Оден перебрался поближе и руки на плечи положил.
— Мышцы размять надо. Ты в первый раз грозу слышишь?
— Да.
Он надавил большими пальцами на позвоночник, сильно, но осторожно. И все равно было больно, я с трудом сдержалась, чтобы не сбросить его руку.
— Тебе ведь девятнадцать уже.
Знаю, о чем он думает: поздно. В храме я была самой старой, и Мать-Жрица долго сомневалась, стоит ли тратить на меня время. Потом сказала, что чем позднее, тем дороже.
Наверное, она бы порадовалась: из меня получился бы красивый камень.
— Ты понимаешь, что теперь тебе надо избегать гроз?
Не всех, только тех, которые идут с Юга. Еще пару недель и сезон закончится. А там, до осени, будет спокойно... и как-нибудь справлюсь.
Или решу проблему раз и навсегда.
Решусь решить.
Оден растирал мышцы. И холод уходил вместе с головной болью и тошнотой, стыд и тот исчез. Осталось любопытство.
— Что ты еще знаешь?
— Эйо, я не в курсе всех тонкостей...
И замечательно, поскольку в ином случае самым разумным вариантом с моей стороны был бы побег.
— ...но если ты почувствуешь неладное, пожалуйста, скажи. Вчера я чудом тебя нашел. Много воды. Сера. Запахи мешаются. Я не хочу, чтобы подобное повторилось.
Я тоже.
Он замолкает, я закрываю глаза, проваливаясь в мягкую уютную полудрему. И когда Оден вытягивается рядом, не протестую. Так даже лучше.
Надежней.
Потом будет вечер. И вода, подсказавшая путь к чаше, в которую открываются горячие ключи и подземные источники черной земляной крови. Та мешаются с грязью и серой, и смесь несет в себе глубинную чистую силу земли. Правда, при этом источает сладкий запах гнили и серы, от которого Оден начинает чихать.
На лице у него написано глубочайшее отвращение, но все же он уступает уговорам и ныряет в грязь.
А я замечаю, что раны на его спине частью затянулись. Некоторые — совсем, и следа не осталось, другие — наполовину, третьи, коих большинство, остались прежними, но...
...но значит, дело в силе.
— Почему оно так воняет? — Оден запрокидывает голову, пристраивая ее на каменистом выступе.
— Лежи. Я скоро.
Здесь неподалеку есть еще одно озерцо, дно которого покрыто ковром толстых раковин. Каждая — в две моих ладони. Над раковинами подымаются тонкие стебельки, при легчайшем прикосновении они прячутся под перламутровые панцири.
Я слышала, будто каменные моллюски вкусны.
Вечером и проверим...
Раковины отламываются легко, достаточно просунуть лезвие ножа между дном и панцирем и чуть-чуть надавить. Хруст, правда, громкий, но мне не страшно быть услышанной.
К моему возвращению, Оден придремал. Впрочем, не открывая глаз, попросил:
— Все-таки не отходи.
— Не буду.
Я бы тоже погреться не отказалась. И теоретически, в чаше хватало места для двоих или даже троих, но... почему-то эта мысль показалась мне неудачной.
Глава 12. Маски
Две недели, нанизанные на золотую нить.
И с каждым днем она становится ярче. Если вначале Виттар убеждал себя, что принимает желаемое за действительное, то теперь сомнений не осталось: Оден был жив. И где бы он ни находился, ему становилось лучше. А значит, рано или поздно, но он выйдет на патруль ли, на заставу, к гарнизону или городу. Есть еще королевские ищейки... и объявленная награда...
И в сумме неплохие шансы спастись.
Нужно верить.
Ждать.
И найти себе занятие. Собственно поэтому Виттар и согласился на эту встречу.
Кагон из рода Темной Ртути соизволил прибыть вовремя. Он появился на пороге дома в сопровождении четырех со-родичей, которых взял скорее из желания подчеркнуть свой статус, нежели из недоверия к хозяину.
