Калитка скрипит, дверь в дом усеяна гвоздями, молоток в форме орла, кажется, смотрит укоризненно. Створка распахивается почти моментально, Ксенофилиус в какой-то драной мантии, на голове волосы дыбом, как в фильмах после удара электричеством.

— Что?! — высоко и пронзительно. — Кто вы?

Моргаю растерянно.

Ну, сам дурак, что называется.

Не хотелось возвращаться в Хогвартс, поэтому устроил переписку из Хогсмида. Письмо Дамблдору, с коротким объяснением, и письмо Луне, с вопросом, могу ли я пожить у них. Официально для всех скрываюсь где-то в мире людей, страдая от всего случившегося и не выходя на связь.

Собственно, мест, куда мог бы податься в магическом мире, не так уж и много.

Всякие там Косые Аллеи, Хогсмиды и прочие места обитания волшебников, где можно снять номер или дом, отпадают. Деньги есть, но маги вокруг — сдадут Волдеморту, и явится он опять по мою душу. Да, в Дурмштранг Темный заявился, чтобы достать через меня Дамблдора, но это не значит, что с окончанием Турнира я сразу стал всем неинтересен.

Скорее даже наоборот.

Особняк на Гриммо, 12 — прекрасный выбор, только там вообще никуда не выйдешь, и в самом доме слишком много Ордена Феникса. Нора? Слишком много Уизли. Для человека, желающего одиночества — не самый лучший выбор. При этом одиночества мне хотелось цивилизованного, иначе можно было бы просто забиться в какой-нибудь лес и жить там на природе... наверное.

Поэтому написал Луне, и та заверила, что сохранит секрет и напишет папе.

— Мистер Лавгуд, я — Гермиона Грейнджер, подруга вашей дочери, Луны, она разве не прислала вам письмо?

— Письмо? — косит взглядом Ксенофилиус, потом хлопает по лбу. — Ах да! Заходите!

Уфф, получилось. Вроде бы.

Впустив в дом, Ксенофилиус немедленно обо мне забывает и устремляется куда-то наверх. Оттуда доносится грохот и лязг, что-то вибрирует и стонет. Машины в доме волшебника? Ну да, собственно, мне-то чего жаловаться? Хотел одиночества, вот, пожалуйста, даже про Турнир не просят рассказать, хотя "Придире" это могло бы пойти на пользу. Эксклюзивное интервью, все дела, ну вы понимаете.

Поднимаюсь следом, по винтовой лестнице: громыхает печатный станок, выплевывающий те самые "Придиры". Смотрю вверх. Винтовая лестница, надо полагать, пронзает все здание — весь этот цилиндр? На особняке, скорее всего, чары незаметности, иначе такую безумную конструкцию осаждали бы толпы уфологов и лох-нессистов. Да и луна сверху в ясный день — напоминание о дочке?

Впрочем — какая разница?

Спускаюсь вниз — круглая, изогнутая кухня, с изогнутой мебелью и плитами, и все расписано. Цветы, птицы, насекомые, причем оттенки яркие, сочные и насыщенные. Работа жизнерадостного ребенка, смотрящего на мир широко открытыми, изумленными глазами.

Ладно.

Хотелось одиночества — получи и распишись. Теперь не подставить самого Ксенофилиуса, ну да с этим проблем не будет. Башня большая — есть, где прятаться от посетителей, холмы вокруг — безлюдны, там можно побыть в одиночестве. Нехитрые приемы маскировки от Грюма со мной, в том же Хогсмиде вроде бы никто не опознал.

Осталось только найти место, где спать, и вперед, в холмы, повыть молчаливо на луну.

10 июня, особняк Лавгудов

— Привет, — просто говорит Луна и обнимает.

От нее пахнет степной свежестью и чернилами.

— Привет, — а что тут еще можно сказать?

Она, кажется, подросла, во всех местах. Да, определенно подросла.

— Твои мозгошмыги изменились, — задумчиво говорит Луна, разглядывая меня искоса.

Голова ее наклонена вбок, сережка — редиска почти касается плеча.

— Очень даже может быть, — отвечаю дипломатично.

