— Атаковав конференцию, маги — противники отмены — провели черту, — говорит Аластор, — а то, что им не удалось добиться своего, внезапно поставило их в положение, в котором некуда отступать. Они или возьмут верх, и не дадут отменить Статут, нападут на магглов, и так далее, или падут в этой борьбе. При этом не надо думать, что магические страны монолитны, и что если Министр против отмены, то и вся страна будет против. Власть Министра велика, но не абсолютна... в обычное время.
— Так вот зачем они поддержали гоблинов! — неожиданно доходит до меня.
— Война, а значит абсолютные полномочия, истребление неугодных тварей и в то же время, натравливание их на тех, кто поддерживает отмену Статута, позицию Дамблдора, так сказать. Страх и недовольство среди магов растут, они сплачиваются вокруг Министерства, а Министр против отмены Статута, да еще и указывает, мол, вон, соседи за отмену, и гоблины сразу распоясались!
Да, это был ловкий ход, с гоблинами и сплачиванием против них магов, вот только теперь противники обратили тактику Дамблдора против него же. Им некуда отступать? Так и нам тоже!
— Также, на конференции, пострадали и были убиты в первую очередь Министры из числа тех, что поддерживали Дамблдора и его план.
— Даже странно, что после взрыва не подъехала пара карательных отрядов, окончательно добить тех, кто выжил или сумел выжить, — вырывается у меня.
— Кто тебе сказал, что этого не было? — взгляд Аластора становится тяжелым, почти физически.
— Но Тонкс...
Щека Аластора дергается, а лапа скребет по полу, Моана аж подскакивает. Понятно.
— Ты думаешь там хоть кто-то, хоть что-то вначале понял? — голос Грюма падает до свистящего, жутковатого шепота. — Нет, все вскрылось потом, когда исполнители взрыва начали уносить ноги, когда прибыли эти карательные отряды, которым не хватило выдержки и ума, и мы схватили их, тут же вскрыли, выпотрошили до последних воспоминаний, прямо на глазах у тех, кто выжил, благодаря Дамблдору и Фламелю.
О его смерти сообщали, да, но не в качестве спасителя конференции, туманно так, мол, был погиб и все. Не то, чтобы мне было жалко Николаса — трудно жалеть того, кого ты не знал, но согласитесь, в качестве знаковой фигуры он точно подошел бы лучше меня? Не какая-то там липовая внучка Дамблдора, а целый наставник самого Альбуса, первооткрыватель философского камня и так далее.
— Но как же...
— Министр США выжил, и у меня есть там друзья, — морщится Грюм, — которым я верю, которые вели расследование. Взрыва не удержал бы в одиночку ни один из магов, но Фламель поддержал Дамблдора, и вдвоем они не дали взрыву накрыть всех. Не спрашивай, я не знаю как, они это сделали, но сделали. И теперь магический мир расколот, но противники отмены не победили. Пока еще.
— Пока?
— После выяснения первопричины взрыва, те, кто колебался, склонились в нашу сторону, но склониться — это еще не означает победить. Куча Министров погибла, и у них в странах бардак, как у нас. У тех, кто не погиб, гоблины и агенты противников отмены, они-то готовились брать власть, давить сопротивление. Бардак и хаос повсюду, даже тех, кто громогласно объявил о своем нейтралитете, притесняют, и противники отмены действуют слаженно, тогда, как наши силы разобщены, разрозненны, каждый сам за себя и каждый пытается справиться со своими проблемами, не в силах помочь соседу, понимаешь?
— Вполне.
— Тогда тебя не должен удивлять визит в Визенгамот. Министра у нас нет, и его выборы нужно ускорить, ускорить до предела, как только можно, и при этом еще не ошибиться с кандидатурой, чтобы он поддерживал дело Дамблдора, иначе нам всем крышка.
— Разве Визенгамот не расколот, как весь магический мир?
Грюм усмехается, ведет неопределенно рукой, потом говорит.
— К счастью, эти старые пеньки вроде понимают, что речь идет об их безопасности, и значит, будут шевелиться.