А вырядились... Виттар не без удивления разглядывал чеканные узоры на панцирях кирас, рукояти мечей, сияющие драгоценными камнями, и грозные с виду накладки-шипы на сапогах. Красиво. Но совершенно бесполезно.
— Рад приветствовать райгрэ Виттара! Пусть не иссякнут жилы, питающие род Красного Золота, — Кагон поклонился, но не слишком низко, всем видом демонстрируя, что лишь отдает дань обычаю, не более того.
— И я рад приветствовать тебя в моем доме. Между нашими родами нет вражды.
Впрочем, и мира тоже.
И странно, зачем Кагон столь яростно добивался встречи?
Или слухи дошли о новом законе?
Или другие слухи, которые были неизбежны, пусть бы и на сей раз не имели ничего общего с правдой?
Или дело в чем-то третьем?
Следует признать, что однажды Кагон уже попытался использовать Виттара. Ртуть хитра. И самонадеянна. Пожалуй, она выпуталась из войны с наименьшими потерями и теперь, верно, прикидывала, как распорядится удачей. Слышит ли Кагон, как скрипит камень и умирает железо, кормившее жилы Великих домов?
— Прошу. Твоих людей проводят в гостиную...
Благо, по прошествии этих двух недель гостиные дома если не вернули себе прежнее обличье, то хотя бы от пыли и пауков избавились.
Стекла вдруг вернули былую прозрачность. Скрипящие дверные петли излечились от скрипа. Засияли хрусталь и паркет, а на семейных портретах вновь можно было различить лица.
И главное, что готовить стали почти как прежде.
Вначале Виттар собирался принимать гостя в библиотеке, но в последнюю минуту передумал, повел в кабинет, широкие окна которого выходили на тисовую аллею.
— Старые дома обладают неизъяснимой прелестью, — сказал Кагон, проводя ладонью по отполированным перилам. — Их стены столько всего помнят... в них — истинное сердце рода.
Он осматривался, не скрывая любопытства, и Виттар с тоской подумал, что, вероятно, за этим гостем последуют и другие. А он никогда не понимал прелести этих ни к чему не обязывающих, но при том почти обязательных визитов вежливости. Трата времени да и только.
И пустота на подносе для визитных карточек его более чем устраивала.
— Надеюсь, наш разговор не затянется надолго? — в кабинете неуловимо пахло Торой. Она открыла окна? Кто еще... и на полке каминной порядок навела. Ожили массивные часы из оникса и серебра и механический соловей, обретавший под стеклянным колпаком.
След Торы вплетался в рисунок комнаты. Жаль, что сама она предпочитала избегать Виттара.
Пока он позволял ей это.
— Я знаю, как сильно вы заняты. Да и вопрос, в сущности, пустяковый.
Кагон позволил себе откинуться на спинку кресла. Руки положил на подлокотники свободно, и ногу за ногу закинул. Еще немного и его поведение можно будет назвать развязным.
— Дело в моей... племяннице.
Начало Виттару не понравилось.
— Я бы хотел избавить вас от необходимости опекать ее.
Продолжение не понравилось еще больше.
— Сожалею, что по моей вине вы попали в крайне неловкое положение. И полагаю, исключительно врожденное благородство... — Кагон умел говорить, и это умение приносило ему пользы ничуть не меньше, чем сила Высших.
Его речь была плавной, неторопливой, убаюкивающей.
Словесное кружево оплетало Виттара, и пожалуй, не останься черный опал в перстне черным, Виттар заподозрил бы гостя в применении родовой силы.
Но перстень молчал. А Кагон продолжал вывязывать речь, слово к слову, петля к петле.
— ...мне известно ваше... неоднозначное отношение ко всему, что связано с альвами...
И зачем ему понадобилась Тора?
Или не ему?
— ...поэтому наилучшим вариантом разрешения данной проблемы будет возвращение Торхилд домой, — завершил речь Кагон.
