Петля времени

А это означает, что в папочке полковника, лежит ещё один сюрприз для меня, в виде официальной справки из института, с подробным перечнем работ, в которых я принимал участие. С точным описание тематики и полученных результатах. Так что скрывать очевидное — бесполезно.

— Итак, расскажите нам о своей работе за последние два года.

Вы когда-нибудь пытались вспомнить, что делали последний год? И так, чтобы всё было разложено по датам, темам, времени отпуска, больничным, срокам командировок и тому подобное. Да ещё без ваших черновых записей и возможности свериться с официальной и личной бухгалтерией.

Причем, 'вспомнить' всё нужно было так, чтобы у сидящих в этом кабинете не возникли лишние вопросы. Ответы на которые, породят новые вопросы. Потом уточняющие вопросы. Потом уточнения на уточнения. И вот... вы попались.

Не бьются даты. Или последовательность событий не соответствует реальным. Или ещё какая-то мелочь.

Будет время, попробуйте.

Я почесал голову и сказал:

— Календарь есть?

— Зачем?

— А вы что, считаете меня Вольфгангом Мессингом? Он там мог запомнить несколько тысяч цифр, а потом выдать их по любому запросу. Я вот не могу всё вспомнить так сразу. Мне нужно подумать и восстановить события.

— Хорошо. Тогда назовите нам работы, в которых Вы участвовали.

Ну вот. Так и думал. Первая проверка на вшивость.

— Ну, это просто, — и я перечислил всё, к чему удалось прикоснуться.

— Вот тут, пожалуйста, подробно поясните, для чего Вам потребовались консультации с Шихманом.

Ай! Прокол. Не мой, а полковника.

Или сверхтонкая игра: заметит или не заметит клиент подставу.

— Кроме обсуждения развлечений на вечер, я с Шихманом ни о чём не консультировался. Не его тематика. А вводить чужих в тему, у нас не положено.

— То есть, Вы хотите сказать, что ничего со своими коллегами не обсуждали?

— Не ничего, а конкретно относящегося к теме работ. Общие принципы и математические модели — безусловно, обсуждались.

И вот так три часа. Скажи как? А так? А видел? А если не знал, то тогда как?

Гора вопросов, чтобы притупить моё внимание. И вдруг:

— А где сейчас Шихман?

— В отпуске.

— То есть, проверить ваши слова у нас не получится?

— Ну почему? Выйдет из отпуска — проверите. Или отзывайте.

— А где он отдыхает?

— Я не настолько близко знаком с Алексеем Арнольдовичем, чтобы он посвящал меня в столь интимные подробности.

— То есть, знать, где он отдыхает, может только руководство института?

— Мне казалось, что наше обсуждение затрагивает несколько иные темы. А вопросы мест отдыха сотрудников, стоит обсуждать с их родными или начальством.

— Хорошо. Тогда продолжим...

И опять — что, где, когда?

Через час полковник решил, что я дозрел и задал вопрос, который поставил меня в тупик:

— Какие конкретно функции выполняет установка, которую Вы собрали в операционном зале?

Что-то в груди ёкнуло — началось.

— Что значит функции? Это установка служит для получения новых покрытий. И в этом её основная функция.

— А не основная?

— А нет у неё не основных. Всё остальное обеспечивает её функционал.

Полковник помолчал и задал следующий вопрос:

— А для чего вы начали снимать блоки с установки?

— Что значит для чего? Для её модернизации. И эти работы проводятся с установкой постоянно.

Следак посмотрел на меня долгим изучающим взглядом и спросил так, как будто уже нашёл вредителя и теперь просто поясняет всю меру его заблуждения.

— Это Ваша личная инициатива?

— Что значит личная? Я на работе и подчиняюсь распоряжениям руководителя.

— И по чьему же указанию вы проводите эту работу?

— Алексея Арнольдовича. За время его отпуска я должен полностью очистить площадку. И подготовиться к монтажу нового оборудования.

— Значит, у Вас есть план размещения этого нового оборудования?

— Откуда? Все планы в голове у шефа... Алексея Арнольдовича. А я просто выполняю его распоряжения.

И вот тут в разговор вступил этот непонятный профессор.

И начал подробный допрос. И его вопросы были не такими простыми, а были составлены так, чтобы выяснить все нюансы работы нашего аппарата. И для того, чтобы не упустить что-то важное, он регулярно заглядывал в свой конспект и шпарил по нему.

Для чего нужны эти и эти узлы? Как работает этот блок? Что делает эта схема? Откуда берётся питание на эти элементы?

Мне сразу стало понятно, что установку пытались изучить. Втихаря, с привлечением сторонних специалистов. Но полностью понять все тонкости её работы не удалось. И вот сейчас под видом опроса из меня пытались достать информацию об особенностях конструкции.

И большой бедой было то, что я знал, для чего предназначены все узлы этой установки и как они работают. Ведь я её и собирал. По существу я был её Главным конструктором. Да, вместе с Максом и Лёхой, но делал всё я. Они только говорили, что должно получиться на выходе, как нужно ориентировать магнитное поле, где поставить ловушки, активаторы, каких характеристик поля нужно достичь...

