший мыльный пузырь, оставив на асфальте нелепое пятно пены. Буквально сердце кровью обливалось, что такое чистое высокое дело сваливается в вульгарщину, оперетку.
"Понимала это" и марионетка закулисного кукловода, которая поспешила ринуться ва-банк. Находясь во власти контролирующих её с помощью электротока сил, Нинель Комиссарова заявила в снова заработавший микрофон, стремясь по чужой указке поднадавить на судей:
— Кстати, я могу доказать, что как минимум один из судей и четверо членов жюри присяжных являются тайными осведомителями ФСБ!
В зале будто взорвалась "грязная" бомба, осколки которой могли задеть, запачкать любого. Гул голосов мгновенно смолк. Присутствующие стали растерянно озираться на соседей. Даже битый жизнью генерал, затравленно таращился на ту, из чьего вульгарно улыбающегося алого рта вырвалось страшное обвинение в провокаторстве.
— Вы нас сегодня поражаете на каждом шагу, уважаемая Нинель Петровна!.. Но откуда вы извлекаете свои "сюрпризы"? — второй судья ошеломлённо смотрел на адвоката, голос его звучал явно заискивающе.
Вместо прямого ответа "адвокат дьявола", казалось, наслаждается произведённым эффектом.
— Вам нужны факты? — лукаво улыбнулась она с прищуром.
— Подождите, подождите! — заволновался бригадир присяжных. — Давайте объявим десятиминутный технический перерыв, пусть техники скорее отключат трансляцию. Не надо, чтобы зрители видели это позорище, а уж в своём кругу мы как-нибудь разберёмся.
Когда погасли софиты и выключились телекамеры, третий судья растерянно и примирительно обратился к возмутительницу спокойствия:
— Это какой-то нелепый злой розыгрыш! Нинель Петровна! Ну зачем же вы так! Мы же дружили! Всё рождалось в том числе и на ваших глазах. Вспомните, через что нам пришлось вместе пройти! Как мы мечтали об этом событии! Ведь все мы тут одна семья, среди нас просто не может завестись крыса, в этом нет никаких сомнений!..
Нинель только пожала плечами, поправила причёску и хитро улыбнулась.
Глава 243
В перерыве при закрытых дверях состоялся торг (иначе это и не назовёшь) между судьями и стороной защиты, при участии представителя обвинения и старшины присяжных. Уговорщиков очень беспокоило, что если Нинель Петровна всё же озвучит имена якобы "агентов", это бросит тень на честных людей, которым будет трудно продолжать исполнять свой долг, да и вообще оставаться в команде. Председательствующие и бригадир присяжных предпочитали решить дело без скандала, и убеждали коллегу не делать этого.
Самозванная "охотница на провокаторов", напротив, была абсолютно уверена, что её долг — ничего не скрывать; и что её слов и улик будет вполне достаточно. Доводы, что так она может полностью скомпрометировать всю команду, на неё не действовали.
— Нинель Петровна, ведь так же нельзя! — пытались усовестить бывшую секретаршу вчерашние друзья. — Теперь, как юрист, вы должны понимать, что вина — это морально-правовая категория! Мало обвинить человека даже в аморальном поступке, нужно доказать фактами его преступление, иначе можно так ударить человека обухом ложного обвинения, что он будет совершенно разбит и парализован стыдом.
Нинель Петровна пожала плечами с невозмутимостью буддиста, которому всегда всё равно:
— Почему же вы сомневаетесь, что у меня нет этих самых фактов?
— Но вы же понимаете, что это невозможно, ибо всеми тут движет искренний порыв самоотречения ради исполнения долга перед любимой Родиной! Где вы нашли предателей, ну побойтесь же Бога! Ведь совсем недавно вы были одной из нас! — пытались призвать прислушаться к голосу собственной совести бывшую соратницу коллеги.
— Что-то я не пойму, здесь суд или собрание евангелистского кружка? — лишь пожимала плечами "заколдованная"..
