Зона контакта

Мезенцев мельком взглянул на протянутое пиво, взял, протирая пальцем конденсат с горлышка.

— Господа не пьют "Клинское"? — усмехнулся он, сделав один глоток средней величины.

Пиво нежным, густым потоком омыло горло, слегка ударив в нос.

— Когда это наш генерал опускался до простых смертных, — ответил Михаил, разом осушив половину бутылки аналогичного.

— Много не пей, — заметил Мезенцев. — Нам еще работать.

— Мне похмелье не грозит, — махнул рукой Кондратьев. — Сам же знаешь, что меня эта напасть не берет.

Псионик лишь качнул головой. Кондратьев вовсе не хвастался, а говорил правду. Суперсолдат мог разом выпить бутылку водки, а потом всадить весь магазин АК в десятку со ста метров, причем сделать это как стоя, так и лежа, и без специальных оптических приспособлений, облегчающих жизнь стрелку.

— Никак в толк не возьму, как тем, кто с тобой работал, удалось создать такой крепкий организм. — Мезенцев решил, что пришла пора перевернуть шампуры, и сейчас активно этим занимался, не забывая поливать мясо вином. Для этого дела Петр Григорьевич не пожалел эксклюзивную бутылку французского сухого, урожая бог знает какого года. Эксклюзив, конечно, эксклюзивом, но на вкус Григория вино было кислым и совсем не вкусным. Впрочем, парень никогда не считал себя великим знатоком вина. Невеликим, впрочем, тоже. — Ты уверен, что тебя почивали исключительно военной фармакологией?

— Ты на что намекаешь? — насторожился Кондратьев. Когда речь заходила о его прошлом, это всегда вызывало некоторое напряжение у молодого суперсолдата.

Мезенцев, впрочем, никогда не позволял себе переходить рамки приличия, поэтому любые разговоры на запретные темы, а таковых в последнее время набралось великое множество, вел предельно корректно.

— Ты уверен, что в твоей подготовке не имелись секретные пункты, о которых тебе не рассказали? Как по мне, так сложно объяснить твои фокусы с алкоголем.

— А как по мне, так все очень просто объясняется, — ответил ему Михаил. — Если долго тренировать организм, то он способен на поистине невероятные вещи. Ты же знаешь, что я легко переношу смертельный для человека холод, при этом будучи без одежды и на ветру. Тоже скажешь, ученые во всем виноваты?

— Не, там же другое, — запротестовал парень.

— Там та же тренировка организма, только ее цель состоит в ином. Медитативные практики, растирания, горячие и холодные ванны — все это существовало лишь для того, чтобы научить мое тело, точнее физиологию моего тела, правильно реагировать на окружающую среду и ничего больше. С расщеплением алкоголя, да и вообще с управлением своим собственным метаболизмом, та же история. Это тренировки, медитативные практики, комплексы различных упражнений. И никакой, заметь, генетической терапии, на которую ты так прозрачно намекаешь.

Мезенцев тяжело вздохнул, почувствовав себя не в своей тарелке.

— Извини, — буркнул парень, с головой уходя в мангальные дела. — Я не должен был такое спрашивать.

— Отчего же?— хитро улыбнулся Кондратьев.

— Ну...

— Мы с тобой — команда, а члены команды должны знать друг о друге все. Это ты своей Оксане можешь рассказывать необходимый для отношений минимум, но мне ты обязан докладывать обо всем, потому что от того, насколько хорошо мы друг друга чувствуем, ощущаем, как мы друг другу доверяем, зависят наши жизни.

— Понимаю, — согласно кивнул Мезенцев. — Вот только с Ломановой так не получается.

— Отчего это? — поинтересовался Кондратьеве не без доли ехидства.

Григорий долго не отвечал, словно боясь признаться другу в чем-то запретном.

Наконец он молвил:

— Она все из меня вытащила, и я ничего не смог с собой поделать.