А я всё это считал, собирал или заказывал готовое.

И самое страшное было то, что прокол гипера придумал я. Точнее, как сделать этот самый прокол. И реализовать в железе.

Правда, сейчас часть модулей установки отсутствовала. А часть была заменена на другие.

Но остались... как бы это сказать, определённые элементы, которые изначально не предназначались для трансмутации. И их использование было несколько нелогичным. Можно было бы использовать совсем иные технические решения, более оптимальные именно для задачи нанесения покрытий.

Но тут было самое банальное объяснение.

Научная мысль не линейна. И то, что вчера казалось полезным, сегодня может быть признано вредным. То, что использовалось вчера и выглядело верхом совершенства, сегодня может быть сделано совершенно иным образом.

И тогда, многие элементы снимаются, или заменяются. А часть блоков, в которых много лишних функций, остаются памятником бесхозяйственности. Кажущейся бесхозяйственности. Потому, что в ряде случаев переделывать макет гораздо дороже, чем временно, на 'соплях', изменить конструкцию и проверить полученный результат. А ради достижения эфемерной эффективности и промышленного дизайна курочить работающее железо и добиваться оптимальности, чтобы завтра бросить в корзину и переделать всё заново — нонсенс.

Вот на это я и упирал.

Где-то врал.

Где-то импровизировал.

Иногда говорил правду.

— И как же всё это у вас работало? — вопрос профессора не поставил меня в тупик, а согрел внутреннее эго.

— Устойчиво.

— И вы сможете всё это продемонстрировать?

— Нет.

— Почему?

— Потому, что перед отпуском шефа... в смысле, Алексея Арнольдовича, у нас пробило высоковольтный кабель. Выбило внутренние автоматы и по питающим проводам сожгло управляющие компы. Их нужно менять, ставить новую прогу и только тогда можно запустить установку. Да и часть блоков я уже снял.

— То есть, если заменить управляющие машины и вернуть блоки на место, то установка заработает?

— Нет. Вы меня не слушаете. Нужно восстановить выгоревшую проводку, установить новые программы, провести юстировку и только тогда можно будет запускать установку.

— Я так понимаю, что проводку Вы уже восстановили?

— Нет. Только в пункте управления. А есть ещё часть проводки в операционном зале. Да и смысла восстанавливать её там — никакого. Всё равно нужно будет перекладывать.

— А управляющие программы?

— У шефа в сейфе. И это тоже, когда он вернется. Да и всё равно ставить некуда. Компов-то нет.

— А если мы найдем машины?

— И вскроете сейф шефа? Нет, без него ничего не получится. Программы писали Макс и шеф. В смысле, Гирневич и Шихман. А без них я не смогу их установить.

— То есть, помочь нам, Вы отказываетесь?

— Не понял? Я-то здесь при чём? Я занимался только установкой силового оборудования. А ответственный за всё шеф. И он даёт допуск.

Я помолчал и затем сказал, стараясь выказать свое пренебрежение этим торопыгам:

— И потом, зачем вам так срочно нужна эта установка? Ну, да! Она даёт уникальное покрытие и может сделать то, что не делает никто в мире. Но это не означает, что нужно срочно её запускать ради каких-то непонятных ваших целей. Приедет шеф, и получите возможность на ней поработать. Чего так спешить-то?

Полковник и профессор как-то быстро переглянулись.

Следак, каким-то уж слишком изучающим взглядом оглядел меня и произнес:

— Роман Сергеевич! Боюсь, что в ближайшее время увидеть Алексея Арнольдовича Шихмана у Вас не получится. Впрочем, как и Максима Гирневича.

И сказано это было таким тоном, что я непроизвольно вздрогнул.

— Они что... погибли?

— Нам это неизвестно. Но никуда из города они не выезжали. И это совершенно точно установленный факт.

— И вы подозреваете меня в причастности к их... исчезновению? — уж если меня пытаются привязать к этому делу, то надо, хотя бы, выяснить на что они рассчитывают. Ну и потом, явных доказательств на то, что Макс и Лёха погибли, у них просто не может быть. Уж я-то в этом совершенно уверен.

— Отчасти. Пока вы проходите по делу об их... отсутствии — как свидетель.

Помолчал и добавил с нажимом в голосе:

— Самый важный свидетель. И поэтому мы не можем отпустить Вас домой. И сегодняшнюю ночь Вы проведете в изоляторе.

— Не понял? — это вызвалось у меня совершенно непроизвольно, — Я что — арестован?

— Пока задержаны. До выяснения. А дальнейшую Вашу судьбу определит следствие.

Полковник кивнул капитану, который до этого времени молча сидел за столом и изображал предмет мебели, тот показал мне на выход и мы друг за другом вышли из кабинета.

Может быть специально, а может и непроизвольно, но капитан, прикрывая дверь кабинета, не закрыл её на щеколду замка, она немного приоткрылась, и получилась небольшая щель.

В коридоре он остановился, задержал меня и кликнул сопровождающего.

