Напряжение растет

— Продай мне? Движок, конечно, убит, но за раму, тележку и колеса хорошо заплачу.

До города оставалось еще очень не мало, болела нога, вечер грозился передать ключи от неба ночи, а соревнования — уже следующим утром. И горе тем, кто опоздает.

— Мне бы в город, — сжав купюры, предложенные за останки мотоблока, я вновь протянул их обратно.

— У меня график, — отрицательно покачал он головой.— С тобой много времени потратил.

— Я много заплачу! — отыскал я другие купюры в кармане.

— Там, — махнул он на поле. — Люди ждут. А вон там, — указал он на темную линию горизонта чуть в стороне от направления, где должен был быть город. — Гроза. Может, даже с градом. Сегодня надо все завершить. Мне никак нельзя подвести.

— Мне — тоже... Там завтра танцы.

— А у меня тут — жизнь, — выдохнул он и чуть мягче продолжил. — Возвращайся на станцию. Автобусы не ходят, но попутную машину рано или поздно поймаешь. Я позвоню твоим родителям, они встретят. А лучше оставайся у нас до утра.

— Спасибо, но в город обязательно нужно сегодня.

— Тебе виднее, — подошел он к уже своему мотоблоку и одним движением скинул обратно в кювет.

— После работы займусь. Бывай! — заскочил он в кабину трактора и отправился обратно к своим.

И мне пора. Неловко перенес вес на травмированную ногу и досадливо скривился. Все же, надо звонить, как бы ни хотелось справиться самому. Беда в том, что сотовый телефон остался там же, где документы. Спохватившись, окликнул Геннадия. Но, как я ни кричал ему в спину, за ревом двигателя тот так и не услышал. А на мое махание руками только помахал мне ответно, прощаясь. Хотел было догнать, только левой ноге эта мысль не сильно понравилась. Да и фуражку с такой болью не найти.

Значит, остается идти вперед, к Заречному. Потому что возвращаться назад дольше, скучнее, а еще там гуси.

Отыскал на обочине подходящую по высоте палку и осторожно пошел вперед.

Вскоре проторенный путь свернул к деревеньке, вросшей кирпичными домиками на три улицы в солидный холм над речной гладью. Судя по внешнему виду и основательности, а так же парочке тонких проводов на деревянных Т-образных столбах, телефон там есть точно. И я даже знаю у кого — лилась музыка от тенистой беседки возле места, где нить ручья вплеталась в неширокую реку.

Громкая до хрипоты мелодия сотового телефона пела про давно прошедший июль, жаркий и полный тополиного пуха. От той жары остались только утренние часы, к вечеру же природа напоминала о сентябре-месяце и близкой зиме. Впрочем, это не мешало ребятам плескаться чуть выше по течению, а затем чуть ли не синими, но счастливыми, обтираться полотенцем и с дрожащими от бодрости руками на ходу надевать одежду, чтобы первыми занять место у небольшого костерка, дымящего возле беседки со стороны берега. Правда, претендовать им приходилось только на стоячие места — свободного пространства на двух бревнах, служивших лавочками, не было. Четверо довольно вольготно занимали одно из бревнышек, что выдавало в них банду, а если присмотреться к чертам лицам — то и родственников. На противоположном же теснились семеро, стойко сопротивляющихся претендентам на восьмую позицию — особенно те, что с краю. Всего я насчитал шестнадцать человек, из которых большая часть были ровесниками или младше Федора, и только двое казались старше меня. Телефон принадлежал самому рослому, лет шестнадцати — из числа четырех родичей. Во всяком случае, лежал он рядом с ним.

Дорога до того места не доходила, предпочитая забрать левее, к постройкам, так что пришлось свернуть на траву. Только рубашку я предварительно решил все же снять, повязав поверх брюк и оставшись в майке. Брюки закатал выше колен, к реке спустился и пригладил волосы, расположив темные очки поверх — словом, сделал все, чтобы казаться здешним, пусть и с другой деревни. Судя по тому, что местные ребята, углядев меня, сразу подошли драться — это удалось.

