Напряжение растет

Телефон Федора не отвечал. Быстрыми гудками отзывались аппараты Светланы, Паши и лично мой. Щелкало в трубке после набора телефона Артема, но связи так и не было. В итоге позвонил домой.

— Ты где?! — тут же все понял наставник, стоило попросить его, чтобы он позвонил Федору, а тот отзвонился мне по тому номеру, который сейчас определился.

— У Веры Андреевны. — уклончиво ответил я.

Не сработало.

— Дай ей, пожалуйста, трубку, — тяжело вздохнул старик.

— Это будет неловко, она сейчас занята, — пошел я на попятный, в том числе физически отступая из кухни

— Ничего неловкого, просто руки еще раз сполосну, — мягко шепнула Вера Андреевна, неслышно оказавшаяся рядом, и перехватила телефон.

Да так быстро, что пальцы сомкнулись в воздухе.

Теперь уже она отступила в коридор, скрывая суть беседы. Вернулась уже под самый ее конец, так что фразу:

— И привяжите его там чем-нибудь!

Сказанную вместо "до свидания" я все таки услышал.

— Он просто переживает, — обозначила улыбку Вера Андреевна.

Тут же усадила за стол в зале, поставила стакан молока передо мной, тарелку (пока пустую), положила вилку, ложку и нож, накинула фартук и тщательно завязала со спины. Вернулась и забрала нож. Пошевелился и тут же понял — к стулу привязала.

— Я имею право на один звонок! — вырвалось возмущенное.

Рядом тут же поставили трубку радиотелефона.

Набрал еще раз Федора, вновь послушал гудки и с сожалением понял, что звонить мне, в общем-то, больше некому. Папа будет заодно с наставником. А Руслан Артемьевич скорее всего посоветует связать и ноги. От отчаяния решил звонить сестрам.

— Привет. Позвоните Федору, пусть срочно со мной свяжется. Меня связали и собираются кормить. Завидуете? Никакой помощи! — Возмутился я и нажал на отбой.

Так и грустил, рассматривая старые часы, негромко отщелкивающие секунды, уголок с иконами, узор на занавесках. Перешел взглядом на другую стену и замер, рассматривая с десяток портретов, выполненных на обычных листках ручкой. Вернее, портретами их назвать было сложно — контуры, обрамленные прической; силуэты людей; краешек уха, выполненный невероятно четко рядом с пустым овалом лица. Иногда изображения повторялись, будучи выполненными уже другим оттенком пасты и с явно выросшим мастерством. Но ни одного, завершенного до конца.

— А это кто? — Рискнул я спросить у зашедшей проведать Веры Андреевны.

— Память, которой нет, — мельком глянув на портреты, поспешила она вернуться обратно на кухню.

Невольно задумаешься, что хотели сказать. Тем и занимался, пока в тарелке не обнаружились вареники, положенные щедрым жестом. Солидную горку украсил золотистый брусок сливочного масла, тут же принявшийся красиво таять. Аромат же призвал все силы организма для максимально быстрой работы вилкой.

— Не отвязывайте меня, — выдохнул я, расслабленно растекшись по стулу. — Я хочу тут жить.

Тарелка вареников была побеждена целиком и полностью, и если живот, казалось бы, уже не мог принять больше, то мозг жаждал нового штурма. Потому что это было очень и очень вкусно. Настолько вкусно, что невольно выступила слеза, стоило получить добавку в ответ на лестную фразу.

Приятно муркнул телефон по левую руку. Не глядя, уцепился за него и нажал на зеленую кнопку, уже позже спохватившись, что телефон не мой и звонят тоже не мне. Но это оказался Федор.

— Федор, я нашел нам бабушку.

— Да? — с легким недоверием отозвался брат.

— Поверь мне, я пробовал эти вареники, это точно она. — подцепил я новый вилкой. — Срочно приезжай или можешь не успеть!

— А что с ней?!

— С ней все отлично, но вареники стремительно кончаются. — Подцепил я на вилку второй про запас.

— Но машина уже без меня отправилась, — погрустнел он.