— Безопасности?
— Дамблдор — это Британия, Британия — это Дамблдор, да и Боунс поддерживала Альбуса, так что никто не будет разбираться в личных политических пристрастиях, мы все тут теперь армия Дамблдора, подлежащая уничтожению, и кстати, об армии тоже пойдет речь.
— Армия? — нет, Аластор говорил о ней, но мне показалось, что это скорее какие-то пожелания на будущее, нежели конкретные планы.
— Армия, — повторяет Грюм твердо. — У нас война, все, кто высадился на землю Альбиона — враги, а врагов на войне убивают. Отчаянные времена — отчаянные меры. Нужно в кратчайший срок задавить сопротивление и не дать набежать новым гадам.
В его глазу я читаю больше, чем было сказано. Соединение стран на высшем уровне, этакое объединение магического мира, два объединения, кто кого переможет, и кто выставит армию больше. И затем разговоры с людьми с позиции единого мира, а даже если Статут провалится раньше, то у магов будет армия и многое может пойти иначе. Гарри убит горем, но можно не сомневаться, и его привлекут, как привлекли меня. Водрузят на палки, как знамена, бросят в бой, и кто знает — ждет ли нас высадка в других странах, в рамках экспедиционного корпуса? Так сказать, операция Овермаг? Свой Министр, свой директор Хогвартса, закон об армии, и Грюм во главе, все ясно, никаких хитрых интриг, как у Дамблдора, нет, не менее действенный, но все же другой путь — силовой путь. И не исключено, что на нем, на этом пути "живые позавидуют мертвым".
— Вот, вижу прежнюю Грейнджер! — хмыкает Грюм. — Ну что, ты готова?
Да, надо было бежать, пока было время, а теперь уже поздно, жребий брошен, выбор сделан и остается только встать и ответить.
— Всегда!
Глава 13
16 июня 1997 года, Хогвартс
Астрономическая башня — излюбленное место свидания учеников Хогвартса. Считается, что это романтично — стоять под звездами, смотреть с высоты и все такое. Есть у меня сильное подозрение, что эту байку сочинили сами преподаватели в незапамятные времена, чтобы было легче ловить влюбленные парочки, ну или хотя бы держать их под контролем, кто с кем куда ходит. На башне дует, отступать с нее некуда, ночью Синистра проводит здесь уроки, ну и вишенка на торте — небо частенько затянуто тучами, как вот сейчас.
Ветер свистит и завывает, гонит облака, и в их прорехах мелькают звезды и полная Луна, такая круглая и желтая, что впору вскидывать голову и выть, аки матерый оборотень. Смешно, парадоксально, невозможно, но оборотни теперь наши союзники. Не все, но какая — то часть, я и Грюм только что вернулись с переговоров с ними. Чистокровные их презирают, гоблины их ненавидят, оборотни шли за Темным Лордом, потому что тот обещал им свободу и равные права, и вот теперь история повторяется, в виде фарса — ведь мы тоже обещаем им равные права и прочие свободы, связанные с отменой Статута.
Сторонники "чистой крови" затягивали обсуждение вопросов, касающихся различных существ и Статута, под разными предлогами: то гоблины, то Марс слишком яркий, то несварение желудка у кого-то, то еще что, но теперь, как поясняет Грюм, проволочек не будет. Ну, тут остается только молчаливо похмыкать, даже если оставшийся состав всемирной конференции настроен на отмену Статута, обсудить там надо столько, что быстро такое решается только в сказках. И на основе их решений уже будут разговоры с людьми, дабы разом, по всему миру отменить Статут, и избежать различных эксцессов.
Правда, предварительно надо подавить один маленький эксцесс под названием гражданская война магов.
— Ты опять не здесь, — тихо говорит Луна, ее руки обнимают меня сзади, тело прижимается к спине. — Что-то страшное?
— Не особо, — кривлю рот.
