Катя варит кофе и уже не помнит – какую турку по счету. Чашка за чашкой, сигарета за сигаретой. Ходит по кухне туда-сюда. Думай, голова, думай. Муж, наверное, видит десятый сон. Вот и хорошо, а то засек бы это ночное бдение. Пусть спит. В пепельнице ежик из окурков. Проходя мимо шкафчика со стеклянными дверцами, Катя поворачивается и видит свое отражение. На голове примерно такой же, как в пепельнице, ежик, нижняя губа прикушена. Заварила кашу – теперь думай. Что делать и как быть?
* * *
Все началось просто. Банально. В головной офис из регионального филиала перевели нового начальника отдела продаж. А там – хорошенькая «манагерша», взгляды, улыбки, случайная встреча в театре и вскоре неслучайная – в одной постели. Дело житейское.
Дело не менее житейское – наличие у Кати мужа. Все у них было: и «лав стори», и съеденная вместе соль (только детей не было – сколько ни старались). Десять лет – стаж немалый, и муж со временем стал близким родственником, с которым даже спали по разным комнатам. Катя – разумная женщина – по этому поводу не переживала. Она давным-давно пришла к выводу, что влюбленность перерастает в супружескую любовь, замешанную на привычке, дружбе, уюте. В семье страсти не нужны. Семья – тихая гавань.
Когда она увидела нового начальника – тогда еще Михаила Александровича – неожиданно громко клацнула секундная стрелка настенных часов, и мир изменился. Краски, звуки, запахи – все стало ярче, мелодичней, острее. Катя не сразу поняла – почему. Сменила прическу («Как похорошела!» – восклицали девочки в кабинете с ноткой зависти). Заменила практичные брючные костюмы платьями и юбками, благо, наступила весна. Торопилась на работу, как на праздник. Тогда же Катя задумалась: не превратилась ли ее тихая гавань в болото?
Откуда-то вылезло раздражение на мужа — беспричинное и жгучее. На работе же... Руки так и чесались взъерошить начальнику волосы или поправить сбившийся в сторону галстук. В его присутствии сама собой выпрямлялась спина, каблуки стучали особенно звонко и все время хотелось улыбнуться. «Нельзя, нельзя...» – шептали договоры и счет-фактуры. «Нельзя», – соглашалась с ними Катя. А струна внутри натягивалась все туже, пока не лопнула.
Теперь умненькая-благоразумненькая, всегда сторонившаяся адюльтера и служебных романов Катя с трудом дожидается окончания рабочего дня, а потом бежит на соседнюю улицу, где ее ждет в машине Михаил. Катя садится в «Опель» и выдыхает: «Поехали!». У них есть полтора часа ...
* * *
Сегодня солнце особенно нахально заглядывало в окно спальни, заставляя щуриться. Катя повернулась на бок и уткнулась носом в Мишино плечо.
– Не хочу вставать.
– Не вставай.
– Ехать надо, – вздохнула.
– Кать, послушай, – вытянув руку, Михаил нащупал очки, одел их и продолжил, глядя на нее. – Мне надоело завозить на часок в гости чужую жену. И тем более надоело – отпускать, к этому твоему... Хватит, вопрос надо решать. Я хочу, чтобы все было по-человечески: мы с тобой, и никаких лишних мужей. А ты?
– Тоже хочу.
– Значит, собирай вещи и переезжай ко мне прямо завтра. Или даже не собирай, оставайся и все. Что скажешь?
А что тут скажешь?
– Так сразу я не могу.
– А я больше не могу так.
Кате пора домой. Они остановятся, не доезжая пару кварталов. Молча посидят, надышиваясь друг другом, привыкая к разлуке. Затем Катя хлопнет дверцей.
Сегодня никаких отступлений от заведенного за месяц порядка не случилось. Катя вошла в квартиру и скинула туфли. Пришел черед тапочек, домашних джинсов с маечкой, кухни. Привычно, механически она загрузила в пароварку овощную смесь и котлеты, отварила спагетти. Пароварка сообщила, что миссия выполнена, и почти сразу послышался щелчок открываемого замка. Это Шурик. Муж.
– Привет.
– Привет.
– Что на ужин?
– Котлеты.
– Накладывай, – доносится из ванной.
Вот и поговорили.
Во время ужина Катя разглядывала супруга. Приличный, надежный, привычный. Казалось – родной. А теперь... Не чужой.
