Напряжение растет

— Это млекопитающее, — поправил меня брат, самостоятельно в стиле краба добравшийся до места.

К счастью, Света выбрала крайнее в ряду кресло, и вся команда продолжила просмотр со штатных позиций.

— Все равно тигры лучше. — Буркнул я.

Не смотря на все ворчание, зрелище действительно завораживало. А если сравнить с тем, что придумали мы, то слегка расстраивало. Следовало что-то немедленно менять, чтобы не потеряться на фоне увиденного.

Забрезжившие идеи оглохли в шквале обрушившихся в сторону зала аплодисментов, знаменующих завершение танца. На сцену для поклона вышла вся команда, и даже дельфину хватило места — в рукотворном столбе из воды, который без напряжения вели ребята вслед за собой.

— Тем более, их шестеро. — нашел я недостаток, прозвучавший в шуме зала слабенько и неуверенно.

— Стихия их клана, — явно не расслышал меня Артем. — Вода! Плавать учатся раньше, чем ходить! В море с ними лучше не связываться!

Ребят на сцене объявили поименно — в свет прожектора выступил импозантный конферансье в возрасте вместе с молодой соведущей. После короткого обмена предвкушающими фразами, ведущие обратили свой взор на уровень судей, с радостью, поддерживаемой залом, отмечая зажигающийся свет в комнатах, озвучивая имена уважаемых арбитров и ведя нехитрый подсчет итоговой оценки, которой наверняка суждено быть высшей.

— Эй! — Возмутился Федор, так и не увидев ни огонька в последнем, одиннадцатом, блоке окон.

— Десять баллов, уважаемые дамы и господа! Поприветствуем команду еще раз!

— Он там вообще живой, нет?!

— Говорят, князю Виду больше трех сотен лет, — меланхолично отметил Артем, который как и Пашка, от увиденного поник настроением.

Наверное, расстроился еще потому, что у нас нет декораций — мы просто не знали о том, что они возможны. Уверен, в документах у Артема не было и намека на них, но чувство ответственности, крайне сильное в нашем скрипаче, наверняка царапает ему душу фразами 'я ведь мог поинтересоваться' и 'мог догадаться сам'.

— А разве можно жить так долго? — Удивился Паша.

— Жить — нет. — Коротко ответили ему и цыкнули на уточняющую фразу — начинался новый номер.

— На сцене — Еремеева Ника и ее команда!

Сердце защемило неведомым доселе чувством, а тело само подалось вперед.

Глава 22

Медленно таяло освещение, угасая подобно солнцу. Белый свет прожекторов сменился устало-желтым, а затем и тускло-красным, рисуя отсвет последних секунд дня. Неведомо откуда налетел холодный ветер, притянувший за собой шорох песка, рассыпаемого из ручной горсти. В зале наступала восточная ночь — столь же холодная, как жарок бывает в пустыне день. И настолько же внезапная, как поворот рубильника.

Зал рухнул во тьму. Лишь светили далекими звездами искорки нагретых ламп. Но совсем скоро выступили новые звезды — на полотне за сценой, появляясь под еле слышный ритм, сотканный из шума никогда не спящего города.

Однако вот в музыке появляется устойчивый мотив, и картина звездного неба движется вперед, будто сцена спешит на встречу звукам, пролетая над городом, но не давая на него посмотреть.

Будто чувствуя наше недовольство, сцена поворачивает к горизонту, на секунду ослепляя огромной полной луной, взошедшей над черным горизонтом. А чуть ближе, резко очерченными контурами видны два женских силуэта, что любуются ночью из башни, увенчанной четырьмя колоннами с массивными фонарями. Сцена медленно поднимает их ввысь, луна спешит занять свое место над горизонтом, давая иным краскам, кроме белого и черного, вернуться обратно в мир. Зажигаются фонари, окрашивая теплым светом длинное белоснежное платье на девушке слева. Бронзой сияет открытая спина той, что справа. Ее платье в тон подруге, и столь же длинное — порыв ветра поднимает полы нарядов длинными лепестками над землей. Правые руки синхронно отставлены вправо, поигрывая распахнутыми веерами.

