Безымянный (черновик).

— Где ты видел такие глаза, парень? — голос безразличен, но сжавшиеся пальцы говорят о другом. Бинго. Попадание в десятку. Не все было бредом, выходит.

— В кошмаре, господин. Приснилось что-то из детства.

— Ну и детство у тебя было, приятель. Скажи-ка мне, откуда ты можешь помнить, как выглядят Тени? Ты ведь человек, самый обыкновенный.

— Тени, господин? — глупо хлопаю глазами.

— А'Керуин, как они себя называют. Один из кланов Измененных.

Судорожно пытаюсь вспомнить, кто такие Измененные. На память приходят разве что какие-то байки, которые взрослые мужики травили перед сном в комнате слуг. По всему выходит, что это как бы люди, которые перестали быть людьми в незапамятные времена, после великого пожара. Что-то вроде мутантов? И что еще за великий пожар?

— Про измененных я знаю совсем мало, господин. Только то, что слышал в людской. — нужно быть очень осторожным, десятника насторожили мои вопросы.

— А про них у нас почти никто ничего не знает. Не любят у нас, в Лоаре, нелюдей. Тех, что были, еще четыре века назад вырезали, когда Спаситель пришел,— Варс задумался.

— Ну, что тебе сказать? Когда гнев богов обрушил огненный шторм на грешные головы наших далеких предков, и языки пламени облизнули землю, многое изменилось. Некоторые люди, да что там, целые народы перестали быть людьми. Тени — как раз из таких будут.

— Скажите, господин Варс, что они из себя представляют? — надо ковать железо пока горячо.

— А'Керуин... Убийцы они, парень. Мразь, в темноте режущая глотки. Честных схваток не любят. Умеют отводить глаза, исчезать в тенях, вот их так и прозвали. И если увидишь ты человека с такими глазами, то можешь смело считать себя покойником. В империи они, слава Спасителю, не живут. Если тут и появятся, то только ради того, что бы по заказу резать честных людей.

К сожалению, разговор прервался. Десятник разглядел на дороге, у самого леса, несколько всадников. Они были совсем далеко, но искорки, отбрасываемые доспехами в лучах восходящего солнца, позволили их заметить. С надвратной галереи надрывно загудел рог, раздались частые удары по билу, висящему у кузницы. Во дворе началась суета, готовилась торжественная встреча. Варс развернулся и быстрым шагом пошел к лестнице.

Глава 5. Место встречи изменить нельзя.

Во дворе замка кипел людской водоворот. Замковая прислуга встречала приезжих, из которых — основная головная боль — Валлерт и его двое приятелей, в компании пяти слуг. Сновали женщины, приносившие горячие полотенца и воду для умывания, желающих утолить жажду ожидал виночерпий с бурдюком вина и стопкой оловянных стаканчиков. Барон, со своими младшими, Алерном и Илеттой, также вышли во двор.

— Ты был прав, отец. Ублюдочные твари поднимают голову. — это вежливый и обаятельный старина Валлерт. Просто милашка, голос напоминает визг циркулярной пилы. У него что, истерика?

— Вот как? Кого из измененных вы встретили? — старый Грегг холоден и спокоен. — Соберись, сын.

Валлерт зло сплевывает.

— Патруль Кор'Келан. Два проклятых Спасителем скользящих-в-листве, с четверкой варгов. Мы потеряли шестерых, отец.

— Где это произошло? Вы что, сунулись в их лес?

— В том-то и дело, что нет. Мы не совались в их логово. Я...

— Говори короче, Валлерт. Кроме потерь есть чем похвастаться?

— Ха, отец. Ты не поверишь, но одного выродка мы взяли живым.

— Что со вторым? Ушел?

— Нет. Понимаешь, вторая, она... Мы оказали ей знаки внимания, прямо там, на месте. Хлипкая попалась, дрянь.

— Зря. Эти твари многое знают. Ну что же, и один взятый скользящий достоин восхищения. Где он, наш драгоценный гость?

Валлерт, успевший спешиться, подошел к одной из вьючных лошадей. Через круп низкорослой мохнатой лошадки переброшено тело, руки и ноги спутаны веревками. Сильным рывком за волосы Валлерт приподнял голову пленника и торжествующе улыбнулся.