— Не переживай, будет бабушка — будут и вареники! — Подбодрил я брата и завершил вызов.

Со стороны двери послышалось веселое фырканье — там, привалившись к косяку двери, по-доброму улыбалась Вера Андреевна.

Заметив взгляд, она подошла сзади, одним движением развязала узел фартука, оставив его по-прежнему у меня на плечах.

— Родственников не выбирают, — потрепала она меня по волосам.

— Это ваши? — указал я на незавершенные портреты.

— Да, наверное, — вздохнула она. — Так и не смогла ни одного вспомнить.

— Давно вспоминаете? — отложив вилку, поднялся я на ноги и подошел к картинам поближе.

— Больше двенадцати лет. С тех пор, как очнулась на берегу реки. — Встала она за спиной.

— Они вас тоже не нашли?

— Может, их и не было никогда.

— Значит, как бабушка, вы свободны? — Деловито уточнил я, поворачиваясь.

— Ты очень добр, — вновь фыркнула она смешинкой. — Но вкусные вареники — еще не повод считать родственницей.

— А как у вас с запятыми?

— Вот уж на что точно сохранилась память. — окинула она взглядом стеллаж с учебниками по русскому языку и литературе.

— Значит, вопрос решен. — Подтвердил я.

— Так не бывает.

— Детей ведь усыновляют?

— Но это делают взрослые, готовые принимать решение и брать на себя ответственность. А ты — всего лишь обычный мальчик.

Где-то вдалеке послышался солидный гул.

— Я готов брать ответственность.

— Спасибо, но я остаюсь. — одарив улыбкой, она отрицательно покачала головой.

— У вас тут есть незавершенные дела? Работа?

Гул рос с каждым мгновением, отражаясь дребезжанием стекол.

— Нет, но тут мой дом.

— Там тоже будет ваш дом. А еще у нас недавно появился щенок, совсем еще юный.

Женщина невольно обернулась в сторону двора, но тут же выпрямилась, мгновенно став строже и уверенней.

— Здесь — память.

— Которой нет? — Поднял я бровь.

— Когда-нибудь я вспомню. — сжала она губы упрямо.

— Для памяти полезны путешествия и новые места. А у меня много синей пасты и бумаги.

— Пойми, мальчик, в мире не все зависит от моего или твоего желания...

В это момент гигантская тень рухнула на площадь, и под завывание разрезаемого ветра уступила место двум винтокрылым боевым машинам.

Вера Андреевна ошеломленно повернулась к окну.

— Это за мной, — успокоил я ее, увидев бортовые номера. — А значит, вряд ли будет много времени на уговоры. Поэтому, пожалуйста, перед тем, как дать окончательный ответ, подумайте над самым важным вопросом: если я сейчас навсегда уйду, кто тогда будет есть ваши вареники? — Внимательно посмотрел я ей в глаза.

* * *

В вертолете шумело даже через массивные наушники. толстые стекла иллюминаторов показывали скучную застройку, а офицер, который нас встретил, прикидывался говорящим только на испанском, оттого за штурвал меня так и не пустили.

Путь, который по земле занимал несколько часов, уместился в пять минут, и уже совсем скоро мы зависали над грандиозным колодцем диаметром в три сотни метров со стенами из камня толщиной в шоссейную трассу. Как ни крутил головой, я так и не отыскал ни одних ворот в серых стенах; ни одна дорога не подходила к массивной постройке. Внутри же стен виделись аккуратные домики, утопающие в зелени; был собственный пруд, два круга с буквой 'Н' посередине и ангарами рядом; даже для коротенькой взлетной полосы отыскалось место.

Вокруг же был самый обычный город, только будто бы повернувшийся к высоким стенам спиной — здания стояли окнами в другую сторону.

— Как и говорил, тут на несколько дней, а потом уже домой. — Произнес я в микрофон внутренней связи.

— Я помню, — прошептала Вера Андреевна почти беззвучно, касаясь иллюминатора кончиками пальцев. Будто бы и не мне.