Две недели у Лавгудов пошли на пользу, без шуток. Не сказать, что тело и мозг нашли полную гармонию, скорее нечто напоминающее соединение двух кусочков самодельного паззла. Совпадение есть, но еще надо притереть, обтесать, поправить и подточить, и вот тогда будет цельная картинка.

— Они стали спокойнее, и... танцуют вместе, — кивает Луна.

Танцуют? Надеюсь, что-то приличное?

— Я скучала, — говорит младшая Лавгуд и, наконец, заходит домой. — Папа!

— Да, дочка? — доносится сверху.

К счастью, Ксенофилиус уже напечатал очередной тираж, и адски громыхающий станок выключен. Это, в сущности, обычный печатный станок, просто заколдованный в лохматые годы на выпуск магических журналов. Ксенофилиус периодически заряжает заклинание, но вот от грохота оно не спасает.

— Ты вернулась? Отлично! Мне прислали письмо вчера!

Ксенофилиус сбегает вниз, дробоча по чугунной лестнице набойками на туфлях. Он уже одет, практически официально, разве что мантия из разряда "рабочих" — дырявая и замызганная.

— В Южной Азии замечены следы Тропариуса! — восклицает Ксено, потрясая письмом. — Собирайся! Мы немедленно едем!

— Папа, у нас гостья! — восклицает Луна.

— Она отлично присмотрит за сливами-цеппелинами в саду, пока мы будем искать Тропариуса! — Ксенофилиус брызжет энергией и машет руками. — Я знаю, она справится!

Луна смотрит на меня, развожу руками, мол, виновен. Она и вправду подросла за этот год, и стала как-то светлее что ли? Не в плане волос, разумеется, тут Луна по-прежнему блондинка. Свечение изнутри? Или просветленность во взоре?

За садиком же, ну не присматривал — это слишком громкое слово — просто слегка занимался мимоходом. Тут прибрался, там подмел, слегка поправил штакетник, но у Лавгуда — старшего и до этого руки не доходили. Журнал, статьи, встречи, какие-то работы по магическим животным, настоящим и выдуманным, весь в делах и заботах, во всяком случае, из того, что видел лично.

— Я хотела бы услышать рассказ о Турнире, — говорит Луна, — а то никто ничего толком и не рассказывал в школе.

Ну да, кто бы там рассказывал? Я отбыл сразу, Нимфадора и Аластор — взрослые, а Гарри Дамблдор, наверняка, изолировал.

— Турнир был подстроен гоблинами! — важно восклицает Ксенофилиус и убегает.

Луна смотрит на меня мягко и одновременно с этим как-то жадно.

— Чаю? — спрашиваю немного растерянно.

— Смотрю, ты поладила с папой, — говорит Луна мечтательно.

Пожимаю плечами, опять. Нетрудно поладить, когда практически не общаешься, и редко пересекаешься в пределах одного дома. Пару раз Ксенофилиус читал мне лекции о каких-то животных, ну и все, собственно.

— У нас в Хогвартсе все было спокойно, только под конец года Рон куда-то пропал.

— Рон?

Разве Дамблдор не запечатал Хогвартс? Рон? Ой-ой.

— Да. Он очень сильно захотел выйти, и школа его выпустила, — отвечает Луна. — А потом делегация вернулась,... только тебя там не было.

Рон. Во рту становится горько, тяжело дышать.

— Дамблдор сразу аппарировал меня домой, — мрачнею невольно. — Темный Лорд убил моих родителей, чтобы попасть в Дурмштранг на финал Турнира.

— О! — Луна округляет рот, затем прикусывает губу. — Извини.

— Не страшно, ты же не знала.

Две недели, как уже сказано, не прошли даром. Боль не ушла окончательно, но спряталась где-то глубоко внутри. Мое желание одиночества оказалось удовлетворено на все двести процентов, теперь, наверное, пришло время выговориться?

Смыть словами этот противный привкус во рту, так сказать.

Рассказ о годе в Дурмштранге и Турнире длится недолго, пару чашек чая. Отредактированная версия, без упоминаний опаивания зельями, ежедневных дуэлей, смертельности заданий и прочего.