Какая из них она?

Музыка звучит уже отчетливо, перебирая струны пальцами и тоскливо терзая их смычком. В ней больше нет равнодушия и меланхоличного спокойствия, она полна неясной тревоги и предчувствия. Резко бьет барабан, заставляя вздрогнуть. Ритм меняется — смычки рвут струны не переставая, будто некто торопливо приближается в ночи. Тоскливый женский голос вплетается в музыку, заставляя девушек резко обернуться и посмотреть вокруг.

— Ника! — Тихонько вырывается, стоит увидеть лицо той, что с права.

— Так неудобно смотреть, — пытается Паша пригнуться, чтобы моя ладонь не закрывала ему вид.

— Она почти неодета! — Произнес я возмущенно.

Подумать только, такой откровенный наряд!

— Ты влюбился что ли? — Использует подлый прием Артем.

Из-за чего приходится убрать ладони и сесть на них, чтобы доказать, что вообще нет.

— Смотри! — Шепчет встревоженно Федор.

А вот и причина тревоги — еле видимый в свете фонарей, со второго уровня пробирается вверх человек, замотанный в черное.

— Убийца, — вздрогнул Паша, углядев тусклый отсвет на клинке.

И в этот миг он будто взлетает ввысь, ударяя Нику наотмашь — и та буквально в последний момент успевает повернуться!

Ритм звучит в такт моей злости и биению сердца.

— Сиди тихо, — удерживает меня Артем и злобно шипит. — Это просто номер!

Но я же вижу кровавую царапину, что выступает на идеальной спине! И убийцу, что картинно замер, вновь занеся клинок!

— Ох, — восхищенно доносится от Светланы.

И мы тоже замираем в восторге непонимания. Кровь на спине осыпается алой пылью, а под ней — бледная полоса кожи! Чистой кожи!

— Целитель, — завороженно произносит Артем, забывая меня держать.

Но мне тоже нужно время для осознания увиденного. Потому что так не бывает. Даже не смотря на то, что хочется, чтобы было.

А события на сцене и не думают держать трагическую паузу — вновь летит клинок, но на этот раз его встречает на излете веер увернувшейся девушки. Клацает металл спиц вокруг клинка, утягивая в движении за собой, и тут же с резким оборотом девушки бьет ассасина в шею, сбрасывая со сцены в темноту.

Выдох сам собой вырывается из грудной клетки. И тут же воздух в легких замирает вновь — в тревожном проигрыше музыки показываются еще двое наемников, что почти подобрались к вершине. Но добыча уже настороже — и клинки встречают отпор стальных вееров, что складываются и разворачиваются в хрупких руках, движимые таинственным, завораживающим волшебством. На сцене битва обретает форму танца, в котором битвы гораздо больше, а ошибки отражаются красными росчерками царапин на руке и спине Ники — ее подруга слаба в этой схватке, ее движения картинно запаздывают, вынуждая жертвовать собой, чтобы клинок не достиг тела союзницы. К счастью, раны несерьезны, и кровь осыпается пылью, вызывая облегченные вздохи из зала, пораженного разыгравшимся действом.

— Должен быть третий, — шепчу я напряженно, вглядываясь в темноту под сценой.

Я не верю в его смерть, этому танцу недостаточно драмы. Но я боюсь, что замысел обернется трагедией.

И я нахожу его — он крадется из дальней части сцены, заходя девушкам в спину. Предупреждающий возглас не успевает — убийца всаживает нож в спину девушке в белом наряде. Тоскливый голос облетает зал, и прожектор заливает алым убиенную, окрашивая цветом платье и место вокруг. Ника рвется к подруге, но двое противников, наседая все новыми атаками, не дают ей пройти к тому, кто картинно добивает свою жертву.