Плечи парня опустились. Вся его фигура как-то сразу осунулась, сделалась более приземистой, словно ее чем-то придавило сверху.

— Значит мне придется ее ликвидировать, — буднично, абсолютно спокойно заявил Михаил.

Мезенцев, не веря своим ушам, обернулся на боевого товарища. Тот продолжал поглощать пиво и глядел на псионика ничего не выражающим взглядом.

У Мезенцева перехватило в груди.

— Ты... Ты сейчас... серьезно сказал?

— Я по-твоему когда-нибудь шутил насчет работы? — ледяным тоном спросил суперсолдат.

— Н-нет, но...

Все еще не веря своим ушам, Григорий попытался "прочесть" спецназовца, и в это время Михаил заражал, что есть мочи.

— Ох, Гриша, ну и рожа у тебя была, — давясь слезами, воскликнул Михаил. — Словно ты кило лимонов употребил, причем за раз.

Григорий насупился и стал похож на нахохлившегося птенца.

— Нельзя же быть таким доверчивым, — продолжал заливаться Кондратьев. — При всех твоих способностях, обвести тебя вокруг пальца — легче легкого.

— Вовсе не смешно, — пробурчал в ответ Мезенцев, досадуя больше на себя, чем на суперсолдата.

— Кому как, — сказал Михаил, утирая лицо от слез. — Я так давно не ржал, знаешь ли. Не в первый раз, кстати.

— Ой, не начинай, — махнул рукой Григорий. — Сейчас заведешь свою песню.

— Какую?

— А то ты не знаешь какую? Станешь раздувать из мухи слона.

— Вовсе не стану, — возразил Михаил. — Если серьезно, что твоя благоверная о тебе знает?

Григорий вздохнул, собираясь с мыслями. За последние два года он хорошо (так ему казалось) изучил своего напарника, но, несмотря на все, Мезенцев не знал, как отреагирует Кондратьев на его слова.

— Не надо считать Ломанову дурой, — начал парень немного издалека.

— А я и не считаю, — парировал Михаил.

— Она видела нечто такое, чему не могла дать логического объяснения, — продолжил, тем временем, Григорий. — Кроме того, после теракта она нуждалась в психологической помощи. Я очень за нее переживал и решил ей все рассказать. Она спросила меня, кто я, чем занимаюсь, что умею, и я все ей выложил. Теперь она в курсе, что я псионик и частенько работаю на правительство.

Мезенцев запнулся, не зная, что можно еще рассказать. Он не любил оправдываться, особенно в тех случаях, когда не считал себя виноватым. Ситуация же с Оксаной выглядела неоднозначно тем, что, с одной стороны, он старался помочь девушке всем, чем мог, с другой — он, волей-неволей, нарушил гриф секретности. Что могло за этим последовать? Он хотел, как лучше, действовал исключительно из самых гуманных побуждений. Неужели теперь...

— Скажи ей, пусть держит язык за зубами, — произнес Кондратьев фразу, которую Григорий не ожидал от него услышать. — Да и сам в следующий раз не болтай почем зря. Шпионы — они скользкие. Они везде и принимают такие личины, о которых ты, даже ты, никогда не догадаешься. Женщина — это вообще одно из главных средств выведывания различных тайн. Теперь придется проверять ее на благонадежность.

— Эээ..., — только и выдавил из себя Мезенцев.

— На сей раз я не шучу, — устало вздохнул Кондратьев. — Оксана, конечно, никакая не шпионка, однако ты являешься особо ценным сотрудником Конторы и, посовместительству, артефактом, за которым наверняка ведется охота. Ломанова — прекрасный способ к тебе подобраться и, будь уверен, ею воспользуются, как только представится возможность. Вот почему я не стремлюсь к романтическим отношениям. Чем больше людей, не способных самостоятельно и на должном уровне обеспечить свою защиту меня окружают, тем больше я уязвим.