— И потом появились родители, но они вели себя как-то странно, — язык почти не заплетается, — и я послала в них Сферу Спокойствия, чтобы не причинить вреда, а они выхватили палочки и атаковали в ответ. Темный Лорд открыл портал, появились Пожиратели Смерти, ну и маги начали сражаться с ними.

Клубящаяся пыль, всполохи заклинаний. Крики. Череп в небе.

— Бежим! — хватаю Флёр за руку и тащу.

Виктор прикрывает спину, разворачиваемся и втроем кидаем щит, кто-то из Пожирателей его сносит одним ударом. Взрывы, грохот, земля шатается. Лавина существ для третьего задания. Гарь и дым. Пытаемся скрыться, но тщетно. Дуэль с Пожирателем, втроем не удерживаем его одного. Виктор ранен, Флёр оглушена. Грохот падающих трибун и слышен чей-то безумный хохот. Голос Аластора, легко перекрывающий шум битвы отборными матюгами. Тонкс выныривает откуда-то из пыли, и мы сражаемся бок о бок, она прикрывает меня собой, рана, шрам поперек груди, и тут же удар с небес, столб зеленого огня, и антиаппарационный щит падает.

— Хватай Виктора! — ору Тонкс, подхватывая Флёр. — Вместе!

Телепорт прочь, подхватив всех, и расщепы на плечах и голенях, вкупе с облегчением и выворачивающей наизнанку усталостью. Стремительный блёв, Виктор приходит в себя, кто-то из взрослых магов Дурмштранга прикрывает нас. Ничего не видно, все бьются вслепую, тела под ногами, крики в воздухе, стоны, ор, оглушающая паника и подгибающиеся колени. Отражаем атаку и уходим вслепую, бежим, поддерживаю Флёр, и нам везет, прибегаем к своим. Делегация Италии, что ли? Неважно.

Успели сбежать. Чудом.

— А мы убежали, под шумок, вот и весь финал, — говорю Луне.

— В Хогвартсе говорили... разное, не слишком хорошее, — она ставит чашку на стол и крепко сжимает ее руками, как будто хочет раздавить. — С тобой же все в порядке?

— Конечно, — улыбаюсь криво. — Мне даже присудили победу в Турнире, за спасение остальных Чемпионов.

— Изумительно! И ты теперь будешь жить с нами?

Кухня у Лавгудов светлая, и сама Луна сейчас как лампочка, но я, наоборот, мрачнею и соплю.

— Понимаешь, даже то, что я просто жила здесь — подвергало твоего отца опасности. Я пряталась, не показывалась на глаза, но все равно кто-то мог увидеть или услышать, или еще что, — объясняю косноязычно, путанно, пальцы сплетаются и переплетаются. — И опасность эта никуда не делась, Темный Лорд придет еще раз, и я не смогу жить с вами, потому что жить — это жить, открыто, а не прятаться. Ваш особняк и эти холмы, они помогли мне прийти в себя, но теперь придется уехать, скорее всего, в Лондон, потому что война с Темным Лордом не закончена, и значит, я подвергаю вас опасности. Сейчас опасность минимальна, но все равно она есть, просто... мне некуда было больше пойти, чтобы пойти в одиночестве, но без отрыва от мира, чтобы привести голову в порядок, чтобы решить, как жить дальше... не знаю.

И теперь да, надо вернуться. Гарри! Каково ему, после смерти Сириуса и предательства Рона, пускай и невольного? Раз Рон сумел сбежать из Хогвартса, то все становится на места. Он знал, где я живу... жил, мог слышать клятву, а уж пытать подручные Волдеморта умеют. Я же настолько увлекся самокопанием и страданием, что забыл о Поттере, которому сейчас, наверняка, стократ хуже.

Жить у Дурслей и не иметь возможности поделиться горем?

Жить у Лавгудов и подвергать их опасности?

— Ты можешь жить дальше у нас, — с грустной улыбкой говорит Луна.

— Это опасно!

— Но ты же жила тут, а стоило мне приехать — убегаешь?

Вот что можно сказать в ответ на такое заявление? Давайте жить вместе, а если придут Пожиратели, отобьемся как-нибудь? Как объяснить все человеку, который смотрит на мир иначе?