— Я обещал наставнику всегда думать перед тем, как бить, — ответил я по-своему на стандартный запрос "свой-чужой".

— И че? — сплюнул в сторону самый высокий, на полкорпуса выступивший из полукруга подошедших ребят, потирая кулаки.

— И я уже подумал.

Взломать систему опознавания удалось успешно.

— И зачем? — С укором поинтересовался я чуть позже у долговязого Егорки, с которым мы к тому времени уже успели замириться на тему того, что я отлично дерусь.

На их бревнышке по-прежнему числилось четыре места, но на этот раз для меня, для него, для второго брата по старшинству и для телефона, который теперь пел про морскую волну и небо.

— Да так, — хмыкнул он чуть гнусаво, одновременно пытаясь поправить руками нос.

Был он одет в новенькие белоснежные брюки с острой стрелкой, водолазку и новые кеды.

— Скучно, — вздохнул его родной брат, обладатель помятых брюк, слегка выцветшей водолазки и пропыленных кед.

— Интернета нет, — поддакнул еще один родич чуть младше, вознамерившись примостить затертые брюки на зеленую траву.

— Но! — Тут же пресек его намерение самый юный представитель семейства, в ярости шаркнув расхлябанной кедой, и мигом переложил с бревнышка на траву обрывок газеты.

Он, кстати, более всего переживал в драке, но болел за целостность кед, брюк и водолазки. Поэтому пришлось бить в нос, потому что ниже — если судить по взгляду мелкого — ожидала не меньше, чем кровная месть. А мне еще от этих людей звонить. Кстати да.

— Можно? — указал я взглядом на телефон.

— Нет, — ворчливо ответил Егор.

Ну, это понятно. Наша дружба еще не настолько крепка. Да и в нос следовало бить чуть слабее.

— Сотовой связи все равно нет, — качнул плечом третий брат, так и не усевшийся на траву, и замахнулся, чтобы пнуть кедой по бревнышку.

— Но! — В ярости шикнул мелкий, остановив атаку на дерево.

— Давно?— уточнил я.

— Уже дней пять, как. У трассы есть, а тут даже на крыше не ловит.

— Я с дерева проверял, — солидно качнул головой Егор в сторону холма. — У нас там сосна есть, метров пятнадцать.

— Там же смола! — печальный протест мелкого был проигнорирован.

— Так, а городской?

— На комбинате есть аппарат.

— У старосты еще! — Подсказал один из десятка подпевал, как бывших тут до этого, так и налетевших любопытными воробьями на развлечение.

— Я у Веры Андреевны видел!

— Значит, у них тоже, — спокойно констатировал Егор.

— А Вера Андреевна, она кто?

— Бывшая директриса наша, — с готовностью подсказали из толпы.

— Злая?

— Хорошая! — возмутились они. — Но строгая. На пенсии она.

— Говорят, она ведьма, — шепнул кто-то позади.

За что больно схлопотал тумака. Наверное, действительно хорошая, раз ее защищают.

— Что?! У нее все стены в портретах без лиц! Я сам видел!

— А ну пасть закрой! — Распорядился Егор.

— Мне бы к ней дойти. Позвонить очень надо.

— Дима, отведи Максима к дому Веры Андреевны, — обратился Егор к самому младшему.

— Я мигом! — одарив братьев подозрительными взглядами и еще раз с тревогой оглядев на них одежду, заспешил тот.

— Мы тоже пойдем! — захотела остальная толпа мелочи.

Но быстро заскучала, потому что идти, поднимаясь на холм, сложнее, чем с гиканьем бежать вниз.

— А где все взрослые? — отыскал я правильный вопрос на смутное подозрение, зародившееся еще Солнечном.

На улице была детвора, изредка оглядывали подозрительным взглядом старушки, занятые по хозяйству на подворье. Отдыхали на лавочках старики, отвечая на Димкино "здравствуйте!" солидными кивками. Но людей старше восемнадцати лет и младше сорока будто бы и не было — что тут, что в предыдущем селе.