Глава 17

Яблоко сочно хрустнуло, брызнув на завитые усы и бородку соком. Глаза мужчины невольно прищурились от сочного удовольствия,

— Вот, а вы говорите, — вежливо укорил я солидного господина в нелепом по такой погоде фраке, приставленного к нам гидом.

Тот, наверняка, вновь захотел ответить, что им не положено брать плоды с хозяйского дерева, он не голоден, да и вообще яблоки ему вовсе не нравятся. Но будучи культурным человеком, постеснялся говорить во время еды.

Тем более, что запретов я вовсе не нарушал — яблоки взяты не с дерева, а собраны с травы. Целая поляна красных, налитых спелостью плодов обнаружилась в уголке сада, возле холодного до ломоты в зубах ручья. Там, правда, была какая-то грозная табличка на испанском с тремя восклицательными знаками, но раз этот язык проигнорировал мои просьбы попасть в кабину пилота, то и я с ним решил не разговаривать. Да и как пройти мимо такого богатства? Так что совсем скоро небольшая часть урожая наполнила отворот футболки, а чуть позже перекочевала в корзину.

— Теперь эта юная леди перестанет ходить по бортику стены? — Прожевав, просительно произнес смотритель.

— Вы кушайте, оно вкусное, — предложил я ему вернуться к трапезе, а Светлана сделала еще один пируэт, красиво замерев одной ногой над пропастью.

Смотритель отчаянно вцепился в яблоко, желая проглотить его целиком. Но это он зря — во-первых, так невкусно, во-вторых, у меня еще целая корзина. В-третьих, за его спиной Федор с Пашей деловито сматывали c внешней части стены самодельную веревку. И пока не смотают — Светлана будет танцевать в свете заходящего солнца на самой грани, приковывая взгляды смотрителя и охраны. Высота в семь этажей, выветренные камни под острым каблуком бежевых туфель, и резкий ветер, подхватывающий края платья — было, из-за чего в восхищенном волнении замереть сердцу, не обращая внимания на остальной мир и двух товарищей в частности.

У крепости действительно не было дверей и ворот, потому еще днем друзья подготовили для меня отдельный путь через стену, ожидая скорого прибытия. Ну а сейчас, как вежливые люди, мы решили вернуть занавески обратно.

Только Артем не участвовал в операции "З", предпочитая всему на свете довольно странное времяпровождение — тискать в руках футляр от скрипки и подозрительно смотреть на меня. Занимался он этим с самого моего возвращения, заглядывая в глаза, с прищуром глядя в профиль и царапая взглядом спину чуть ниже лопаток.

— Будешь? — протянул я ему плод.

Тот среагировал, как Машк на копченую колбасу, которую ел исключительно тайком похитив со стола. Вот если бы все отвернулись — тогда да. Но пока — будет равнодушно отворачиваться, провожая цель голодным взглядом и тщательно фиксируя, куда ее положили. Тут, в общем-то, обреталась целая стая этих самых Машков в людском обличии, неравнодушно провожавших мою корзину, и смотритель не был исключением. Витаминов им не хватает, что ли?

— Можно тебя на секунду? — не выдержала душа скрипача.

Я краем глаза отметил сигнал "все отлично" от Федора, а так же неспешно удалявшегося к спуску со стены Пашку, удерживающего руки перед собой, и утвердительно качнул головой.

Тут же Светлана спорхнула со стены, вызвав у смотрителя вздох облегчения, а у остального охранения — разочарования.

Оглянувшись на приотставшую свиту во главе со смотрителем, мягко выговаривающим Свете за ее поведение, Артем нагнулся к самому уху.

— Максим, ты вообще понимаешь, что происходит и где мы находимся?

Говорил он звенящим от напряжения голосом, и больше походило на то, что ответы ему известны. Таким тоном просят себя вести тише в важном заведении, полном чванливых сановников, которые все равно не знают, в каком кабинете наш мяч.