Танец становится быстрее, движения — резче. Партия Ники теряет плавность защитных уловок и мягких блоков. Она все чаще принимает клинки голой кожей, но и ее атаки, лишенные необходимости обороняться, кажутся смертоносными — и убийцы один за другим летят со сцены, заваливаясь от резких ударов в глотку и глаза. Третий убийца, в испуге вставая над своей жертвой, пытается бежать, но ветер бьет ему в грудь, опрокидывая на ту, что оказалась сильнее загонщиков. Ника пропускает его, и веер картинно обозначает движение по горлу. На сцене более нет живых, кроме нее.

Ника склоняется на подругой и нежно берет ее на руки. Свет прожектора выплескивает красное с платья соратницы на ее колени и руки. Нет причин сомневаться, проверять пульс или искать признаки дыхания. Та и не ищет. Она просто прижимает ее к себе, закрыв глаза и гордо подняв голову ввысь. Пока яркая вспышка света не озаряет ее и подругу, на секунду ослепив зал. И будто по волшебству, девушка, что полагали мертвой, робко поднимает голову и с искренним удивлением оглядывает мир вокруг, вздрагивает от вида убийц и с благодарностью останавливается на Нике. Она обнимает подругу руками, прячет лицо на ее груди и содрогается от плача, в котором перевиты страх и счастье.

Луна на сцене заходит за тяжелые облака. Фонари уходят вниз, и неведомый наблюдатель, глазами которого мы смотрели эту сцену, вновь смотрит на тусклые звезды. Музыка тихнет, вновь сменяясь шорохом песка вечной пустыни.

А мгновением позже зал взрывается восторгом и аплодисментами.

— Зря ты ее пригласил, — хлопая в ладоши, наклонился к моему уху Артем.

— Почему? — Прокричал я через гул зала.

— К целителю сейчас очередь из женихов выстроится, — сочувственно произнес он. — Особенно после такой рекламной акции.

— Какой еще рекламы? — Возмутился я.

— Никто не тратит просто так двести миллионов, — покачал он головой и встал вместе с залом для приветствия выступающих.

На сцену вышла вся команда — но вновь по имени величали только Нику, обозначив остальных 'и команда'. Наверное, это что-то значит. Но думать вообще ни о чем не хотелось. Вернее, хотелось знать ответ на один вопрос — но его я сейчас и так получу. Ника все равно будет выходить мимо нас. Такой порядок — потому что Шуваловы выходили с другой стороны.

— Внимание, оценки! — Пролетело над головой. — Один... Два! Владетельный Куомо... Три! ... Сиятельный герцог Бюсси! Хозяин трона из черепов Мгобе! Вестник Неба на земле Ли! Отец духов Кри Паундмейкер... Великий раджа Миттал! Десять! Будет ли рекорд этого дня?!

— Вот сейчас что ему не так?! — Возмущенно всплеснул руками Федор, так и не дождавшись вместе с остальными света в последнем, одиннадцатом окне.

— Ребята, пора готовиться, — неуклюже приседая, прокрался к нам Игорь.

— Одну минуту, — попросил его я.

— У нас нет одной минуты! — Возмутился Паша.

— Одну минуту, — чуть строже попросил я, терпеливо глядя на сцену и на то, как раскланивается команда.

Через десяток секунд ребята спустились со сцены, еще раз помахали руками зрительному залу и спокойно зашагали к выходу — как и предполагал к тому, что рядом с нами.

Я встал с места и внимательно смотрел на Нику. Узнает? Узнала.

Шаг девушки замедлился, взгляд встретился с моим. Замер на секунду, а затем равнодушно скользнул по рядам ввысь.

— Сочувствую, — похлопал по плечу Артем, стоило Нике и ее команде исчезнуть. — Не расстраивайся. Это жизнь.

В груди было холодно. Выстужено и проморожено.

— Ребята, у нас график! — Волновался чему-то Игорь.

Зачем он переживает? Я не могу проиграть. Той девочке из детства, с мороженым на берегу теплого озерца и неловкими, но искренними извинениями — мог бы уступить. Но ее больше не существует.

— Идем? — Предложила руку леди-Зима.

— Идем.