— Так забрали всех, — запустив руку в шевелюру, отыскал Дима там ответ и недоуменно повернулся ко мне. — А у вас разве не забрали?

— Я далеко отсюда живу, в другом городе.

— А-а, то-то я смотрю, — протянул он и с легкой завистью глянул на мои туфли.

Им, конечно, многое пришлось за сегодня пережить, но держались они по-прежнему здорово, а на ноге чувствовались невесомыми и очень удобными. Прежнего глянца, разумеется, не было, но и без него смотрелись солидно.

— Давно забрали?

— Дней пять. — посчитав в уме, озвучил тот.

— Куда, не говорили? — заинтересовался я.

— На стройку, куда-то на север, — махнул Димка рукой в ту сторону.

Хм. Но город — не на севере.

— А что строить будут?

— Не знаю я, не звонили они, — шмыгнул он грустно. — Староста говорит, скоро приедут.

— Интересно, — тоже запустил я руки в шевелюру, но обнаружил там темные очки. Покрутил в руках и нацепил обратно.

— А у вас корова есть? — ревниво глянув на очки, спросил Дима.

— Нет.

— А у нас — есть, — с довольством протянул он и на очки с туфлями до конца пути посматривал снисходительно.

— Вот, — указал на основательный одноэтажный дом Дима. — Только я внутрь заходить не буду, потому что у меня тройка по русскому, — протараторил он, покраснев.

— Так она же на пенсии? — усомнился я.

— Она знает! — фанатично сверкнул тот глазами.

Участок, обнесенный забором, находился почти на самой вершине деревенского холма, соседствуя с широкой площадью и двухэтажным зданием, по которому даже без вывески было понятно — школа. Но вывеска все равно нашлась, сообщая, что за сеткой-рабицей находится младшая школа села "Заречье". Ее двор и подворье Веры Андреевны было соединено калиткой, но ныне основательно проржавевшей. Видимо, пенсия была давненько, хотя уважение все еще крепко.

— Ладно, пойду, — тронув калитку и обнаружив ее открытой, шагнул было вперед.

— Стой!

— А? — развернулся я удивленно.

— А подарки? — с укоризной глянул Дима на меня. — Надо подарки купить! Как в гости без подарка?

— Хм, что-то в этом есть. — пришлось признать.

Во всяком случае, шансы на звонок неплохо бы увеличить, чем потом искать обладателей других двух трубок.

— Только магазин закрыт, — выпалил тот нелогично.

— Варианты? — с любопытством посмотрел я на засмущавшегося паренька.

— Ну, у нас дома есть... Молоко, творог... Можно купить, — промямлил он, отводя взгляд.

Я продолжал с улыбкой на него смотреть.

— Просто кеды очень хочу, — выдохнул он откровенно, покраснев до кончиков ушей, и посмотрел прямо на кончики пальцев ног, выглядывающих из солидных заплат.

— Кеды — это важно, — серьезно подтвердил я и протянул красную бумажку.

— Только у нас сдачи столько нет, — сглотнув, протянул он было руку, но тут же замер огорченно.

— Тогда без сдачи, — легко пошел я добрый поступок.

— Я сейчас! Я мигом! — Приняв аккуратно деньги, заторопился он куда-то вниз по улице, пока не скрылся за калиткой шестого по счету дома.

Миг обернулся десятком минут, зато и вернулся Дима не один, а в сопровождении бабушки — просто одному ему было не унести сетку с трехлитровой банкой молока, мешок муки, сахара, ведра вишни и...

— Еще немного! — выдохнув, он тут же сорвался бегом обратно. За ним же направилась старушка — не столь быстро, но появились они снова вместе.

...и еще банки молока, пакета с творогом, свертка с маслом, сетчатой сумки с тыквой, упаковки с разнообразной зеленью, пакета с яблоками...

— Последнее!

...небольшого мешка с картошкой и двух банок меда.

— Вот, на пятьсот рублей. — Устало выдохнул, Дима по-хозяйски повел рукой над продуктами.

— Без сдачи, это когда сдача — себе, — пояснил я ему.

