Нимфадора тихо улыбается.
— Думаю, Гермиона поможет тебе наказать этих нарглов, сколько их там осталось на каникулы... дюжина, кажется.
— А ты знаешь, где у них гнездо? — спрашивает Луна.
— Конечно! В башне Рэйвенкло!
— Значит, они спрятались под моим носом, — вздыхает Лавгуд, — я сколько ни искала, так и не нашла их следов в своей башне. Нужно будет попросить папу прислать мне Очки, позволяющие видеть невидимое.
Дверь с протяжным стоном закрывается и хлопает. Сама.
— Ну вот, я же говорила, что тут кто-то есть! — подскакивает Нимфадора.
— Да ладно, просто сквозняк, — оборачиваюсь на открытые окна.
За окном — бабья весна, жарко не по — апрельски, почти душно. Собственно, и одежда, поэтому такая летняя, открытая, без толстых мантий.
— Идите, ищите обувь, — машет рукой Тонкс и зевает, — а я пойду, посплю.
— Так что нам угрожает?
— Да ничего нам не угрожает, — невнятно, едва не вывихивая челюсть, произносит Нимфадора. — Темному Лорду нужен Поттер и Министерство, но ни туда, ни туда, он сам не полезет, а без него у врага шансов нет. Нам нужен Темный Лорд, но он никуда не лезет, а где прячется — мы не знаем.
— Понятно. По — прежнему патовая ситуация?
— Ага, никто рисковать не хочет, все чего-то ждут.
— Да известно чего, — пожимаю плечами. — Лета.
— Ну да, — соглашается Нимфадора. — У Аластора уже руки чешутся, так ждет лета.
— Почему?
— Так Темный в полной силе сюда нагрянет, столько врагов и не надо сдерживаться, ха!
Чешу в затылке. Да, это конечно аргумент. Любит, любит Грюм подраться, да почти негде проявлять силушку богатырскую.
— Ладно, — машу рукой, — до лета еще далеко, пойдем, Луна, поищем твою обувь.
При выходе из Клуба ветер ударяет в спину, прорывается сквозь одежду, холодит спину, словно предчувствием опасности. Правда, попутно он же очерчивает фигурку Луны, и похотливый выдр ловит новую цель и начинает ее облизывать.
Луна-то не откажет, но нечего давать волю всяким животным.
— Где ты видела обувь в последний раз?
— Возле своей кровати, — подумав, отвечает Луна.
— Ну, идем тогда к тебе.
И мы идем в башню Рэйвенкло.
Гарри Поттер, проводив взглядом удаляющихся Луну и Гермиону, отошел за угол и сдернул мантию-невидимку, не сдержав вздоха облегчения. Чуть не попался! Даже в отсутствие Грюма с его всевидящим глазом, слежка и подслушивание едва не провалились. Вроде и стоял, затаившись, и дышал в сторону, и не бегал никуда, а все равно его почуяли и заподозрили неладное. Наверное, смотрел слишком пристально, но как не смотреть, когда Дора чесала живот, а потом еще и правую грудь? Гарри, конечно, отвернулся,... как сообразил, что происходит. Нет, он не собирался изменять Джинни, но все равно картина вытянутой, остроконечной груди так и стояла перед глазами, просилась в руки, обещая мягкую, нежную сочность и мякоть манящего запретного плода.
Нет, он должен думать о деле!
Мысли постоянно соскальзывали на девушек, на Джинни, влезая в размышления о делах, дополняя их. Гарри быстро сообразил и переключился, начал думать о деле вперемешку с мыслями о девушках и о том, кого не может потерять. Если Волдеморт придет сюда, то все погибнут, друзья, Джинни, знакомые, маги Ордена, пытающиеся защитить и помочь Гарри. Как погибли ранее многие, включая Рона и Сириуса.
Он, Гарри Поттер, нужен Темному Лорду, а Темный Лорд нужен Дамблдору для победы.