Ему чуть за сорок. Высок. Неплохо сложен. Кость легкая, что в общем-то характерно для Ртути, равно как мягкие черты лица и золотистый оттенок кожи. Виттар, не скрывая интереса, разглядывал собеседника. Волосы светлее, чем у Торы, скорее всего примесь другого рода. Олово? Или Свинец? И радужка с зеленоватым отливом, значит, и Сурьма в крови отметилась.
А вот родинки на щеке от Высших. Кто и когда подгулять успел? Но главное, что давно, поколения с три назад, поскольку вымылись, поблекли, и Кагон подкрашивает их, пытаясь выделиться.
И вправду наверх метит? Одной краски мало.
— Ее дом теперь здесь, — Виттар понял, что ему больше не интересно.
— Позвольте, но...
Прямого взгляда Кагон не выдержал, даже не попытался, сразу глаза отвел.
— Две недели назад она была тебе не нужна. Что изменилось?
— Мне крайне неудобно, что мое поспешное решение поставило вас в...
— Врешь. Правду.
У лжи особый аромат, пожалуй, старого выдохшегося пива. Или прокисшего молока. Или еще мокрого пота, который выступил на ладонях Кагона.
— Ну? — Виттар положил руки на стол, позволяя живому железу выбраться. Серебряные капли проступали на коже, сплетаясь в чешую.
— Вы... признали меня гостем.
— Признал. И здесь не трону. Но брошу вызов.
А на Арене у Кагона шансов нет.
— За что?
— За ложь. И... просто хочется, — в конце концов, если Виттара считают бешеным, то почему бы не воспользоваться репутацией.
Конечно, если бы Кагон боялся не так сильно, он бы понял, что вызвать его без веской причины нельзя: Закон защищает слабых.
— Его Величество...
— Вмешиваться не станут. Но я лишь хочу понять, что заставило тебя прийти сюда и лгать мне. Или ты считаешь себя умнее?
Считает, но в жизни не признается, что в общем-то разумно.
— Итак?
Догадка лежала на поверхности, но Виттару совершенно не нравилось. Он все же надеялся, что ошибся.
— Кому понадобилась Тора? — живое железо забиралось выше, обвивая предплечья, отзываясь ноющей болью в костях, готовых измениться при малейшем намеке на опасность. Виттар и вправду ходил по грани. И в данный момент испытывал огромное желание грань переступить. Просто ведь.
Есть Кагон по ту сторону стола. Белое горло. Синие вены. Пульс, который Виттар слышит, и чужой страх пьянит. В венах — кровь.
Кровь сладкая, Виттар помнит.
Должно быть, он выглядел по-настоящему жутко, если Кагон произнес:
— Атрум из рода Лунного Железа.
Высший. И что пообещал взамен? Не деньги, в деньгах Ртуть не нуждалась. Поддержку в Совете? Покровительство? Кагон расценил молчание по-своему.
— Я готов возместить вам ущерб, предоставив другую девушку... Ртуть — большой род...
И у Кагона найдется с полдюжины племянниц подходящего возраста.
— ...у вас будет выбор. Моей дочери исполнилось шестнадцать...
Даже собственную дочь? Все-таки Виттар поспешил счесть беседу не представляющей интереса. Если дело в новой любовнице, то почему Атрум не воспользовался столь чудесной возможностью выбора?
Очевидно, ему нужна была именно Тора.
Для чего?
— Вы согласны?
— Нет.
Живое железо не желало отступать. Оно слишком явно помнило азарт последней охоты.
— Если Атрум хочет получить эту женщину, пусть придет ко мне сам.
Но вряд ли он решится.
— Или бросит вызов.
Что еще менее вероятно. Атрум много сильней райгрэ Ртути, но все же слабее Виттара. И значит, попытается действовать в обход.
— Он меня уничтожит, — тихо произнес Кагон. Выглядел он жалко, но сочувствия Виттар не испытывал. Возможно, на смену Кагону придет действительно толковый райгрэ, такой, который не будет вышвыривать слабых за порог дома.
— Пожалуйся королю.
Жалоба будет, в том числе и на Виттара.
Но все законно.
И Торхилд не покинет дом.