– Шурик, – начала она, уже зная, что не сможет, не скажет ничего.
– Да? – поднял тот глаза.
– А когда вещи с дачи перевозить будем? Сентябрь уже.
– Давай на следующих выходных.
После ужина Шурик отправился играть в очередной «Дум» (а может «Гум» или «Цум» – Катя в играх не разбирается). Она же, вымыв посуду, устроилась на кухонном диванчике с книгой для виду. Надо решать. Думай, голова, думай. Что делать?
Казалось бы: чего сомневаться? Их отношения с Шуриком устали, а может и вовсе умерли. С Мишей же полуслова, взгляда хватает, чтобы понять друг друга. И горло перехлестывает петлей нежности, и невозможно понять, где кончается душа и начинается тело. И все-таки... Разве Шурик виноват, что жена у него такая сволочь? Не виноватый, не чужой. Думай, голова.
Ни в этот вечер, ни после Катя решения не приняла.
* * *
Кружили понедельники и пятницы... Миша ждал терпеливо, на психику вопросами не давил. О совместном будущем говорил, как о деле решенном: без всяких «если», исключительно «когда». Ревновал – молча, но Катя видела и совестилась еще больше.
Психотерапия по-русски – разговоры «за жизнь» с подругой. В качестве вспомогательных препаратов обычно используются сухое, полусухое, полусладкое, красное или белое. Коньяк тоже годится. Анька – подруга со школьной скамьи, ей можно рассказать все. Вот Катя и сидит на кухне у Аньки, давится словами. Та, заслушав печальную повесть, вытягивает коготками сигарету из пачки.
– В чем проблема-то? У порядочной женщины должны быть и муж, и любовник.
– И по порядку с ними, по порядку.
– Правильно, – Анька щелкает зажигалкой.
– Нельзя так.
– Если тебе нельзя – выбирай одного, – Анька затягивается и выпускает дым аккуратными колечками.
– Не могу. Шурика жалко...
– Или колготки?
– Какие колготки?
– В которых на елку лезешь.
Ничего не решила. Снова и снова: кухня, кофе, курево...
* * *
Дни таяли, как те колечки: вот уже и октябрь поцеловал город первыми заморозками. Две полоски – как разметка на дороге. И если не врут полоски, то все становится просто и понятно.
– Миш, мне завтра нужно уйти с работы пораньше, – заявила вечером Катя.
– А что такое?
– Собралась в больницу.
– Что-нибудь случилось? – встревожился.
– Нет, обычные дамские дела.
– Тебя дождаться?
– Не нужно. Давай поскучаем до послезавтра.
* * *
Следующей ночью Кате не спалось. Она смотрела на круглый бок луны, которая разливала маслянисто-желтый свет, и боролась, как могла, с искушением позвонить Мише или «отэсэмэсить» его. Было радостно и тревожно одновременно. Вышла на кухню, потянулась за сигаретами и отдернула руку. Прижалась лбом к холодному оконному стеклу и улыбнулась. «Все будет хорошо. Дурочка, столько времени тянула кота за хвост...»
Катя проснулась раньше будильника и лихорадочно приступила к утреннему ритуалу. Завтрак готов, мужа разбудила, самой от возбуждения кусок в горло не лезет. Сапожки, пальто, на бегу бросила: «Вечером нужно поговорить!» – и за дверь. А какое утро: солнечное, теплое, хрустяще-осеннее – красота! В метро огляделась вокруг – лица безучастные или усталые. Кате даже неловко стало за свое звенящее колокольчиком счастье.
* * *
Кабинет пустой – она приехала первой. Миша будет с минуты на минуту, он всегда приезжает без десяти девять. Вот-вот щелкнет замок соседнего кабинета. Без десяти. Девять. Не щелкает. Все уже на месте, девочки щебечут, системники гудят, факс шуршит. Катя бездумно смотрит на монитор, прислушиваясь. Не щелкает. Десять. Громко тикают часы на стене: тик-так, тик-так, где-он-где-он. Да где же он?!
В дверь стукнули, впорхнула Танечка из отдела кадров.
– Девочки, пойдемте перекурим. Ох, мы там на ушах стоим.
– А что такое? – неодобрительно спрашивает Ольга Григорьевна, старшая из «девочек». Она одинаково не любит и Танечку, и спонтанные перекуры.