Ох, как переменились окружающие. Двор словно затопило ненавистью. Молодая кухарка, на стати которой я обратил внимание тогда, в первый свой день, превратилась из приятной молодой женщины в бешеную фурию. Теперь ее лицо я бы не рискнул бы назвать симпатичным. Нет, это была искаженная маска с оскаленными зубами. Скрюченные судорогой пальцы напоминали когти. Разорвет своими руками, дай только волю. Мне стало физически плохо от одной мысли, что окружающие узнают, что я только могу быть в родстве с этими непонятными А'Керуин. Меня просто не хватит на всех желающих! Даже в виде клочков и ошметков. Между тем крики и ядовитое шипение обитателей замка отрезало как ножом, барон изволил поднять руку.

Губы Грегга искривились в ледяной улыбке: "Добро пожаловать в замок нор'Талле, дорогой гость. Надеюсь, вы простите меня за то, что я не смогу сегодня оказать вам подобающее внимание. Но, клянусь Спасителем, не далее чем завтра я исправлюсь. И мы побеседуем. О многом. Не так ли, Сальс, старина?". Сальс радостно оскалился, впившись глазами в белеющее на глазах лицо скользящего-в-листве: "Конечно, мой лорд. Я буду счастлив помочь нашему гостю с беседой.". Барон продолжил: "А потом, слуги мои верные, вас ждет веселое представление!". Судя по реакции окружающих, представление действительно будет веселым. Но вовсе не для его главного действующего лица — захваченного Кор'Келан.

Так, до пленника дошло. Отчаянно изогнувшись, сильным рывком скользящий попытался сбросить свое тело с лошади. Разумно. Если бы ему удалось разбить голову о камни двора замка, он ушел бы от пыток. Одного взгляда, брошенного на доброе, одухотворенное лицо Сальса было достаточно, что бы понять — смерть будет совсем не легкой. Вот только ему не повезло. Валлерт ухватил его за воротник и плавно опустил на пол, хмыкнул: "Ты смотри, какой резвунчик. Солдаты, взять. Отвести в камеру, напоить, развязать, одеть кандалы. Пусть отдохнет и наберется сил, завтра у него будет очень долгий день".

Мое ухо безжалостно вывернули: "Опять ворон считаешь, недоумок?". Конюший барона подошел неслышным, не смотря на свою чудовищную комплекцию, шагом. Ходячая бочка с жиром тряхнула вывернутое до хруста ухо: "Раз уж горные аргамаки тебя к себе подпускают, займешься Герцогиней. Выкупаешь ее, понял? Почистишь. Расчешешь, как надо. Учти, проверю. И не дай Спаситель тебе оставить на ее белой шкуре хоть пятнышко грязи! Бегом, тварь.". Получив в напутствие подзатыльник, бегу к конюшне.

Конюший барона. Что я о нем знаю? Имя: Торвей. Возраст: а черт его знает. Работает в замке, сколько себя помню. Один из старших, доверенных слуг. Несмотря на профессию, совсем не любит лошадей. Лошади, к слову, платят ему той же монетой. И если обычные, строевые и вьючные кони его просто терпят, то аргамаки, которых в конюшне два — Гром и Герцогиня, Торвея к себе не подпускают. Последняя попытка конюшего войти в денник Грома едва не кончилась разбитой копытами головой.

Захожу в конюшню, чувство, словно пришел домой. Игры чужой памяти: похоже, конюшня для мальчика была укрытием, где он прятался от "внимания" окружающих и проводил все свободное время. В конюшне суета. Свободных денников больше нет, оба-двое моих старших коллеги в поте лица обихаживают лошадок. Прикидываю фронт работ, нда, им тут больше часа возни. Но им в каком-то смысле проще, от них не требуют идеальной, так, чтобы шерстинка к шерстинке, волосинка к волосинке обработки лошадей. Ну, оно и понятно. Машину охраны можно окатить из шланга, "Майбах" босса же отмывается вручную, и не дай бог, если появится хоть одна царапина. На самом деле, аналогия выходит прямая, один аргамак стоит куда дороже конюшни, причем вместе с ее обитателями. Включая меня и старших конюхов.