Оборотни не рискнули нападать, хотя мы явились без приглашения. Скалились, рычали, делали вид, что они дикие звери, но все же мозгов не вступать в бой им хватило. И разговоров особых не разводили, в отличие от вчерашнего Визенгамота, вот уж где говорильня была, уши увяли от усталости. Но то ли и вправду моя репутация чего-то стоит, то ли Грюм просто прикрывается мной, так сказать, для отвода глаз, но оно работает, и наша армия получает первых бойцов.
Армия Дамблдора.
— Я скучала по тебе, там, среди магглов, — шепчет Луна, — и ты опять не со мной. Мне страшно, что мир вокруг заберет тебя и не отдаст, оставит себе, поглотит.
— Извини, — отвечаю, не оборачиваясь, — но если не действовать сейчас, то мир заберет нас всех, и не просто поглотит, а убьет, как уже чуть не убил.
Да, ей там, может быть, и было тоскливо, сидеть в четырех стенах в гостиницах, но она хотя бы жива! Жива! Достаточно посмотреть на Уизли и Гарри, чтобы понять, какой я везунчик, хотя часть этого везения обеспечена моими руками, кровью и магией — сами Лавгуды из особняка бы не выбрались. Но сами по себе они и не были бы кому-то интересны, и чувство вины за это терзает меня, толкает на опрометчивые поступки, нашептывает варианты, скажем так, заступающие за черту морали, но при этом усиливающие шансы Лавгудов выжить.
Интересно, у Дамблдора было так же?
— Мы прогневали чем-то мир? — встревоженно спрашивает Луна.
— Нет, только его обитателей, — отвечаю вроде спокойно, но все же легкий скрежет зубов раздается.
Ну ладно нас, кто был тесно связан с Дамблдором, но остальных-то за что? Мунго? Хогсмид? Тех магов на похоронах? Мадам Розмерту с ее кафе и Фортескью с его лавкой мороженого? Мабонгу и трех его учеников? Многочисленных магов по всему миру? Общину вейл возле Лиона? Министра Испании вместе с семьей прямо в особняке? Тех магов в одной из египетских пирамид?
— Это хорошо, — выдыхает Луна, и руки ее поднимаются выше, начинают оглаживать и пощипывать.
— Да ничего хорошего, — ворчу в ответ, не делая, впрочем, попыток убрать ее руки.
Чуть наклоняюсь вперед, смотрю с высоты, вспоминая, что вроде отсюда в фильме улетел Альбус Дамблдор на поля вечной охоты, но Луна воспринимает это как приглашение, и одна рука ее ныряет под мантию, под одежду, вторгается в мое личное пространство настолько резко, что разом вышибает мысли о Дамблдоре.
— Вот так, вот она точка хорошего настроения, не думай о плохом, не думай, очисти сознание, — шепчет Луна, навалившись сзади, вжав меня в парапет.
Вторая рука ее тоже ныряет под одежду, и тем самым открывает доступ ветру. Сильные, напоенные теплом порывы, но все же вызывающие озноб, дрожь в теле, несмотря на энергичные, горячие ласки Луны. Надо бы поднять руку, поставить щит, сменить позу, перебраться в башню, в конце концов, но меня словно обессиливают эти мысли о погибших. Словно я виноват во всех этих многочисленных смертях, и теперь все они будут являться ко мне по ночам, пока мы не отомстим за них. Мы? Новый порыв озноба, и я слышу слова Луны, тот ее горячечный шепот, который иногда сопровождает наше сцепление тел, как правило, когда это происходит спонтанно, в незнакомых местах или под влиянием момента.
— Сражаться рядом с тобой, — шепчет Луна.
— Что?!
Ярость вскипает мгновенно, и мне становится страшно, тогда, как тело уже разворачивается и взлетает, вместе с Луной, прищемив и вывернув кисть ее руки, которая так и остается зажатой между ног.
— Мне больно! — вскрикивает Луна, закусив губу, на глазах ее появляются слезы.
Но мы взлетаем выше, словно хотим продемонстрировать всему Хогвартсу сцену секса в небе с Луной на фоне Луны, и я ору, забыв о сдержанности, щитах, заглушках.