Рядом зябко поежился Игорь.

— С тобой все в порядке? — Уцепился за руку Федор, тревожно посмотрев в глаза.

И наваждение холода исчезло, будто не было.

Я ведь здесь для другого. И даже цель — вовсе не выиграть. Цель — она в дружбе и в том, чтобы эту дружбу через соревнования пронести и сохранить. А уже для этого надо выиграть соревнования. Победа — всего лишь путь к цели.

— Квантовая физика — вообще не мое, — вырвалось из груди искренне и невпопад.

Ребята выдохнули с видимым облегчением.

— А ее вообще редко кто понимает, — махнул рукой Артем, двигаясь в указанном Игорем направлении. — Обычно только к старости, да и то не всегда.

— И как же тогда жить? — обеспокоенно зашагал рядом Пашка.

— Как говорит теорема Белла, если две частицы связаны, то никуда они друг от друга не денутся. Ищи свою частицу.

Паша пристально и с интересом посмотрел на Свету.

— Но не здесь и не сейчас, — припечатал Артем, придавая Паше ускорение рукой за спину.

Нас вели чуть в сторону от выхода и ближе к сцене, заведя за гигантское полотно экрана. Справа высились металлические фермы, увитые проводами, приборами с довольно смутно угадываемым назначением и массивные колонки в рост человека. А сам зал технической части шел еще на добрую сотню метров внутрь. Но туда нам было не надо.

— Уважаемые дамы и господа! Последнее выступление первой половины дня! — Прозвучало за спиной до того момента, как неприметная дверца у стены плотно закрылась за спиной.

Нас уже ждали — и пришлось изрядно прибавить в скорости, буквально пробегая выкрашенные в желтый и зеленый коридоры, краем глаза отмечая попытки тут все облагородить и украсить. Но аскетизм места, где зарождалось чудо, достойное сцены, неохотно пускал к себе роскошь, делая ее вид нелепым и ненужным в залитых белым светом подземных помещениях. Всюду сновали люди, с любопытством поглядывая на наш бег — это те, чья работа уже завершена или начнется после. Другие, кто непосредственно отвечал за выступления, пытались консультироваться на бегу и подсовывали планшетки с бумагами на рассмотрение и подпись. Всех их как-то незаметно завязал на себя Артем, умудряясь читать одновременно два листка, держать футляр от бессменной скрипки, отвечать на вопросы и бежать в том же темпе, что и мы. К слову, работники выдыхались довольно быстро и со всем соглашались.

— А удобно, — задумчиво хмыкнул скрипач, стоило очередному 'консультанту' полузадушено от отдышки согласиться, что обедать со всеми мы не будем, и нам вместо обычной машины после выступления вполне подойдет вертолет.

— Так, все, сцена, — опираясь руками на колени, выдыхал слова Игорь, глядя на конструкцию в круглой комнате. — Осторожнее, двигаемся только по дорожкам.

Махнув рукой, Долгорукий указал на, в общем-то, единственные пути движения, крашенные в желтый. Кроме них пола как такового в помещении не было — через дыры проглядывал подъемный механизм, отчётливо пахнущий металлом и маслом. Рядом со входом обнаружился широченный пульт механиков, оборудованный двумя рядами экранов, захватывающих как сцену со всех ракурсов, так и виды на всю подземную машинерию. Техники подсунули Артему под нос очередную бумажку, дождались задумчивого кивка, отняли листик обратно и полностью потеряли к нам интерес.

— Фортепиано есть, — облегченно произнес Пашка. — А как оно будет видимо со сцены? Справа или слева?

— Справа.

— Сойдет. — Согласился он и внезапно заробел, встав перед дорожкой соляным столбом.

— Так, отставить панику, — затряс я его за плечо. — Вон, Федор даже не переживает.

— Пф, — с демонстративным пренебрежением отреагировал брат. — Это ж не прививка!

— Вот.

— Если страшно, — начал успокаивающим голосом Артем, приобняв Пашку за плечо. — То представь зрителей голыми. Говорят, помогает.