Значит надо, как в шахматах Рона, разыграть гамбит. Жертва пешки или фигуры во имя получения превосходства в партии. Он — Гарри, станет такой пешкой, но мало будет принести себя в жертву, надо будет еще и обеспечить выигрыш. Надо придумать план, который сработает, и придумать в одиночку, ведь только заикнись он о своих намерениях, как его остановят и не дадут совершить задуманное. Надо поставить всех перед фактом, и тогда все останутся живы, а Темный Лорд будет повержен.
Поразмыслив, Гарри отправился к ближайшей лестнице, ведущей вниз.
В гостиной Рэйвенкло сидят трое, два парня и девушка, сочиняют совместно какой-то длиннющий трактат. Не менее пяти метров свитка, лежащих на полу, уже покрыто какими-то формулами, стрелками, каббалистическими знаками и прочими рунами. Даже язык местами не английский, глаз не ухватывает знакомых слов. Троица даже не смотрит в нашу сторону, занятая спором и рисованием на свободном куске свитка.
Седьмой курс, скорее всего, уж точно старше нас. Готовятся к экзамену, наверное.
Проходим мимо и поднимаемся в спальню Луны. Там все как прежде, художественный беспорядок подростковой спальни в сочетании со страстью к уборке и порядке, и с капелькой безумия самой Луны. В этот раз беспорядок лидирует, уезжавшие многое побросали, как попало, а Луна, разумеется, даже и не подумала что-то трогать у соседок. Они вот ее обувь и одежду, и вещи любят трогать... раньше любили, потом "наглы" поняли намек и угомонились. С чего бы происходить рецидиву, особенно в отсутствие соседок Луны по комнате?
— Луна, — указываю пальцем на подоконник.
Вся ее обувь стоит там в ряд.
— Ой! Точно! Я же сама их туда поставила, чтобы они напитались светом Луны! Гермиона! Ты спасла меня, и теперь мне снова не страшны пяточники! — энтузиазма в голосе Луны столько, что прямо переполняет комнату. — Надо будет вернуть тапочки Найтли, но вначале я должна поблагодарить тебя!
— Ты бы и сама их нашла вечером, — пожимаю плечами.
— Нет-нет, без тебя я бы не справилась, — уверяет Луна, — и я обязана отблагодарить тебя, тем более что ты и сама не против!
И она, бросив лукавый взгляд снизу вверх, приподнимает платье, подгибая одновременно с этим ногу.
— Ты уверена? — спрашиваю, тупо так, как раз по состоянию опустевшей и звенящей головы.
— Конечно! Твои мозгошмыги кружатся в форме сердечка, и рисуют... ой, хи-хи... рисуют голенькую девушку! Она пухлая... нет, стройная... нет, похожа на меня... снова пухленькая... хи-хи! Раньше они такого не делали!
Не поспоришь, организм распален местами, правда, клапан приоткрывал и сбрасывал давление уже несколько раз, но руками все же не то, особенно против молодого тела.
— Я сделаю тебе хорошо, — Луна уже рядом, шепчет жарко в ухо, — сюда никто не зайдет и нас не увидит. Я помню, что ты делала, я смогу так же, и еще я добавила в мазь из слив особого желе, которое любят мозгошмыги!
Рука ее уже залезла ко мне в трусы, и ласкает, натирает, играет пальчиками, неумело, но настойчиво, и от Луны веет жаром Солнца, если так можно выразиться. Чувствуется, что ее тоже распирает, из-за чего, собственно, и были мысли сдерживаться до победы.
Если вместо дела будет — играй, гормон — то пролюбим победу, как пить дать!
— Луна, — а тело само чуть приседает, чтобы ее руке было удобнее, — нас не увидят здесь, но нас видели, когда мы заходили сюда.
— Ни у кого из них нет видящих очков, — возражает Луна, пуская в дело вторую руку и атакуя мою левую грудь.
Она чуть ниже меня, но это не мешает ей непрерывно осыпать поцелуями затылок и шею, настойчиво, даже чересчур настойчиво, двигать руками.
— Луна, спокойнее, ты же не огонь трением добываешь, а хочешь доставить удовольствие, — организму хорошо, он не хочет отталкивать руки, прерывать сеанс.
Темп тут же замедляется, и меня отпускает. Немного, но отпускает.