— Больно тебе?! Больно?! Как ты намерена сражаться, если тебе уже сейчас больно? Как ты намерена сражаться, если с гоблинами идут существа, которых ты собиралась лечить?! Тебе больно?! Представь, как будет больно твоему отцу, когда тебя вернут в переломанном, изнасилованном виде, с вывалившимися наружу кишками и языком?!
Ксенофилиус пока еще под присмотром Помфри, но уже через пару дней будет бегать и скакать по Запретному Лесу, хоть какое-то облегчение. Хоть кого-то сумел спасти. И рисковать теперь Луной?
— Нет, этого не может быть, — вскрикивает Луна, плачет, пытается вырваться, но потом смотрит вниз и прижимается сильнее. — Не может быть! Не уходи! Я смогу тебя защитить! Не дать превратиться!
— Защитить? Да ты себя не можешь защитить!
— Я хочу помочь, — уже еле слышно бормочет Луна.
Одежда ее душит, стягивает, пеленает, повинуясь моему бессознательному импульсу, и я отдергиваю руки, но тут же подхватываю Луну, которая уже собралась падать вниз беспомощной куклой. Во мне схлестываются, свиваются, бурлят несколько потоков, бурлит магия, буквально обжигая вены, и мне опять вспоминается, этот чертов Дамблдор и его слова о схожести с Темным Лордом. Да, блядь, я покараю всех, кто посягнул на мое! Отомщу за всех, кто был убит без вины! Превращусь ли я в итоге — наверное, это не мне решать, но раз из меня сделали оружие, то я буду разить, как разил ранее, и на этом выплеске эмоций до меня неожиданно доходит, что я все же как-то и где-то обязан Дамблдору жизнью Лавгудов. Если бы не раздутая, высосанная из бороды, репутация Кровавой, нас бы просто сожгли Адским пламенем, прямо там, в особняке, как это сделали с Уизли, но нет, атакующие побоялись и дали шанс вырваться.
Ярость, гнев, страх, боль, желание убивать — стихают, спадают, словно стягиваясь в один узел, завязывая в него внутренности, и вместе с упадком приходит спокойствие. Всех убить и разгромить, вырвать победу, выдавить ее из окровавленных трупов врагов, и потом заплатить свою цену. Потом. Чтобы оно было, это потом, чтобы остались живы те, кто еще жив, здесь и сейчас, мне все же надо будет выступить вперед и подтвердить свою выдуманную репутацию, сделать ее реальной, и если кто-то будет способен удержать меня от превращения — то это Луна.
Чистая, не запятнавшая себя кровью Луна, а значит, мне надо будет сражаться за нее и за всех погибших.
— Ты права, — я подлетаю к Луне, и ее оковы — одежду разжимает, она судорожно вдыхает и кашляет.
Слезы льются из ее глаз, и мне страшно и неловко спрашивать, кого же она видит во мне. Стыдно за эту вспышку, и еще немного страшно, что я мог просто убить Луну в приступе гнева. Так оно было у Темного Лорда, да?
— Ты поможешь мне не превратиться, — шепчу ей, и мы медленно снижаемся, — и когда все это закончится, мы уедем далеко, спрячемся от всех, будем жить вместе, только ты и я, больше никого.
Там, в тишине и одиночестве мои приступы пройдут, Луна вылечит меня, наверное, но даже если нет, то там хотя бы никто не пострадает. Даже Луна, ведь я собирался заняться системами защиты, не так ли? Сейчас не помешали бы амулеты, "связывающие сердца", надеть их и заняться любовью до полного умопомрачения, но чего нет — того нет, все сгорело в особняке Лавгудов. Да, мы построим свой особняк, правда без блекджека и шлюх, без Ксенофилиуса и печатного станка, без никого, даже без детей, ибо пока еще рано думать о них, да и какие дети с такими... родителями?
— И крылатые единороги, — добавляет Луна.
Это настолько неожиданно, что я останавливаюсь в сантиметре от ее губ и переспрашиваю тупо.
— Что?