Слова друга ударили по ушам, разорвались близким взрывом гранаты, оглушив и контузив. Чистый разум подвергся удару жесткого, безжалостного кнута. Он-то наивно полагал, что два года службы сделали из него если и не профессионала оперативной работы, то хотя бы мастера-любителя. Сейчас, как следует осознав то, что ему поведал Михаил, Григорий понял, как сильно он ошибался. Он обладал навыками, которые считались истинной редкостью, у него было мастерство, и у него был великолепный напарник, такой же уникальный, как и он сам, однако не все в жизни решала сила, точнее, сила-то как раз решала все и всегда, вопрос был лишь в том, какой облик принимала она в тот или иной момент. Одни действовали топорно, но умели это делать. Они имели право так поступать, потому что в этом крылась их сила, их мастерство и умение. Другие предпочитали бить исподтишка, и не считали это зазорным. Третьи пользовались тем, что другим по разным причинам не было доступно. Григорий как раз относился к их числу. Но были и четвертые: те, кто использовал свой мозг не так, как использовал его Мезенцев. Они обладали мастерством создавать удивительно сложные оперативные комбинации и претворяли в жизнь планы с двойным, а то и тройным дном. Они это делали лучше всех. В этом была их сила, точнее форма силы.

Видя, что его боевой товарищ готов расклеиться, Кондратьев поспешил успокоить друга, а заодно сменить тему.

— С ней все будет хорошо, — произнес он как можно более убедительно. — На твоем месте я бы позаботился о другом.

— О чем?— тихо спросил Григорий.

— А ты не догадываешься? — лукаво прищурился суперсолдат.

Псионик отрицательно мотнул головой.

— Тугодум, — резюмировал Кондратьев. — Вот пожаришь ты сейчас мясца, а время еще даже к обеденному по-настоящему не приблизилось. Наш патрон приедет вечером, и что мы будем делать? Шашлык остынет, если мы его не съедим. Разогреть его не получится, а генералу подавай исключительно с пылу с жару. И как мы станем выходить из этого положения?

До Григория не сразу дошло, о чем его спрашивал Михаил. Какие шашлыки, какой генерал, когда его возлюбленной может угрожать реальная опасность?

— В виннике чан стоит, — меланхолично ответил Мезенцев, когда, наконец, смог отстраниться от неприятных мыслей, поселившихся в его голове.

— В винном погребе?

— Да, — кивнул Григорий. — Видел его там, когда ходил за бутылкой вина.

— Так это ж совсем меняет дело! — радостно воскликнул Кондратьев.

Не понимая причину столь дикой радости напарника, Мезенцев с головой ушел в работу, пытаясь не думать о плохом. До самого вечера парень прибывал в не самом хорошем расположении духа, что однако не помешало ему навернуть приличную порцию мяса во время обеда, дождаться генерала, приготовить и пожарить еще несколько килограмм отборного мяса и даже в баню сходить. Парная и березовые веники, которыми с превеликим удовольствием орудовал Михаил Кондратьев, наконец сделали свое дело, и когда солнышко своей нижней кромкой начало касаться линии горизонта, Мезенцев чувствовал себя более-менее сносно.

— Талантливый человек — талантлив во всем, — смакуя вкус сочной свинины, произнес Петр Григорьевич. Ребята расположились под сенью веранды, на которой у господина генерала покоился овальной формы стол, несколько удобных деревянных стульев, небольшой телевизор и даже мини-холодильник. Телевизор был выключен, холодильник еще днем под завязку набили пивом, и не абы каким, а очень даже хорошим; на столе экраном вниз лежал планшет. — Ты оказывается можешь не только головой, но и руками чудеса творить. Уважаю.

Григорий пробурчал в ответ слова благодарности. После делового разговора, который должен был начаться с минуты на минуту, Мезенцев намеревался попросить Суворова о защите Оксаны Ломановой. В том, что генерал-полковник мог оказать такого рода услугу, парень не сомневался. В конце концов, они с Михаилом столько для него сделали. Петр Григорьевич просто обязан был отплатить на добро добром.