— Нас видели, и что скажут, когда мы отсюда выйдем спустя два часа, красные и потные?
— Мы можем помыться, — шепчет Луна на ухо и тут же кусает за плечо. — Арр!
— Что это было?
— Я хочу тебя съесть, моя слива! — бормочет Луна, сквозь покусывания и облизывания. — Прямо здесь!
— Луна, ты меня слышала? Кто угодно догадается, чем мы тут занимались!
Луна словно не слышит, гладит, натирает, не дает вырваться, лезет пальцами и пытается зубами содрать с меня одежду, рычит, словно дикий зверь. О! А это мысль!
Луна проваливается вперед и едва не давит меня в падении, но успеваю отскочить.
— Гермиона? — руки Луны поднимают меня вровень с ее лицом. — Какая ты прелесть!
И целует меня — выдру в нос! Убежать бы, да на трех ногах не ускачешь, дверь не сдвинешь. Зато возбуждение резко проходит, словно не меня, распаленного двумя предыдущими днями, только что пытались удовлетворить и предлагали... все предлагали, в сущности.
Надо будет учесть на будущее такой вот способ борьбы.
— Ты не можешь говорить — бедняжка, — гремит голос Луны, — ой, у тебя три лапки? Давай, я привяжу тебе протезик, из Дракучей Ивы, есть у меня веточка.
Она еще раз целует меня — выдру в нос и ставит на пол, после чего разворачивается и начинает копаться в сундуке возле кровати. Торопливо превращаюсь обратно, и прикусываю губу. Надо было выждать, возбуждение еще не прошло, да и вид Луны, склонившейся, оттопырив попку, не способствует спокойствию. Но все же легче, и поэтому торопливо отступаю к двери, поправляя одежду и ощущая легкую ломоту между ног.
— Луна, остановись.
Она разворачивается, выпрямляется, но все же не шагает.
— Почему? — в голосе ее нежность и обида.
— Темный Лорд еще не побежден, помнишь наш разговор? И к экзаменам готовиться надо, не забывай.
Про экзамены отмазка так себе, но с Луной прокатывает, в силу ее неопытности.
— Аыыыы! — стонет жалобно, почти воет Луна, сложив руки на груди.
— Успеешь еще сорвать, — невольно хихикаю, — сливу моей девственности.
Прикидываю в уме. Экзамены — начало июня. Если они состоятся, то значит, с Министерством все будет относительно в порядке, неважно, мы победим или евромаги пойдут в бой. Если же все будет плохо, то и экзаменов не будет, так что можно обещать смело.
— После сдачи экзаменов — я твоя, сможешь съесть целиком и без остатка, с ног до головы.
— Правда?
— Клятва на мизинчиках, — оттопыриваю мизинец на правой руке.
— Клятва, — тут же вскидывает руку Луна, и оттопыривает мизинец.
По идее надо бы каноничный вариант клятвы, но как ее сейчас касаться? Нет уж, потерпит организм еще, ничего страшного, зато с Луной ничего не случится лишь потому, что она была близка мне и тем самым стала целью в глазах Пожирателей и их Лорда.
— Сейчас приведи себя в порядок, и идем обратно, не забудь поблагодарить громко за помощь в нахождении обуви, понятно?
— Понятно, — вздыхает Луна, и тихо, жалобно добавляет. — Ыыы.
Тяжело подростком быть, тему секса обходить.
Хорошо хоть Лаванда еще в медпункте, нет риска, что наброшусь на нее ночью.
Глава 18
10 апреля 1996 года
Гарри смотрел на небольшой, хрустальный флакон в своей руке, словно пытался загипнотизировать золотистую жидкость в нем. Все те же, передуманные по десять раз мысли, глубинные и сокровенные, которыми он ни с кем не делился, всплывали в голове Поттера. Никто не может победить Волдеморта, только Гарри. Гарри не в силах противостоять Темному Лорду, опыта и магии не хватит. Волдеморт не знает Силы Любви и силы тех, кто способен пожертвовать собой за любимых.