Только тут — улыбки и забота, собственный сад и теплая вода озера, добрые повара, легко впустившие Веру Андреевну к себе, и красивый, но непонятный язык. Им наш смех в радость, а единственная легкая шалость минутной давности — повод тайком от смотрителя обнять тяжелым, волшебным и теплым ветром, дабы показать, что Светлану обязательно подхватят, если та сорвется вниз. Ощущение безопасности и доброты повсюду, будто бы мир внутри стен — еще одна комната в родном доме. Думаю, что про веревку нашу они тоже знали, но дали убрать ее самостоятельно.

— Это дом друзей моего наставника. Он попросил нас встретить и принять у себя.

— Максим, никто не будет гонять два "Призрака" для встречи школьников!

— Ну, не знаю. Я одного за творогом в деревню отправил.

У местных свежего, увы, не оказалось, а я твердо обещал Федору вареники.

— И тебя не смущает, что это страшно дорого, а он все равно полетел?! — Всплеснул он свободной от футляра рукой.

— Да знаю, что дорого. Но я же денег на горючее дал.

— Откуда такие деньги?!

— Так я ослика продал.

— Какого еще ослика?!

— Росинанта, — терпеливо уточнил я.

— Росинант — это лошадь!

— Нет, лошадь — Звездочка, а ослик, это как раз...

— Так, все, помолчи немного, пожалуйста. — Прервав меня, Артем привалился к стене, аккуратно приставил к ней скрипку и с силой помассировал виски.

Чуть дальше от нас Светлана заинтересовалась видами на город, спрашивая гида про строения вдали. Сопровождающие охотно принялись пояснять, замерев подле нее и дав нам время на беседу.

— Ты среди бела дня берешь и угоняешь автобус с лицеистами.

— Сажусь за руль, они тоже едут, — поправил тактично.

— Я даже спрашивать боюсь, где они и что ты с ними сделал.

— Отправил в пешее путешествие с осликом и лошадкой.

— Да какими еще...! — вскинулся он и тут же выдохнул, успокаиваясь. — Ладно. Затем нас забирают вертолеты, и никто из встречающих ни слова не говорит против того, что ты придешь позже.

— Но я же пришел.

— Тебя привезли! И даже не ругали!

— Я испытал наиглубочайшее искреннее раскаяние, о чем уже успел сообщить.

— Кому?!

— Пилоту.

Тот все равно не говорил по-русски, оттого слова шли легко и от самого сердца.

Артем побуравил хмурым взглядом и вздохнул, не найдя контрдовод.

— Затем ты привозишь совершенно постороннюю женщину.

— Попрошу повежливей про мою бабушку!

— Максим, она ведь тебе даже не родственница по крови! — всплеснул руками Артем.

— А я не родич Федору, — похолодел голосом, чтобы привести товарища в чувство.

— Извини... Просто это в голове не укладывается.

— У нее никого нет, а у нас нет бабушки. — Повел я плечом, поворачиваясь к городу. — Попробуем пожить вместе.

— Вот так, просто?!

— Она — хороший человек. А в нашем доме еще много пустых комнат.

Да, сложно определить доброту и честность человека за неполный день. Пусть даже интуиция шепчет, что такие вареники не могут выйти из под рук плохого человека — всегда есть шанс ошибиться. Но у меня есть Федор, а у него — дар смотреть внутри людей.

Внутри Веры Андреевны чернел мертвый лес, окруживший крохотную прогалину с проржавевшими качелями, опутанными ветками тусклых деревьев. Высокая трава, вся желтая от возраста и жестокого солнца в зените, укрывала под собой старые ходы и тропинки. Но все это — пугающее и грустное — было уже не важно. Потому что сотнями тысяч пробивались на ветвях зеленые почки, а значит, скоро придет весна, и лес вновь расцветет. А качели мы смажем, и на поляну вновь вернется смех.

Только знать это — про талант Федора и про то, что он видел — Артему вовсе не нужно.

— Пусть, — махнул Артем рукой. — Признаю, ваше семейное дело. Хорошо, Веру Андреевну пустили в крепость, потому что она твоя бабушка. Но почему ей вот так, просто, разрешили зайти на кухню — там, где готовится еда для всех?