Вспоминаю про лежащий на верхней полке сверток с густо просоленными сухарями, специально подготовленных для приучения молодых лошадей к новым хозяевам. Угощение, ага. Герцогиня нетерпеливо тычется в ладонь храпом, нахальные бархатистые губы мгновенно сметают сухарики. Хрустит, красавица. В соседнем деннике фыркает и бьет копытом Гром. Угощу и тебя, не волнуйся. Улыбаюсь, спрашиваю: "А кто пойдет купаться?". Все понимает, царственной походкой проскальзывает мимо меня, стоит посреди коридора. Косится карим глазом.

Взял необходимый инвентарь, в числе которого скребница, щетка, гребень с большими зубьями, солидный кусок ткани. Укладываю в хозяйство в мешочек, мешочек за завязки креплю на пояс. Можно идти купать лошадь. В принципе, я чувствую, что Герцогиня будет совсем не против, если до речки я проедусь верхом. Но нельзя, барон с сыном считают, что их аргамаки терпят на спине только хозяев. Не стоит их разубеждать. Пока что.

Речка была изумительна. Галечный пляж, кристально-чистая вода, ила нет вообще. В прошлой жизни я такое видел разве что в горах, где не было промышленности и городов-милионников. Первым делом нужно было простирнуть одежду, пока буду возиться с белой красоткой, успеет высохнуть, летнее солнце ощутимо жарит. Чистка, расчесывание, массаж, растирание тканью. У нашей блондиночки сегодня просто СПА-салон. Вот только хозяин ей достался не тот. Он ее что, вообще не расседлывал? На спине заметны ссадины и потертости, нужно будет их смазать вонючей жирной мазью, в конюшне ее много.

Мазь кстати отличная. Не знаю, что туда намешивает целитель, но зарастает у лошадок все чуть ли не на глазах. Слугам такое не положено, увы. Малыш в свое время попытался воспользоваться этой мазью, что бы смазать ссадины от очередной порции полученных тумаков. Судя по доставшимся мне воспоминаниям, за это его в первый раз отправили на порку к Сальсу. Ибо, как выразился старый барон — не смеет раб переводить на себя хозяйское добро, особенно без спроса. Что же, мальчик усвоил урок, когда мы ползли в людскую после порки, ему даже в голову не пришло заглянуть в конюшню и попытаться хоть как то облегчить себе страдания.

Так, Герцогиня окончательно готова, пушистая грива наконец-то расчесана, ишь, лежит волосок к волоску. Теперь можно выкупаться самому. Захожу в воду, окунаюсь. Лепота... Жаль, но у меня нет самого элементарного мыла, хотя бы хозяйственного. О своем любимом "зеленом яблоке" лучше и не думать. Речная вода приятно холодит разгоряченное палящим солнцем тело. Остервенело тру тело, особенно пах и подмышки. Ненавижу запах пота.

Выкупался, теперь совсем другое дело. Внимательно осматриваю доставшееся мне тело. Худощавый, низкорослый подросток. Кости тонкие, жира нет. Мышечного рельефа не наблюдается, тело скорее жилистое, чем мускулистое. Работать бедняге приходилось много и часто, с самого детства. Руки мозолистые, в ссадинах, под ногтями застарелая грязь. Любопытно, сколько мне тут лет? Под мышками и в паху волос мало, на груди их в общем-то и нет. Тринадцать? Пятнадцать? Нет, скорее, четырнадцать. Процесс взросления уже пошел, но до завершения далековато.

Наклоняюсь над зеркалом речной воды. Черты лица тонкие, неширокий рот, маленький подбородок. Пытаюсь выдвинуть нижнюю челюсть, прищуриваюсь, приняв вызывающий вид. Курам на смех такой вызывающий вид. Печально, но запугать кого-то с моей внешностью не выйдет. Нос тонкий, некогда прямой, теперь имеет ощутимую горбинку. Ломали мне его, тут и к гадалке не ходи. Серые, совершенно обыкновенные, ни разу не миндалевидные глаза. Интересно получается, судя по росту, я пошел в отца, Терс был весьма низкорослым, ниже Велоны. Глаза же, черты лица... Тут поработали мамины гены. Продукт меж расового скрещивания, блин. И вообще, хватит уже страдать нарциссизмом, а то меня потеряют. И, черт бы их побрал, снова отправят к ублюдку Сальсу. Пора идти, благо одежда уже готова, высохла, даже пересушена, очень уж жесткая.