— Мы можем поехать вместе искать Тропариуса! — еще раз улыбается Луна, почти весело. — Он озорной, и мех у него пушистый, только тропу его найти трудно, почти невозможно, поэтому он — Тропариус!

Уехать в Южную Азию? В конце мая это было бы почти идеальным решением, но сейчас? Нет, сейчас все вот так бросить не получится. Хотя... сама идея выбраться куда-нибудь кажется очень привлекательной.

— Ты же только вернулась из Хогвартса?

— Ну и что, — Луна машет рукой. — Мы с папой летом постоянно куда-нибудь ездим, ищем разных животных и птиц, в других странах, обычно в очень безлюдных местах.

Вот-вот, такое бы полмесяца назад — ухватился бы зубами, руками и ногами, и не отпускал бы.

— Луна, — вздыхаю, — у меня есть обязательства. Перед Дамблдором, перед Гарри, перед Орденом Феникса, в конце концов!

— Орденом Феникса? Ты мне не рассказывала! — оживляется Луна. — Вам там каждому выдают по фениксу, да? Как у Дамблдора? Или нет... Фоукс у вас там главный, да? Я всегда знала, что у Дамблдора не может быть простого феникса!

Сам не замечаю, как начинаю смеяться. Беззлобно, радостно, как будто настроение Луны передается и мне. Но все же проблема присутствия у Лавгудов остается, и отмахнуться от нее беспечно не получится. Особенно теперь, когда понятно, что антикризисные меры дали результат, и меня можно выпускать в общество. С осторожностью, но можно.

— Вот с Дамблдором мне и нужно посоветоваться, — говорю Луне. — Идея съездить куда-то... она хорошая, но мы же не можем просто так взять и отправиться?

— Почему? — она удивленно вскидывает брови и широко раскрывает глаза. — Мы с папой постоянно так делаем!

— Ну, это вы с папой, а у меня все сложно, — развожу руками, едва не роняя чашку.

— А, ну тогда все понятно, — неожиданно кивает Луна. — Принести тебе Остроухого?

— Кого?

— Это наша сова, она обычно спит на яблоне, — хихикает Луна. — Или ты камином отправишься?

Думаю пару секунд.

— Нет, надо написать письмо, Дамблдор, наверняка, весь в делах и заботах, попробуй еще поймай его, — задумчиво вслух. — А там и решим, где мне жить и куда ехать.

— Ты же устроилась в моей спальне, да? — спрашивает Луна. — Видела потолок?

— Эмм, это комната на третьем этаже, там просто потолок, — осторожно отвечаю.

— В углу оранжевый шкаф, на стене картина озера, два сухих цветка на окне и пол слегка поет, когда по нему идешь?

— Да.

— Это комната мамы, — Луна ставит локти на стол, подпирает голову руками и расплывается в мечтательной улыбке. — Нет, ты явно понравилась папе, раз он тебя туда поселил!

Улыбаюсь в ответ, и решаю не говорить, что сам там поселился, случайно, а Ксено не возражал.

— Письмо! — спохватывается Луна. — Сейчас принесу Остроухого!

Глава 4

12 июня 1995 года, особняк Блэков на пл. Гриммо, 12.

Дамблдор выглядит мрачно и устало, даже мантия его смотрится всего лишь мантией, а не сверкающим нарядом чудаковатого волшебника. На левой щеке след, словно кто-то дал ему пощечину обожженной рукой, но в последнюю секунду Альбус успел повернуться, и удар немного смазался, ушел ниже, ликвидировав часть бороды. Зная успехи колдомедицины, можно смело утверждать, что это не просто ожог, каковые та же мадам Помфри, например, лечит за несколько часов.

— Последствия клятвы, — поясняет Дамблдор, садясь.

В зале особняка никого нет, да и в самом здании пусто и тихо. Слишком пусто и слишком тихо, с учетом портрета той же Вальбурги, любящей орать сутки напролет, было бы кому. Сириус, помнится, много об этом рассказывал, посмеиваясь в адрес родственников.

— Смертельная опасность не по вашей воле, мисс Грейнджер, — продолжает Альбус, задумчиво почесывая ожог, — в общем, я легко отделался.