– Ой, вы же тут сидите и ничего не знаете. Такое творится!
– Да что?
– Ваш начальник отдела разбился!
– Как? – потрясенно выдыхает кто-то.
– Насмерть, – Танечка, похоже, смакует роль пифии и эффектно выдает информацию. – Вчера вечером. Ехал с работы, а со встречной полосы «Камаз» вылетел. Машина загорелась.
Бумаги упали. Удачно – можно наклониться, собирая их, и спрятать лицо, наверное, похожее сейчас на смятый лист.
– И что дальше? – спрашивает Катя у какого-то договора.
– Что-что? Связались с родственниками, они вечером подъедут и заберут его из морга, – отвечает ей Танечка. – Вот обидно! Такой мужик был... Плечи – закачаешься.
– Девочки, идите уже курить! – скомандовала Ольга Григорьевна.
Девочки затопотали, выходя из кабинета.
– Кать, а ты пойдешь?
– Нет.
Нет-нет-нет-нет. Это ошибка. Это не может быть правдой.
– Присядь, Катерина, – сказала Ольга Григорьевна. – Тебе сейчас волноваться вредно.
Катя впервые заметила, какие мудрые, всепонимающие у той глаза.
– Вот-вот, поплачь, пока никого нет.
* * *
Небо не темно-синее, а черно-бирюзовое; через каждые десять погонных метров тротуара – горящий фонарь, и вдаль убегает нитка ярких бус. Воздух пропитан запахом битых морозом листьев. По улице идет худенькая блондинка в голубом пальто, и лицо у нее такое, что смотреть неуютно.
Катя обнаружила, что сидит на скамейке около Мишиного дома. Как она сюда попала? Похоже, пришла пешком. Внутри будто нановокаинено: все слышишь, но не чувствуешь ничего.
Как ему было там, в горящей машине – больно, страшно? Даже попрощаться с ним по-человечески не получится. Что она может, кроме свечки за упокой?
Нет, кое-что может. Должна. В ближайшие дни затащить Шурика в койку и через пару недель торжественно объявить: «Мы беременные! Наконец-то получилось». И жить дальше, как «верная супруга и добродетельная мать».
– Катя! – окликнул ее кто-то. Голосом, который...
* * *
Все-таки, человек – невероятно умная машина. В случае большой психической нагрузки отключается блок паники. До ближайшего телефона он ковылял шестнадцать часов. Километров пятьдесят, учитывая скорость ковыляния.
Михаил очнулся ночью в придорожном кювете, к счастью, сухом. Пошевелил руками, ногами – вроде целы, только голова болит, и все плывет перед глазами. Ну и придурок – так подставиться. Посадил в машину «голосовавшую» парочку, девица на переднем сиденье отвлекала болтовней, а паренек с заднего качественно приложил его по темени. Клиент готов. Похоже, отвезли в пригород и выкинули. Хорошо, что голова крепкая – жив остался. Мобильный был в машине, портмоне вытащили, а часы, как ни странно, оставили.
На автостоп Михаил не рассчитывал. Шел по дороге, пока не добрался до заправки. Там и пригодились часы: в обмен на них ему дали телефон и справочник. На работе его звонок восприняли, мягко говоря, неадекватно. Секретарша исполнительного, заикаясь, долго переспрашивала, с кем говорит; переключила на шефа – тот разразился матюгами. Когда Михаил понял, в чем серпантин, он и сам взялся за голову. Что же там с Катей творится?! Набрал ее номер – телефон оказался выключен.
Через полтора часа к заправке подъехала служебная «Тойота». В дороге он дремал, просыпался от вопросов водителя и снова отключался, кое-как ответив. На скамейке у собственного подъезда Михаил увидел знакомую фигурку в голубом пальто – потерянную, одинокую... Родную.
– Катя! – крикнул он, выходя из машины.
* * *
Кот Моня – Соломон, если быть точными и сверяться с родословной – сидел на подоконнике и смотрел в окно, в который раз удивляясь всем людям. И чего, спрашивается, мадам, которая только что грустила на скамейке, отчаянно целует и тискает замурзанного гражданина? Если она без кавалера скучала, так вон их сколько вокруг: потолще и попушистее. Моня зевнул и спрыгнул на пол – его ждала вечерняя порция рыбки.