Страх смерти никуда не делся, как и в прошлые разы, Гарри было страшно от одной мысли, что придется умереть. Добровольно. И в то же время он знал, что готов. За всех умерших из-за его нерешительности. За всех живых, еще живых. За Джинни. За Невилла. За Гермиону. За Дамблдора.
Даже за Дурслей.
Но что толку с жертвы, если она напрасна?
В шахматном гамбите остальные фигуры и пешки, воспользовавшись жертвой, идут в атаку и ставят мат вражескому королю. Кто поставит мат Волдеморту, если Гарри будет один? Кому можно доверить прикрывать спину, кто окажется в силах принять жертву Гарри и не препятствовать ей? Мысли Поттера скользили, перебирали, и приходилось признать, что никто. Все, кому Гарри доверил бы прикрывать спину, в первую очередь отказались бы это делать, услышав о добровольном жертвоприношении. Мелькали лица, ругающиеся, плачущие, умоляющие, кричащие, но никто, никто не сказал бы "Да, Гарри, классно придумал, давай сделаем".
Поэтому Гарри вчера прокрался к Слагхорну и выкрал флакон, который сейчас держал в руках. Феликс Фелицис, зелье удачи, приз от зельевара особо расторопным ученикам. Со слов Слагхорна и Фреда с Джорджем, тому, кто выпьет зелье, будет способствовать удача во всех начинаниях.
Недолго, буквально на несколько часов, но зато во всем.
Казалось бы, что мешает принять вторую порцию?
Фред и Джордж, услышав об этом, сделали страшные лица и на полном серьезе, без всяких шуток, объяснили Гарри, кто такие "зельевые наркоманы" и что их ждет. Нет, такой судьбы себе Гарри не желал, и это означало, что он должен победить с одной попытки.
С одного флакона.
Но как? Как?!
Именно этот вопрос мучил и продолжал мучить Гарри, смотрящего на флакон, и пытающегося придумать план. Как и в прошлые разы, план не придумывался. Никто не победит Волдеморта, кроме Гарри. Без команды поддержки, которая сможет воспользоваться жертвой, не победить. Команда поддержки не пустит Гарри никуда. В сердце своего убежища Волдеморт и Гарри будут сражаться одни.
О какой победе тут вообще может идти речь, даже при воздействии удачи?
Гарри почувствовал, что решимость его покидает, и одним стремительным движением открыл флакон, и тут же, не давая себе отступить, поднес его к губам. Зелья во флаконе было на один глоток, шипучий, пряный, прокатившийся по горлу приятной волной и ударивший Гарри в голову. Теплота в животе и легкость в голове, мир вокруг внезапно стал простым и понятным, словно Гарри выпил не зелье удачи, а ящик сливочного пива.
И самое главное — он знал, что нужно делать.
Перо и пергамент, словно сами прыгнули в руку, короткая записка из двух строк, которую Гарри спрятал в карман мантии. Легкость в теле подталкивала вперед, и он пошел, словно паря над лестницами, вниз и вниз, прочь из замка, к теплицам профессора Спраут. Ноги сами понесли его к третьей теплице, и только тут Гарри сообразил, что направляется к Невиллу.
Зачем, он не понимал, но решил положиться на новое чувство внутри.
— Привет, Невилл! — воскликнул громко Гарри.
— Привет! — отозвался тот, не оборачиваясь.
Как и в прошлые разы, Невилл работал над своей Ползучкой. Бесформенный куст, смесь Дьявольских Силков, Дракучей Ивы, Лианы-удушайки, и еще дюжины магических растений. Взрослый куст, по замыслу Невилла, должен был обладать незаметностью и смертоностью, в сочетании со способностью быстро расти. Подкидываешь врагам под их убежище, и через сутки Ползучка передушит там всех во сне.
Но пока что куст если кого и душил, то только самого Невилла.
— Что — то случилось? — в этот раз Лонгботтом обернулся.
Куст, воспользовавшись моментом, выбросил плеть — щупальце. Невилл, не глядя, щелкнул секатором, и плеть спряталась обратно, а сам куст затрясся, словно в приступе злобного хохота. Или страха.