— Спасибо вам ребятки, — хлопнул в ладоши генерал, — порадовали пенсионера.

— Так уж прям и пенсионера? — Лукавый прищур Кондратьев не укрылся от посторонних глаз.

— Ну, так а что тут удивительного? Годков то мне, почитай, уже шестой десяток пошел. Как есть пенсионный возраст. Старость приближается не по дням, а по часам, а уж если вести какие тревожные на горизонте появляются то... Сами знаете, как я за правое дело радею. Всю душу и тело отдаю работе, а нервные клетки не восстанавливаются. Царям да генералам за вредность надо молоко бесплатно давать, тут герой Юрия Яковлева правду глаголил, как есть правду.

Генерал закрыл глаза, наслаждаясь тишиной июньского вечера. Ребята подобрались, понимая, что вечер приблизился к той точке, ради которой он, собственно, и затевался.

— ­­Тревожно мне нынче, — вздохнул генерал, — вести плохие, и я не знаю, что с ними делать. В первые в жизни не знаю. — Тем, кому положено было слушать, слушали, затаив дыхание, боясь нарушить тишину. — Вы помните с чего вы начинали?

Вопрос оказался неожиданным, и ребята ответили на него не сразу и невпопад.

— Ладно, — махнул рукой Суворов, не утруждайте себя лишней мозговой деятельностью. Иногда это не полезно. — Я сам отвечу за вас: вы оба познакомились у меня, здесь, в этом доме, а потом очень хорошо поработали в тайге. "Изумрудный город"... помните?

— Такое забудешь — процедил Кондратьев.

— Да, — протянул Петр Григорьевич, — действительно, такое сложно забыть. Я хоть там и не был, но представляю. Два года прошло, и все это время я надеялся, что мы с вами больше никогда ни с чем подобным не столкнемся.

Григорий почувствовал себя человеком, не пойми по каким причинам очутившимся в падающем лифте. Сердце ушло в пятки, воздух застрял в легких, сковав дыхание. Неужели опять? Что на этот раз?

Генерал, тем временем, дотянулся до лежавшего перед ним планшета, перевернул его, включая экран.

— Любуйтесь, — сказал он чересчур уж мрачно, кладя планшет обратно на стол, экраном вверх.

Кондратьев моментально сцапал девайс, и Григорию пришлось встать со своего места, чтобы посмотреть на то, что им спешил показать генерал.

Лучше бы он этого не делал. На экране планшета висела фотография, сделанная, по всей видимости, этим же самым устройством, и на ней виднелось растерзанное человеческое тело. Лицо несчастного напоминало смятое яйцо; от левой ключицы до самого паха практически по диагонали тело рассекал идеально ровный и правильный разрез. Одна нога была оторвана чуть выше колена и валялась подле изувеченного трупа, в метре от него, другая была сломана в голени. Кровь из ужасных ран густо забрызгала траву — её было столько, что фотография, сделанная в лесу, имела не зеленые цвета, а красно-буро-коричневые.

— Кто это?— выдавил из себя Мезенцев, изо всех сил борясь с собственным желудком, который вот-вот готов был исторгнуть наружу весь дневной рацион питания молодого человека.

— Где это произошло? — ледяным тоном поинтересовался Кондратьев. Его лицо сделалось жестким, взгляд цепким и хищным, словно у дикого зверя на охоте. Похоже, обезображенный труп человека его ничуть не вывел из равновесия.

— Снимок сделан мной, сегодня, на границе Нижегородской и Владимирской областей, — заявил генерал. — Ужасные кадры, неправда ли?

С этим было трудно спорить.

Михаил полоснул пальцем по экрану, показывая очередное фото, такое же не приглядное как и первое. На нем была запечатлена сцена массовой бойни. Вместо одного изуродованного трупа, на фотографии виднелись целых шесть растерзанных на части тел.

— Поисковая группа в полном составе, — пояснил генерал Суворов. — Взвод хорошо подготовленных и укомплектованных бойцов.