Лизе казалось, что собравшиеся в небольшом купэ люди всё никак не могут поверить, что ещё вчера глубоко уважаемая всеми Нинель, доверенный человек самого Чеботарёва, могла действительно переродиться в чужака, которому чужд корпоративный дух и общие нравственные установки.
— Ну как же, вспомните! Мы ведь так долго мечтали устроить суд над великими злодеями прошлого, — напоминали ей с ностальгическими интонациями.
Вся проблема заключалась в том, что эти мужчины, назначенные судьями общим голосованием, не могли взять в толк, как умельцы с Лубянки могут изуродовать мозг и душу человека технологиями карательной нейрохирургии. Если бы давно знакомая им женщина могла обнажить свою сущность, перед шокированными судьями предстал бы "моральный Франкинштейн" в знакомой оболочке.
— Эй, ребята, вам надо было говорить мне об этом раньше! — усмехнулась в лица бывших друзей Нинель Петровна. — До того, как вы "делегировали" меня в защитники. Сейчас же у меня один долг — любой ценой защитить своего подопечного от петли.
— Но существуют же границы приличий! — взорвавшись, перешёл на повышенный тон третий судья, он выпучил на Комиссарову сердитые глаза, и кажется готов был сказать что-то очень резкое предательнице идеалов их общей молодости. Та же упрямо смотрела исподлобья и мотала головой: — Ни-чего не знаю, для адвоката таких доводов, о которых вы тут мне втолковываете, не существует.
В конце концов вышедший из себя третий судья назвал Комиссарову шантажисткой.
— Ну так что — шантаж? — фыркнула кажется полностью оправившаяся от недавнего помрачнения разума блондинка. — Разве адвокату не дозволены все прямо не запрещённые законом средства для спасения клиента?
— Так мы ни о чём не договоримся, — решила поставить точку в бесполезном споре Ласточкина, понимая, что времени на пустые препирательства у них нет.
В это время в комнату ввалился майор и присвистнул, увидев на столе холодное пиво из холодильника и набор лёгких закусок (выставленных для задабривания Комиссаровой):
— Вау, тут у вас классная жрачка! Что за тайный междусобойчик, коллеги? Закулисно решаем в какую вонючую канализацию по-тихому слить всплывший компромат этой продавшейся суки и её клиента в генеральских лампасах? (имелся в виду Закулисный и конечно сама "виновница торжества" — его адвокатесса).
Майор будто заранее знал, чем тут всё закончится и вёл себя по-хамски, будто спеша воплотить в жизнь старую мудрость, гласящую, что "отношения выстраиваются не вдруг, а разрушаются в какие-то секунды"...
Судьи покосились на главного силовика, тяжело вздохнули, но никто никак не отреагировал на его поведения.
— Хорошо, каковы ваши условия? — более почтительно поинтересовался у Нинель один из судей, в отличие от напарника он решил ради продолжения процесса проглотить обиду и не показывать, как глубоко уязвлён откровенным предательством соратницы.
— Ладно, слушайте. Во-первых, я, так уж и быть, готова не требовать немедленного оправдания своего подзащитного в связи с обнародованными итогами соцопроса, — стала загибать пальцы на руке адвокатша.
— Офигеть! Теперь я знаю, что правильно сделал пропив свои деньги перед тем, как связаться с вами, — с пьяной развязностью горланил майор, откупоривая бутылку. — С такими "договороспособными" попутчиками у нас одна остановка — а в Пекле деньги не нужны.
— Я так же готова не обнародовать никаких имён, — загнула второй палец Нинекль. — Но за это я требую, чтобы этот человек, — она указала пальцем на Майора, — взял назад свои ложные обвинения в мой адрес и позволил защите нормально исполнять свой долг! И навсегда оставил меня в покое!
— С какой это стати! Вы крот! И я готов это доказать, — упрямо стоял на своём майор.
— Вот, видите? — развела руками Комиссарова.
— Вас, мадам продажная б..., надо отстранить от суда и изолировать. Вы представляете реальную опасность для всех, кто находится в этом поезде! Я бы вас вообще ликвидировал, как заразу, — прогрохотал силовик и оспенные рубцы на его покрасневшем лице побелели, словно сабельные шрамы.