Герцогиня в деннике, овес засыпан, теперь можно и отдохнуть. После прокаленного солнцем двора замка в конюшне покой и прохлада. Сейчас обеденное время, во дворе шаром покати — ни одного человека. Только в галерее над воротами стоит угрюмый солдат в полном боевом: кольчуга, наручи, шлем. Ухмыляюсь про себя, бедняга в броне наверняка купается в поту и мечтает о дожде. Или, в крайнем случае, о холодном эле. Уж это я по себе знаю. Есть совсем не хочется, утром повариха выдала более чем взрослую порцию каши-дробленки, можно подремать. Глаза закрываются, все же привычка великая вещь, жесткая скамейка в деннике кажется уютным диваном. У меня почти на уровне рефлекса — принял душ — подремай.

Просыпаюсь, потягиваюсь, смачно зеваю. Что то не так, чувство опасности остро бьет по нервам. Открываю глаза, в ушах бьется чье-то тяжелое дыхание, слышны тихие, приглушенные стоны, ритмичный шорох соломы и скрип половиц. Я явно не в том месте и не в то время. Звуки словно обрезает ножом, слышен сбивчивый девичий шепот, в котором звучат панические нотки: "Погоди, Вал. Кажется, я что-то услышала. Мы не одни". Понимание окатывает меня кипятком. Мне везет, ага. Это же Илетта, младшая дочь барона, с неким Валом. С... братом?

Я покойник. Такие свидетели долго не живут, они обычно долго умирают. Хорошо, я хоть умру быстро, развлекаться в такой ситуации Валлерт не станет, ему сейчас важно убрать возможных свидетелей, потому как папочка Грегг не производит впечатления доброго, всепрощающего родителя. Кишки выпустит всем участникам, включая невольных свидетелей. Честь рода тут не пустые слова. К деннику Герцогини приближаются осторожные шаги, слышен шелест стали, выходящей из оббитых бархатом ножен.

Быстро перебираю варианты. Спрятаться? Где? Под лавкой, допустим, место есть, но беззвучно туда не залезть. Услышит. А там все, будет искать пока найдет. За красавицей Герцогиней? Ха. Слишком уж она изящная, заметит. Да и на движение лошадь отреагирует, фыркнет, к примеру, копытами переступит. Сбежать? Мимо готового к схватке, тренированного бойца, у которого в руках почти метр отточенной стали? Два раза ха. Защищаться? Чем? Скребница против боевого меча не играет, голыми руками завалить вооруженного клинком воина можно разве что в дурацком боевике. Такое только на истерическое хихиканье и тянет.

Все, время вышло. Дверка денника медленно открывается, сердце ухает под горлом, толчки крови грохочут в ушах, как барабаны. Закрываю глаза, вжимаюсь в стену. Прости, малыш. Не уберег. Перед глазами мелькает рушащая с моста электричка — смерть, это быстро и почти не больно. Вспомнился первый день в этом мире, хоть что то хорошее сделать успел, разок вразумив и подставив Дарга. Кошмарный бред, в котором я увидел своих родителей. Плачущая Велона, Терс, медленно растворяющийся в тенях.

На меня наваливается облако ледяного мрака. Дышать трудно, все звуки приглушены, словно звучат через толстое одеяло. Кости хрустят от холодной тяжести,тело выворачивает наизнанку. Перед закрытыми глазами все сереет, прорисовываясь в полутоновую картинку. Герцогиня выглядит большим красным пятном, отчетливо выделяются сосуды и артерии, видно пульсирующий комок — сердце. Совсем близко, за дверью, стоит массивный алый силуэт, дальше, у противоположной стены виднеются смазанные кроваво-красные пятна.

Дверь распахивается, показывается бледно-серый кончик клинка, за ним голова Валлерта. Взгляд залитых серым туманом глаз скользит сквозь меня, голова разворачивается в другую сторону, тщательно осматривая денник. Как ни странно, в этот момент я абсолютно спокоен. Вместе с ледяным холодом пришла ясность сознания и полная отрешенность.