Она стояла внизу, окруженная четверкой бывших со-родичей. И резкий пряный запах ее сказал Виттару все, что он желал знать. Дополнить картину было несложно.
Сервировочный столик опрокинут. На полу: ваза с цветами, высокий фарфоровый кофейник и четыре чашки-лилии на тонких ножках. Графин с коньяком. И белоснежные салфетки, которых, как он думал, в доме уже не осталось. Как-то очень спокойно он отметил и разбитую губу. И руки, сведенные за спиной. И острие клинка, которое упиралось в шею, и длинную царапину на этой самой шее.
И самодовольное выражение лица того, кто клинок держит.
Он так ничего и не понял. Не отшатнулся даже, когда Виттар подошел. И только в самый последний миг руку отвел, что хорошо — Виттару не хотелось бы случайно ранить свою женщину. Он забрал клинок и сжал запястье. Крепко сжал. До хруста кости.
— Ты достал оружие в моем доме, — пояснил Виттар, захватывая руку чуть выше. — Ты напал на того, кто находится под защитой этого дома.
Остальная троица попятилась. Вмешиваться не станут. И руки от оружия на всякий случай убрали. Верно говорят: гнилой райгрэ — гнилая стая.
— Ты оскорбил меня.
Третий перелом и пожалуй, хватит. Урок получился достаточно запоминающимся.
— Уходи, — Виттар повернулся к Кагону. — Ты и твои люди. Сегодня я не настроен убивать.
А ведь всерьез воспримут каждое слово. С другой стороны, репутацию поддерживать тоже надо.
Спорить не стали. Убрались. Хотя не следовало надеяться, что проблема на этом будет решена. И не Кагон беспокоил...
Зачем Лунному железу Торхилд?
Она же стояла, понурившись. Чувствовала себя виноватой? Ей и вправду не следовало бы показываться на глаза со-родичам, но кто ж знал, что Ртуть настолько осмелеет. Или это не смелость, но глупость? Решили, что Виттар с удовольствием избавиться от докуки?
Коготь с легкостью разрезал шелковый шнур, которым были спутаны запястья. На белой коже остались розовые отметины, вид которых злил не меньше, чем запах ее крови.
— Почему ты не позвала на помощь?
Хотела что-то ответить, но в последний момент прикусила губу.
— Простите, райгрэ.
Шелестящий мертвый голос. Губы синие. И круги под глазами залегли.
Кажется, Виттар знал ответ и на свой собственный вопрос: потому что не думала, что кто-то поможет. И если догадка верна, то его собственная стая заразилась гнилью.
В библиотеке Макэйо были самые разные книги. А Торе нравилось читать.
О других землях. Обычаях. Правилах.
О животных и растениях.
О камнях, ритуалах, источниках.
Об альвах. И о людях.
Книги часто ей помогали, и та, кажется, сама подвернулась под руку.
История мальчика, который был слабым и трусливым, и человеческая стая охотилась на него. Тогда мальчик, не способный защититься сам, придумал другого себя. Тот другой не знал страха. Он оказался очень хитрым... и злым. Убив всех врагов, он решил, что уходить не желает. И тогда прежнего мальчика совсем не стало.
Наверное, так правильно: выживают сильные.
Так появилась Хильда.
Она, конечно, не разговаривала с Торой, как это было в книге. И никогда не занимала разум полностью, спасая Тору от мира, но все равно помогала.
Хильда не видела кошмаров о смерти родителей. Не дрожала, заслышав шаги за дверью. И в отличие от Торы, наверное, была способна себя убить. Например, если бы ее снова позвали к Королеве.
Хильда умела слушать и запоминать. И не пряталась от Макэйо, но учила Тору вести себя так, чтобы он оставался доволен. И возможно именно благодаря Хильде, Макэйо не бросил Тору потом, когда она стала слишком взрослой для него. Макэйо завел себе новую любимицу, а Тора осталась среди редкостей. Это была спокойная жизнь, и Хильда исчезла.
Тора думала, что насовсем, но ошибалась: в этом доме она вновь стала нужна.