А в приоткрытую дверь до меня донеслось:

— Что скажете, Михаил Наумович?

— Вы знаете, Александр Иванович, а он не производит впечатление знающего человека. Так, нахватался верхушек. И мыслит не современными представлениями, а какой-то фантастикой. При этом даже формулы может привести. Странно. Но, похоже, он действительно был всего лишь ассистентом... с кандидатской степенью. И его не очень-то допускали к тайнам.

Молчание. Какие-то шорохи, затем снова:

— Вы знаете, нужно искать Шихмана и этого... — пошелестела бумага, — Гирневича. Похоже, что авторы именно они. И я бы поставил на Шихмана. Всё-таки доктор наук. А у нас, у докторов, идеи приходят совершенно неожиданно.

Кто-то подошёл к двери и закрыл её. Голоса стихли. Но и сказанного было достаточно. Если это только не игра.

Так что надо и дальше придерживаться той же линии поведения.

* * *

Оказавшись в новом кабинете, со своим новым интервьюером, я вновь был вынужден пройти через муки ада.

Только теперь всё то, что звучало у полковника, кратко писалось на бумагу. Естественно, после уточняющих расспросов.

Правда, все наукоподобные вопросы этот следователь благополучно пропустил. И в протокол были внесены только те моменты, которые интересовали следствие с точки зрения моей работы в институте и отношений с Максом и Лёхой. А так же подробности нашего последнего свидания с пропавшими.

Затем меня препроводили в камеру и оставили одного.

Правда, предварительно тщательно обыскав.

Хотя и тут был смешной момент.

То, что у меня есть часы (мой браском), наверное, отметил ещё следователь. И охрана попыталась его у меня изъять.

Ага! Изъяли!

Когда охранник потребовал у меня часы, я испугался. Но делать было нечего, спорить с силой бесполезно и я, задрав рукав пиджака... увидел, что браском исчез.

То есть, я его ощущал на руке. Но совершенно не видел.

— А нету! — сказал я и показал охраннику пустое запястье.

Злобно сверкнув глазами, тот охлопал мои карманы и завел в камеру. Может быть, вещи задержанных они потом делили между собой, кто их знает. И поэтому был так... невежлив.

Вот ведь гады!

Весь день выносили мозг, лишили всех мелочей и оставили как без обеда, так и без ужина.

В камере под потолком были установлены две видеокамеры, расположенные по диагонали помещения. Значит и здесь меня ни на секунду не оставят без пригляда.

Делать в этом месте заточения было совершенно нечего. Дико хотелось есть. Но нарываться на неприятности я не стал.

Как был в своей одежде, так и улегся на дощатые нары и попробовал уснуть.

Но и здесь меня не оставили в покое.

Через полчаса откинулось окошко в железной двери, и голос охранника произнёс:

— Задержанный! Ужин! — и через узкий лючок двери мне задвинули поднос с едой.

Утром картина повторилась. В восемь утра меня разбудил охранник, громким голосом возвестивший о начале нового дня:

— Задержанный! Подъём! Завтрак!

А потом опять продолжение допроса у молодого следака.

И опять всё по-новой.

Те же вопросы про Макса и Лёху, те же подробности работы в институте. Но добавилось и нечто свеженькое. Кто нас курировал по нашим работам, кто определял нам направление исследований, кому мы отчитывались по результатам... Ну и так далее.

А после обеда за меня опять взялся неизвестный науке профессор. И слушая его вопросы, я всё никак не мог понять — в каком времени он живет? Что-то из теорий Эйнштейна, что-то из физики середины двадцатого века. И, судя по уровню его вопросов и стилю их воплощения, этот ученый (а, скорее всего, даже псевдоученый) если и смог что-то опубликовать, то написал это явно со слов своего шефа, которого подслушивал во время его лекций студентам сельскохозяйственной академии, которым физика нужна лишь с одной стороны: земля — это твердь, а вода — это жидкость. И, видимо, кто-то порекомендовал этого научного неандертальца на сладкую должность и вот теперь он старательно делал вид, что в данном туманном деле он единственный авторитет, и только он сможет 'добыть' секретные знания у молодого шалопая.

* * *

— Что вы знаете о времени, Роман? — прозвучал очередной вопрос профессора.

Ну, вот опять! Ещё один теоретик, который решил проверить меня на вшивость.

Но, зная, для чего он это делает, я произнёс:

— В смысле, сколько сейчас времени?

— Нет-нет. Ответ на этот вопрос мне не интересен. Меня интересует время, как физическая величина.

Профессор посмотрел на меня и усмехнулся.

И вот что он ожидает в ответ?

— Ну, время измеряется с помощью различных приборов и...

— Нет-нет. Меня интересует не то, что Вы знаете об измерении времени, а что Вы знаете о времени. Как координате единого пространства-времени.

— Вы хотите поговорить о теории относительности? — сыграв удивление, спросил я.

— Нет. Вы меня не понимаете, — Ага, как же, не понимаю, ты старый пень пытаешься меня развести на мои знания теории Макса и Лёхи, и это твои начальные подколки, — меня интересует время, как форма протекания физических процессов.