— Да? — впился он пальцами в шевелюру.

На лице промелькнула растерянность, сомнение, затем мировое возмущение, тоска и обреченное смирение.

Рядом спрятала улыбку в ладонь бабушка и, подойдя сбоку, огладила внука по волосам:

— На выходных за кедами поедем.

Грусть тут же сменилась светлой радостью — и от слов, и от ласки.

Все таки, бабушка — это очень хорошо. Почему только у нас нет?

— Занести поможешь?

— Да, легко, — совсем без обиды, весело произнес Димка и первым открыл калитку.

Если по двору можно судить о характере хозяйки, то тот наверняка очень строгий и дисциплинированный. Ни намека на беспорядок. Белый кирпич дорожки тянется прямо ко входу в аккуратный деревянный домик с верандой, и только там ныряет в обход дома на задний двор. Зелень на траве смотрится декоративной лужайкой, выстриженной на пару сантиметров от земли. Вдоль забора со школой посажены кусты шиповника, на противоположной стороне украшением растет яблоня, затеняющая белоснежную скамейку под своей кроной. Не празднично смотрится разве что собачья будка возле дома — но не из-за внешнего вида, а просто потому что заколочена, тонкая цепочка смотана, а ошейник из потрескавшейся от времени и солнца кожи висит на гвозде.

Окна дома сияют чистотой, изнутри завешаны узорной вышивкой. Ни одной открытой форточки. Внутри шевельнулась тревога — как бы хозяйка телефона не ушла по делам.

Убедившись, что обувь не испачкает дорожку, мы быстро перенесли все к ступенькам дома. Дима солидно пожал руку и, с опаской посмотрев на дверь, тут же исчез на улице, аккуратно прикрыв калитку.

— Есть кто дома? — вежливо постучав, тронул я дверь.

Та оказалась закрыта, да и никто не спешил ее открыть.

Постучавшись вновь через пару минут и не дождавшись ответа, совсем уже было хотел развернуться, как из глубины дома послышались уверенные шаги.

Дверь распахнулась во двор, заставив отступить на шаг. А затем невольно отступил еще раз, чтобы целиком оглядеть статную женщину эдак под два метра ростом в длинном зеленом платье, обликом былинной красавицы со стажем — ну знаете, той, что уже лет тридцать провожает каждое утро Илью Муромца на подвиг, предварительно накормив и проверив, все ли он собрал. Даром, что была царевной. Только вместо косы — сложная прическа на голове, укрывающая к тому же правую сторону лица. И вместо сапожек или туфель — удобные меховые тапочки.

— А Вера Андреевна дома? — посмотрел я ей за спину.

— Это я, — мягко улыбнулась она.

Недоверчиво оглядев, ту, что должна была быть пенсионеркой с острым носом, большими очками и скверным характером, все же шагнул в сторону и показал на подарки.

— Это вам. Можно от вас позвонить?

— В Америку? — с сомнением оглядела она ровные ряды мешков, банок и свертков.

— Если Федор там, то в Америку. Но скорее всего в город.

— Заходи. Телефон на трюмо в прихожей.

— Спасибо! Только давайте пока вещи занесу.

Все же, калитка у нее так и осталась не запертой, да и неудобно как-то делать подарок наполовину.

Вещи тут же обрели положенные места, будто бы созданные под них вместе с домом, деревней и миром целиком — еще никогда так не было, чтобы для нового не приходилось двигать старое. Мед занимал место рядом с медом, яблоки к яблокам, мука...

— Поставь на стол. — Часть продуктов хозяйка велела не убирать и тут же взяла их в оборот на кухне, примерив красиво вышитый фартук — настолько интересный, что его было жальче не меньше платья.

Мне же еще раз напомнили, где находится телефон, и попросили никуда потом не уходить. Потому что сейчас будет ужин. Живот отреагировал на это полным воодушевлением, намекая на целый день без еды. Чуть смутившись, изобразил заинтересованность в трубке радиотелефона, обнаружившегося на холодильнике, вновь испросил разрешения и, отвернувшись к окну, принялся набирать друзей.